хочет.
— Я не позволю тебе работать бесплатно.
— Я вообще не могу работать для тебя. Но я помогу тебе найти…
— Не хватит времени. — Сидя на краю моей кровати, он взял мою руку в свою. Гил сжимал ее до тех пор, пока мои кости не затрещали, и я вздрогнула. — Я не из тех, кто умоляет, но когда дело касается тебя, я, кажется, часто встаю на колени. — Он посмотрел на мои руки, поглаживая костяшки большим пальцем. — У меня не осталось достоинства. У меня нет ни чести, ни самоуважения. Я сделаю все, что потребуется, чтобы заплатить свои долги. Буду причинять боль и красть, чтобы обеспечить выплату каждого пенни. Ты слышишь, что я говорю? — Его взгляд вспыхнул жестоко и честно. — Я готов пожертвовать чем угодно, кем угодно. Я самый ничтожный из ничтожных. — Он соскользнул с матраса и встал на колени.
Раньше Гил стоял на коленях между моих ног, чтобы доставить мне неистовое удовольствие. Теперь он стоял на коленях рядом со мной, умоляя о том, чего я не могла понять. Точно так же, как он стоял на коленях и умолял меня солгать полиции.
— Возьми больничный. На один день. Я нарисую быстро. Я сделаю заказ и получу деньги, а ты сможешь вернуться в свой офис.
Я фыркнула.
— Я не стесняюсь своей работы, Гил. Это стабильная зарплата. И я благодарна за это.
— И я буду бесконечно благодарен, если ты поможешь мне тоже получить зарплату.
Я хотела сказать «нет» — не из мстительности, а из лояльности к работодателю, который позволил мне сохранить квартиру и еду на столе.
Но…
Гил.
Мужчина смотрел на меня так, как обычно смотрел в школе, когда прятал от класса ушибленное ребро или кровоточащий нос, но доверял мне хранить его раны в тайне и лечить их. Он верил, что я не буду его жалеть. Верил, что я буду любить его, несмотря на его поступки и предысторию.
Мое сердце бешено колотилось, когда я коснулась его щеки.
— Ты не самый ничтожный из ничтожных.
Он усмехнулся, взгляд темный и пустой.
— Ты не знаешь, что я сделал.
— Я знаю, кто ты. — Я наклонилась, чтобы поцеловать его.
Он принял сладкий поцелуй, вздрогнув.
Но не поцеловал меня в ответ.
— Я помогу тебе, Гилберт Кларк. — Я отстранилась, его губы блестели. — На один день. Только завтра я стану твоим холстом.
Гил кивнул, как будто я только что приговорила к смерти всех, кого он когда-либо любил. Встав, тот достал свой телефон и написал сообщение тому, кому ранее отказал. Приняв заказ, он повернулся ко мне в темноте.
— Между нами есть многое, О. То, чего ты никогда не поймешь. Но я хочу, чтобы ты знала… сегодня ты спасаешь мне жизнь. Ты спасала ее и раньше… недавно, солгав о номере машины, и раньше, когда мы были моложе. Каждую рану, которую ты перевязывала, каждое обезболивающее, которое ты вводила, я знал, что никогда не смогу отплатить тебе. — Его голос огрубел. — Я никогда не смогу дать тебе то, что ты только что дала мне. Благодарности недостаточно, но я все равно ее выражаю.
Гил поймал мой глаза и низко и бесконечно благодарно поклонился.
— Спасибо. Спасибо тебе, Олин Мосс… за то, что ты есть.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Гил
— Прошлое —
Очередная неделя дискомфорта.
Очередная неделя наблюдений за тем, как мисс Таллап издевается над Олин на уроке: два замечания и поход в кабинет директора. При каждом выговоре я изо всех сил старался не вскочить со своего места и не ударить эту суку-учительницу по лицу.
Олин понятия не имела, почему ее травят.
Но я догадывался.
Причина была во мне.
Я понимал это каждый раз, когда мисс Таллап смотрела в мою сторону.
Я понимал это каждый раз, когда чувствовал на себе ее взгляд в столовой и школьном коридоре.
Я понимал это с полной уверенностью, когда отлынивал от занятий в пятницу и готовился бороться за будущее Олин.
Мое, может быть, и похерено, но Олин… Я не позволю ничему разрушить его — тем более училке, которая хотела того, чего у нее никогда не будет.
— Гил. — Олин прильнула к моему боку, пока наши одноклассники собирали свои школьные сумки. — Мои родители уехали на все выходные. — Ее голос понизился. — Останься у меня. Переночуй.
Я широко раскрыл глаза, глядя на нее. Это был не первый раз, когда ее родители уезжали на несколько дней, но это был первый раз, когда она попросила меня переночевать у нее. Забраться в ее постель. Прикоснуться к ней в темноте. Раздеть ее, поцеловать, взять ее.
Я зажмурил глаза, проклиная внезапно ставшие тесными джинсы. Почему она выбрала именно сегодняшний день, чтобы сломать меня?
У меня был план.
Сценарий, которому нужно следовать.
Вне школы ни для кого не было секретом, что между нами все искрило. Она хотела меня так же сильно, как я хотел ее. Ее прикосновения были другими. Ее взгляды были более горячими. Мы едва могли находиться рядом друг с другом, не подпрыгивая при соприкосновении и дыша с трудом от запретности.
Мы были терпеливы.
Наши сердца поменялись местами и принадлежали уже не нам, а друг другу.
Секс был естественным развитием нашей связи.
И я хотел этого.
Хотел ее.
Так чертовски сильно.
Все, чего я хотел, это прижаться к ее носу своим и прошептать «да».
Да, чтобы взять ее.
Да любви.
Да, чтобы она стала моей.
Но мисс Таллап следила за каждым моим движением. От ее взора меня тошнило. От ее пристального взгляда меня бросало в дрожь. И сейчас ее глаза посылали отравленные стрелы в мою плоть.
Я не мог позволить Олин продолжать расплачиваться за мои ошибки.
Я должен был охранять ее… вечно.
С трудом сглатывая, я приготовился причинить боль единственному человеку, которого обожал больше всего на свете, и все это во имя ее защиты.
— Я не думаю, что это хорошая идея, не находишь?
Олин вздохнула от досады, но она не придала значения моему предательству. Она облизала языком нижнюю губу, не принимая мою колкость за ответ.
— Мы поговорим об этом позже. Но это произойдет. Ты сегодня ночуешь у меня, Гилберт Кларк. Я не могу ждать еще один день.
Мисс Таллап не могла нас слышать, но защита в лице других учеников исчезла, и ее взгляд стал еще более ядовитым. Оттолкнув Олин, я отстранился от нее, изо всех сил стараясь казаться бессердечным и раздраженным.
— Иди домой,
