голос.
Потрясенная, я оборачиваюсь и вижу, что моя мама стоит в другом конце коридора, на ее изменившемся лице слабая улыбка. Я моргаю, глядя на нее, и на несколько раз зажмуриваю глаза, потому что, конечно же, у меня сейчас галлюцинации. Пребывание в этом доме всегда возвращает их, все воспоминания рвутся ко мне.
Но когда я открываю глаза, она все еще стоит там. Даже ближе. Ее руки за спиной, и на ней шикарное, струящееся летнее платье. Оно без рукавов и длинное, с ярким цветочным принтом, который выделяется на ее слегка загорелой коже. Ее светлые волосы зачесаны за уши, из них свисают огромные жемчужины, а на шее висит подходящее ожерелье из жемчуга огромных размеров. Она выглядит так, как будто только что сошла с яхты и решила нанести неожиданный визит.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, мой голос слаб.
Ее улыбка добрая и совершенно лживая. — Я узнала, что вы здесь, и решила заглянуть.
Заглянуть. Как будто это маленький забавный визит, которого я с нетерпением жду. — Как ты узнала, что я здесь?
Улыбка превращается в слабую ухмылку, и она пожимает своими костлявыми плечами. Боже, она самая худая из всех, кого я когда — либо видела. — У меня есть свои способы. Люди, которые снабжают меня информацией.
Я оглядываюсь на перила, и мой взгляд падает на пустое фойе внизу. В доме царит жуткая тишина, и меня осеняет понимание.
Кто — то из слуг рассказал ей о моем приезде. Я уверена, что она заплатила этому человеку за информацию.
Боже, я не могу никому доверять.
— Я отослала всех на выходные. Мы будем только вдвоем и сможем наверстать упущенное. Разве это не звучит мило? — Мама улыбается, но улыбка не доходит до ее глаз.
Это звучит ужасно. Как будто сбылся мой худший кошмар.
Мама делает еще один шаг ко мне, медленный и непринужденный. Как будто она не представляет угрозы. — Я скучала по тебе, дорогая. Мы так давно не оставались наедине друг с другом. Ты постоянно окружена людьми.
— Это специально, — напоминаю я ей, делая шаг назад, чтобы создать дистанцию, но она продолжает подползать ближе. — Мы больше не можем проводить время вместе, мама. Это всегда заканчивается плачевно для нас.
Для меня.
Она хмурится, ее тонкие брови сходятся вместе — единственное движение на ее свежем лице. Она выглядит невероятно молодо. Ее черты, за исключением цвета глаз, напоминают мне меня саму, как и говорила Саммер. — Это не так. Я только хотела защитить тебя.
— У тебя это ужасно получалось. — Я тянусь в карман джинсовых шорт, мои пальцы нащупывают верхнюю часть телефона. Облегчение захлестывает меня, когда я достаю его. — Держись от меня подальше. Или я вызову полицию.
Мама разражается смехом, медленно подходя ко мне. — О, дорогая, ты такая глупая. Ты не можешь вызвать полицию. Я твоя мать. Все, что я хочу сделать, это поговорить. Больше ничего. — Она протягивает руки, ладони направлены к потолку. Невинно и без угрозы — еще одна ложь. — Я обещаю.
Я делаю еще один шаг назад, мой зад ударяется о стену, моя голова ударяется о портрет одного из моих умерших родственников и отправляет его наперекосяк. — Проблема с твоими обещаниями в том, что ты никогда, никогда не можешь их сдержать.
— Ты так низко обо мне думаешь, не так ли? — Она издает тихий звук, качая головой. — Как жаль, что наши отношения развалились.
— Ну, ты знаешь, кто в этом виноват. — Я опираюсь другой рукой на стену, телефон зажат в правой руке, готовый набрать номер в случае необходимости.
— Я виню тебя, — говорит она, ее голос серьезен. — Ты отталкивала меня годами, когда все, чего я хочу, это чтобы у нас была та особая связь, которую мы когда — то разделяли. У меня нет ее ни с кем другим, ты знаешь. Ни с твоим братом, и уж точно не с Каролиной. Она относится ко мне с таким презрением, как будто мое присутствие вызывает у нее отвращение. А Уит считает меня тупой. Он не уважает женщин, как и твой отец.
Я не пытаюсь поправить ее насчет Уита, потому что она ошибается. Хотя она права в отношении Каролины. Наша мать пугает ее, и Каролина держится от нее на расстоянии. Она видела, как мать контролировала меня, и не хотела иметь с этим ничего общего.
И я не могу держать на нее зла. Ей повезло, что она сбежала.
— Ты хочешь сказать, что это моя вина? — недоверчиво спрашиваю я.
— Конечно. Если бы ты просто послушала меня, твоя жизнь была бы идеальной. А сейчас она такая… грязная. — Она морщит нос, хотя в нем нет особого движения.
Сколько пластических операций она сделала?
— Грязная в каком смысле? — Если я продолжу говорить, то отвлеку ее. И, возможно, проберусь в свою спальню, где смогу запереть ее.
— Эти отношения со Спенсером Донато — не то, что я представляла для тебя. Тот факт, что ты живешь с ним и даже не замужем, скандален.
Мне хочется закатить глаза, но я сдерживаюсь. Это та же самая женщина, которая терпела многочисленные интрижки своего мужа на протяжении всего их брака, всегда закрывая на это глаза, пока не перестала отводить взгляд.
— Это не так скандально, как то, что я вышла замуж за человека, достаточно старого, чтобы быть моим отцом, которого я едва знала, — замечаю я. — За человека, который был скрытым гомосексуалистом и вступал в сомнительные отношения во время нашего брака. Я уверена, что ты скажешь мне, что не знала о предпочтениях Эрла.
— Я не знала. Он пришел ко мне с очень конкретной просьбой — он хотел жениться на тебе.
— И использовать меня как прикрытие.
— Ты была молода, красива и богата сверх меры. Какой мужчина не захотел бы тебя?
— Ты никогда не давала мне выбора.
— Ты и не хотела, — подчеркивает она. — Ты не любишь принимать решения, Сильви. Ты всегда это говорила. Ты хочешь, чтобы кто — то всегда контролировал твою жизнь.
— Это то, чего ты хотела для меня. Ты никогда не давала мне выбора, чтобы я сама принимала решения. Ты направляла каждый мой шаг, практически всю мою жизнь. — Я крепче сжимаю телефон в руке и смотрю вниз, когда он зажужжал. Я вижу, что это сообщение, но не могу понять, от кого оно.
— Потому что ты не могла принять решение самостоятельно. Когда ты предоставлена сама себе, ты совершаешь бесконечные ошибки.
— Верно, поэтому лучше, если я позволю тебе делать все
