всех отношениях остается только сожалеть, что русские сделали так мало для развития языка (русских лопарей)», — говорит Раск в упомянутой работе (часть II, с. 340). Мы полностью присоединяемся к его высказыванию, добавив лишь, что точно так же мы можем сетовать и на финнов, не занимающихся изучением говоров финляндской Лапландии, и даже с еще большим основанием, так как именно финны, ввиду родственности финского и лопарского языков, могли бы лучше других изучить лопарский язык и способствовать его развитию. Но таков у нас обычай — заниматься всяческими делами, чуждыми нам, и предоставлять немцам и прочим возможность изучать то, что ближе нам самим, как, например, лопарский и даже финский языки. Лишь в Норвегии и Швеции лопарский язык неплохо изучен, но тоже не настолько, чтобы филологам в этой области нечего было делать. [...]
Пока дороги более или менее хорошие, ехать предстоит всего триста верст, и я надеюсь, что путь займет не слишком много времени, если даже иногда и придется делать остановки на несколько часов. Прежде всего надо побыть в Кандалакше — неказистом волостном городке в сорок домов, расположенном на правом берегу реки Нива, неподалеку от довольно больших сопок, названия которых нам подсказал один карел; это Ристиваара, Раутаваара, Волоснаваара, Селеднаваара. В этих краях был даже свой чиновник — становой, об обязанностях которого мне почти ничего неизвестно, возможно, что он только занимает место и принимает путешественников. [...] Кроме станового, показавшегося нам весьма порядочным и доброжелательным человеком, здесь был еще почтовый смотритель, а также поп, но нам не довелось с ними встретиться.
Видимо, когда-то Кандалакша была значительным местом; прямо напротив нее, на мысу, расположенном на противоположном берегу протока, как рассказывают, был монастырь с тремя церквами. «Немцы» (карелы или норвежцы?) во время войны разрушили его, и ныне там стояли лишь одна церковь и несколько плохоньких домишек. В одной старинной руне[172] говорится о девушках из Кандалакши (Каннанлахти по-карельски), которых молодые мужчины хотели было украсть и продать в Виена (Архангельск), судя по этому, можно полагать, что когда-то давно в этих краях жили лучше, потому что за теперешних Кандалакшских девушек, продавай их в Виена или куда угодно, думаю, много не выручишь. [...]
Из Кандалакши мы проехали тридцать верст в Княжую Губу, оттуда еще тридцать — в Ковду. Княжая Губа — бедная деревушка, в ней всего домов двадцать пять. Возможно, что ее прежнее наименование Рухтинан лахти, а теперешнее — перевод на русский, жители деревни тоже были русскими, вернее смесью русских и карел. По-видимому, так же обстоит дело и с жителями других русских деревень, расположенных на берегу моря, и у них теперь господствует русский язык. Те многочисленные карельские названия, распространенные здесь и в других местах русской Лапландии, как, например, Мааселькя, Риккатайвал, Нивайоки, Кандалакша, а также явные искажения или переводы на русский обычных для Карелии названий, как Пинозеро (Пиениярви), расположенное к северу от Кандалакши; Верхозеро (Коркиалампи) — между Кандалакшей и Княжей Губой, Белозеро (Валкиаярви), Старцевозеро (Уконъярви), Старцева Губа (Уконлахти) — между Княжей Губой и Ковдой; Паяканта Губа (Паюканта), Глубокозеро (Сювялампи) и прочие, дают основания полагать, что и Княжая Губа является переводом от Рухтинан лахти. Подобное же название и сходные с ним встречаются в Финляндии, как например: Рухтинан салми, Рухтинан сало, Рухтинан киви[173] и т. д. Несомненно, и названия Черная Река, Летняя Река и прочие являются переводами от распространенных в Карелии названий Мустайоки, Кесяйоки. Русские относятся к названиям мест как к эпитетам — как только узнают их значение, так сразу же переводят их на свой язык. Отсюда возникает значительная путаница в географическом отношении, но, с другой стороны, их язык от этого становится только многозвучней, потому как чужие по происхождению названия мест звучат как иноязычные.
Глубокой ночью мы прибыли в Ковду. Пришлось какое-то время стучаться, пока нас не впустили на станцию, или постоялый двор. Хотя в той комнате, куда нас поселили, жили две-три пожилые женщины, которые уже спали, нечего было и думать, что и нам постелют, поэтому мы улеглись спать прямо на полу среди своих дорожных сумок, рюкзаков и одежды и неплохо выспались. Вообще-то последний раз мы спали в приличной постели в гостях у пастора Дурхмана в Инари. Лопари предоставляют приезжему самому выбирать место для сна и делать себе постель, хорошо еще, если принесут оленью шкуру для подстилки. Правда, в Коле у нас была кровать, но далеко не идеальная постель. В Кандалакше мы две ночи спали на полу и также на всех остановках до Кеми, ни на одном из постоялых дворов не было и признаков кровати, не говоря уже об отдельной комнате для гостей. [...]
Вообще-то Ковда — маленькое село, состоящее приблизительно из пятидесяти домов, многие из которых — двухэтажные и отстроены в целом лучше, чем дома в Кандалакше. Летом здесь должно быть очень красиво: река Ковда, огибающая почти все село и текущая с юга на север, словно в поисках русла, сворачивает на восток и юго-восток, чтобы впасть в близлежащее море. Таким образом, Ковда остается на мысу, на южном берегу этой бурлящей небольшими порогами реки. Похоже, что здесь хорошие уловы, потому что даже в это время года продавался свежий лосось. Мы купили одного лосося весом в двадцать три фунта, из которого несколько дней готовили пищу, но так до Кеми и не успели всего съесть. Мы заплатили за него по двадцать копеек за фунт. Здесь, в окрестностях Ковды и соседней Черной Реки, как сказывали, были хорошие обширные покосы, а возле других деревень и городов покосы были скудными, и поэтому им весной приходилось докупать сено для скота. А стоимость его в этом году была двадцать-тридцать копеек за пуд. [...]
Из Ковды, проехав двадцать две версты, мы прибыли в Черную Реку, или Мустайоки, — деревню, состоящую примерно из тридцати домов. Поехать дальше нам уже не удалось, поэтому заночевали здесь, а на следующий день проделали путь в сорок верст до села Кереть. В этих краях нередко можно встретить людей, переселившихся сюда из приграничных волостей Финляндии и принявших православную веру. [...]
Кереть, куда мы прибыли, была гораздо лучше Ковды и Кандалакши. Она расположена на северном берегу одноименной реки, имеет свою церковь и священника, чего в других местах, начиная от Кандалакши, не было. Почти сразу же по приезде нас пригласили на чай к торговцу Савину — самому богатому человеку этих мест. Его дочь вышла замуж в Колу, но там
