– Лера! – сказала я, – Лера, сле…
Договорить я не успела. Как назло – а, может быть, это было отлично продумано – в кабинет на шум заглянула завуч, женщина советской закалки и строгих нравов, которая именно в это время совершала обход школы. Увидев весь этот балаган, она обомлела, но быстро пришла в себя, велев вести себя прилично и продолжать урок. А сама же после занятия сурово поговорила со Светланой Викторовной и не поленилась позвонить моему куратору, которая в свою очередь перезвонила мне и так здорово отругала, что я готова была провалиться сквозь землю. Не от стыда – от злости.
Наверное, я бы не прошла практику, если бы вовремя после другого урока не увидела у себя под столом две бутылки из-под пива, одну пустую, вторую наполовину полную. Хорошо, что я выкинула их до того, как в кабинет зашли несколько родителей, пришедших на родительский совет, устраиваемый директором по поводу окончания одиннадцатиклассниками школы в этом году. Одна из родительниц целенаправленно заглянула под стол, словно ожидая увидеть там что-то интересное, но не найдя ничего, недовольно посмотрела на меня, а после пошла звонить в коридор по мобильнику, и я слышала, как она произнесла не терпящим возражений голосом: «Зачем ты наговариваешь на учительницу?»
Я знала, что за всем этим цирком стоит довольный, как хомяк, Ярослав. Но я опять нацепила на лицо маску человека, которого трудно достать, и его радость была не полной – он так и не мог понять, цепляют ли меня его шуточки или нет. Сообщения он мне более не отправлял, но повадился ходить ко мне на страницу в ВКонтакте и даже нагло попросился в друзья. Я, шипя от злости, приняла его заявку, а после узнала, что теперь состою у него в подписчиках.
Апофеозом тупости Зарецкого стало воровство классного журнала. Он, наверное, думал, что если на моем уроке журнал пропадет, то накажут меня. Не знаю, каким макаром, но Адольф Енотыч уговорил похитить его Мишу, того самого неприятного типа, сыночка истеричной Лилии Аркадьевны, которую я видела в кабинете директора. Во время большой перемены между двумя уроками русского языка в понедельник, пока все были в столовой, как нормальные ученики, Михаил стащил классный журнал прямо со стола и спрятал в собственном рюкзаке. Однако он был или слегка туповат, или слегка неудачлив а может быть, и то и другое вместе, потому как каким-то образом о том, что Михаил взял журнал, узнали Степа Вшивков, мой милый заступник неформальской наружности, и его приятели. Они, применив к Мише грубую физическую силу, вернули журнал на место еще до звонка на урок и обо всем рассказали мне после занятия, смеясь и прикалываясь, в общем, ведя себя так, словно я – их закадычная подружка. Парни обступили меня со всех сторон в коридоре, рассказывая о том, какой Мишаня неумный парниша, и в тот момент, когда няшка Степа, вообразив себя великим мачо, звал меня на свидание, мимо проходил Ярослав и его свита.
– Тебе… Ой, то есть вам понравится со мной, – уверенно заявил Степа, которого я больше не звала мальчиком-вшой. – Вот увидите.
– Что я увижу? – улыбнулась я. Мне было все же приятно, что я пользуюсь у учеников популярностью. Ну, если не считать тех двух долбанутых подпевал Зарецкого, пишущих мне изредка любовные послания. В одном из них говорилось, кстати, что если я не отвечу взаимностью, то я очень пожалею.
– Какой я классный, – подмигнул мне Степа. Яр, шагающий мимо, одарил нас таким взглядом, что я, не удержавшись, хмыкнула – так сильно напоминал он мне благочестивую старую английскую леди, увидевшую непотребство. Только что нос не зажал при виде нас, и с презрительным холодным лицом завернул за угол.
– Я знаю, что ты классный, – улыбнулась я Вшивкову и даже потрепала его по волосам. – Ладно, ребята, мне пора. До завтра и сделайте домашнюю работу! Завтра диктант будет небольшой.
– А если я диктант напишу на «отл», – посмотрел на меня Степан веселыми озорными глазами, – вы пойдете со мной на свидание?
– Когда тебе будет восемнадцать – обращайся, подумаю. Все, я пошла. До свидания, мальчики.
– Да через три месяца! – заорал Степан мне вслед под смех друзей. – Через три месяца мне восемнадцать будет!
– Через три месяца и поговорим, – не оборачиваясь, ответила я, естественно, шутя. Степан Вшивков, при всей своей обаятельности и детской непосредственности, которая грозила в будущем перерасти в яркую мужскую харизму, не привлекал меня. Он вообще казался мне маленьким мальчиком. Тот же Принц Кретиныч был взрослее, хотя и он на звание мужчины моего сердца не тянул. Скорее, заслуженно получил бы от меня награду «Антипривлекательность». Единственным парнем, который мне нравился, был Женька, но с ним в последнее время мы крайне редко общались. Вспоминая его, я стала спускаться по лестнице, но как только я оказалась на первом этаже, как меня кто-то требовательно схватил за рукав. Обернувшись, я увидела Ярослава. В темно-синем жилете, прямых брюках такого же цвета и в белоснежной рубашке с закатанными, как часто он это делал, рукавами, Зарецкий был похож на усердного ученика.
– Что? – вырвав руку, спросила я сердито. – Что вы хотели, мистер президент?
По лицу парня пошли желваки. Брезгливое выражение на нем стало еще сильнее.
– Да так. Ты все еще не надумала признаться моему другу?
– Я надумала признаться тебе.
– М?
– Ты меня бесишь, – бросила я. Он мне и правда надоел хуже горькой редьки. Я уже даже начала подозревать его в том, что по отношению ко мне у Ярочки есть какая-то нехорошая «филия», а может быть, даже мания.
– Ты меня тоже. – Видимо, эти слова не были для енота открытием. – Я в последний раз тебе говорю – если хочешь закончить практику в этой школе, признайся в подставе.
– Мне кажется, это врачам надо признаться в подставе, – нараспев произнесла я. – Они тебе, кажется, справочку нужную не выписывают. О том, что ты, – я легонько коснулась кончиками пальцев правой руки виска, – слегка не с нами. Слегка не здесь. А где-то в своем мирке.
– Думаешь, твои шуточки смешны? – скорбно покачал он русоволосой головой.
– Это не шуточки, – глядя парню прямо в глаза, ответила я. – Учись принимать реальность, детка.
В это время, как назло, мимо нас прошествовало несколько крепких парнишек лет по пятнадцать-шестнадцать, которых, кажется, использовали как дешевую, вернее, бесплатную, рабочую силу. По-видимому, они что-то перетаскивали из одного кабинета в другой – и были загружены под завязку. Двое из них, пыхтя, несли шкаф, трое тащили по гипсовой голове, каждая из которых, по всей видимости, принадлежала какому-то крупному ученому. А еще один обнимал, словно любимую, огромный горшок с цветком.
