— Ирина, я прошу, скорее!
Щёлкнула дверца душевой. Вошла инспекторша, чистая, сухая и отстранённая, как дорожный знак:
— В чём дело, Саундер?
— Нам надо возвращаться. Испортилась погода.
— Погода прекрасная, — она позволила себе холодную улыбку.
— Посмотрите.
Он указал за широкий иллюминатор. С верхушек острых цветных языков срывались песчинки — десятками, сотнями. Пригоршнями. Экскаваторными ковшами. Ветер медленно вылизывал карамельные барханы, цветной песок наполнял собой воздух, создавая картину за картиной: объёмные воронки… Леса и горы… Лепестки… Видения фантастических замков, галактик, цветов. Во внешних микрофонах отчётливо слышался шелест песка.
Прошла секунда, а может, секунд пятнадцать. Саундер смотрел на игру песка, как смотрят в бездну; инспекторша молчала, заворожённая.
— Что это?
— Это ветер… Здесь не бывает ветра, я имею в виду, в нормальное время. Нам нужно…
Новый порыв ветра прошёлся по пустыне, будто щёткой, и все песчаные холмы, абсолютно все, вдруг дрогнули и разом изменили очертания. Воздух сделался непрозрачным. Исчезло море. Гладкая поверхность, на которой стоял флаер, опора, твёрдая, как бетон, вдруг зашевелилась, будто со всей пустыни сползались, извиваясь, змеи.
— Пристегнитесь!
Транспорт пошатнулся, глубже увязая в песке. Саундер дал команду на взлёт. Транспорт завибрировал, трясясь, как желе, вместе с баром, массажной установкой, гипносном и солярием. Прошла секунда, потом вторая, полная для Саундера тихого ужаса, и наконец транспорт взлетел, будто муха, в последний момент оборвавшая паутину.
— Ничего себе, — сказал Саундер вслух.
Транспорт пробил слой мутного воздуха и через несколько мгновений оказался в чистом небе. Внизу клубилась песчано-воздушная масса: голографическая картинка менялась с каждой секундой, показывая то поверхность, изрытую кратерами, то гладкий лёд, то волнующиеся верхушки леса. Сверху, как ни в чём не бывало, сияли Пёс и Щенок; опустились автоматические заслонки, затемнявшие окна.
— Это потрясающе, — хрипловато сказала инспекторша.
— Редкий человек это видел, — отозвался Саундер, тоже хрипло. И добавил про себя: «Видел — и остался в живых».
— Теперь мы возвращаемся?
— Да, — Саундер нервно засмеялся. — Возьмите в баре что-нибудь… И мне воды, пожалуйста. Наша экскурсия неожиданным образом подошла к концу.
Инспекторша подхватила его смех. Хохоча, открыла дверцу бара:
— Ой, здесь столько всего… Какой вам воды?
— Без газа, обыкновенной, этикетка «Родник»… Нет, ну вы видели? Видели?!
— Живые картины, — она посмотрела вниз. — Люди, тени, дворцы какие-то… Неужели у меня такая богатая фантазия?
— Выходит, да, — Саундер кивнул. — Пристегнитесь, нас может болтать…
Сразу же, будто подтверждая его слова, транспорт дёрнулся и затрясся, угодив в зону турбулентности.
— Это опасно? — Ирина расплескала воду.
— Нет… Подождите, сейчас пройдём этот участок, тогда можно будет разливать…
На изменчивой пелене внизу лежали теперь две тени флаера. Автопилот справлялся безукоризненно. Саундер ещё раз просмотрел метеокарту: грозовой фронт ускорялся и, кажется, менял направление.
— Вы такое уже видели?
— Точно такое — нет. Похожее видел однажды.
— Теперь понятно, откуда берутся легенды… Бог Ириса, теперь он разгневался, да?
— Что-то в этом роде.
Саундер вытащил коммуникатор. Монитор оставался тёмным, индикаторы не мигали; коммуникатор был глух и нем, не реагировал ни на что и представлял собой бесполезный кусок пластика.
Тряска прекратилась.
— Ух, — Ирина стряхнула капли воды с колен. — Вот это приключение!
— Да, — отозвался Саундер, не глядя на неё.
Коммуникатор должен был работать; если отрублены все частоты, связь через спутник, луч, зеркалка… Что там ещё? Не может обыкновенная гроза отрезать сразу все ниточки, так?
Значит, это не обыкновенная гроза.
Он вызвал метеокарту во всех возможных проекциях. Магнитная, радиологическая, инфракрасная… Требуется время для обработки: пять секунд. Четыре. Три.
Обрыв связи. Динамическая картинка сменилась обыкновенной картой, неподвижной, безмятежной. Ну, разумеется; Саундер в раздражении провёл ладонью по сенсору.
Впереди по курсу флаера вдруг вырос, вытягиваясь к небу, песчаный столб. Сложился на долю секунды в колоссальных размеров человеческую фигуру, потом верхушка его сплюснулась шляпкой гриба. Саундер перехватил управление и изменил курс.
— Это тоже фантазия? — шёпотом спросила Ирина, Саундер еле расслышал её. — Вы видели?
— Воображение, — сказал Саундер сквозь зубы.
Данных достаточно, грех жаловаться. А времени нет. Ровно пять секунд, чтобы сообразить: что, собственно, теперь делать?
Падала скорость. Губернаторский транспорт уже несколько минут пёр против чудовищной силы ветра. Разумеется, до станции теперь не дотянуть: против того, что надвигается с северо-востока, флаер всё равно что муха против цунами.
— Саундер? Что-то не так?
— Придётся лавировать. Скорее всего, придётся сворачивать к Ирисовому Полю…
— Но мы ведь возвращаемся на станцию?
— Расклад не позволяет, — признался Саундер. — Мы попали в самум. Это буря, сопровождаемая рядом аномалий.
— Что значит…
— Одну минуту.
Поток ветра не был однородным. Автопилот прокладывал маршрут пунктиром; Саундер перехватил управление и начал манёвр.
Вниз, к песчаному мареву. Здесь встречный ветер местами слабел. Саундер разворачивал флаер, мысленно благодаря губернатора за все его излишества, за блок с душевой и массажем, за солярий и каждую бутылку в баре: масса транспорта была союзником пилота.
Манёвр походил на путь в зыбучем лабиринте, на дорогу в сыре, ежесекундно меняющем очертания. Саундер то и дело промахивался мимо пунктира, намеченного автопилотом: иногда сознательно, делая поправку на изменение обстановки, иногда случайно, не в состоянии погасить инерцию. Вверх; щёлкнул автоматический экран, затеняя окна. За стеклом, теперь с другой стороны, снова взошли два солнца — Пёс и Щенок. Транспорт перестал трястись и трещать: ветер подхватил его и понёс обратно, прочь от станции, как щепку в потоке.
Чувствуя, как пот катится по лбу, Саундер переключился на автопилот. Флаер тряхнуло, но только один раз.
Ирина молчала. Саундер, не глядя, чувствовал её взгляд. Она молча налила воды, протянула ему; Саундер выпил до дна, не отрываясь.
Песчаное марево внизу представлялось теперь растрескавшейся коркой глины с редкими скалами. Если долго смотреть на него, начинали мерещиться человеческие фигуры, бредущие с низко опущенными головами. Но лучше не смотреть.
— Куда теперь? — тихо спросила Ирина.
— Теперь навестим Ирисово Поле. Заодно спросите, почему у них Будда на пятидесятке.
— У нас дикая скорость, — Ирина поглядела на экран.
— Да. Но у нас приличный запас прочности.
— Саундер, я прошу прощения.
— За что?
— Да за всё… Если бы не я, вы бы вообще не полетели.
— Никто не знал, что будут возмущения на Щенке. Это редчайшее явление. Иногда его удаётся спрогнозировать, чаще — нет.
Он потихоньку расслабился, прислушиваясь к флаеру. Двигатель вроде бы звучал как всегда. Корпус вибрировал даже меньше обычного. Можно подключить программу энергосбережения, вот так. Потому что будь у нас запас энергии, мы могли бы вообще на всё наплевать и лететь пока летится, к морю, за море, и болтаться там над кислотной гладью, дожидаясь, пока угомонится ветер. Включить экран на случай дождя; экран, зараза, жрёт энергии в три раза больше, чем движок…
— Саундер, — торопливо сказала женщина. — Я давно живу по инерции. Как в вате. Ничего не испытываю, кроме скуки и иногда — омерзения… Вы меня извините, Саундер. Такие, как я, не должны портить жизнь таким, как вы. — Она замолчала, и по её лицу было ясно, что она сожалеет о сказанном.
— Я прилетел сюда много лет назад, — сказал Саундер. — Уж точно не затем, чтобы вертеться как винтик и всегда думать только об уровне масла, капремонте, рабочих графиках или уборке помещений. Я хотел изменить себя и мир. Хотел, чтобы меня услышал бог. Пусть не большой, творец Вселенной, но хотя бы маленький — бог Ириса.
— Вы…
— Я паломником сюда прилетел! Такое счастье… А потом оказалось, что наш организатор тура — мошенник. Эти шустрилы подделывали чудеса — в промышленных масштабах! Запускали голоса в храмах, иллюминацию… Я тогда отбился ото всех, сам бродил… Всё бродил вокруг этих храмов и внутри, в темноте, всё молился: бог Ириса, дай мне знать о себе, дай мне знак, дай мне… И ничего он мне не дал, конечно. — Он перевёл дыхание. — И теперь я тоже живу по инерции. Это не так плохо.
