Я мрачно посмотрела на жениха и спросила:
— А если у невесты аллергия на розы?
Джон засмеялся и взял меня за руку:
— Тогда ей дадут амулет, который защищает от аллергии. Сандра, милая, вот честное слово — все не так страшно!
— И хороша я буду в начале марта в открытой коляске в кружевном платье! — я посмотрела на изображение платья. Кружева поражали наповал, декольте не оставляло места воображению. — И, кстати, нельзя ли поподробнее про платье? Ему что, и в самом деле больше пяти сотен лет? И я должна буду надеть на себя этот… пыльный антиквариат?
— Платье хранится в стазисе, Сандра! И оно, правда, очень красивое! Ты в нем будешь похожа на только что раскрывшийся цветок ландыша…
Я только махнула рукой. Куда уж теперь деваться? Карусель раскрутилась, и спрыгнуть не получится, только держаться крепче.
Глава 18
Крошечный городок Блоне стекал с горы к берегу озера Леман. Десяток улиц, площадь с традиционной статуей девятого герцога Шателара, защитившего жителей своего домена от нашествия нежити, белые виллы, прячущиеся в глубине яблоневых садов. Вверх по горе взбирались террасами виноградники, пока не упирались в красный кирпич монастырской стены. Издавна высоко ценилось знатоками монастырское белое вино, «ледяное», сделанное из винограда, собранного после заморозков.
Мы поднимались по дороге из городка пешком, и все слегка запыхались. Переведя дух, я подошла к высоким деревянным воротам и постучала дверным молотком, латунным кольцом, которое держал в пасти лев. Почти мгновенно отворилось маленькое смотровое окошко в двери, и сухой женский голос спросил:
— Что вам угодно?
— Сестра Мария, доброе утро! — я улыбнулась про себя. — Я приехала… навестить всех, новости рассказать.
— Александра ван Хоорн? — в ее голосе появились человеческие нотки, — Хм, я думаю, мать настоятельница будет рада тебя видеть! Но правила ты знаешь, твоим спутникам придется остаться за стенами. Мужчинам в монастырь хода нет.
Я повернулась к тем, кто стоял за моей спиной, и ослепительно улыбнулась. «А я предупреждала!», должна была сказать им эта улыбка. Джон философски пожал плечами и спросил:
— Когда за тобой вернуться?
— Я, наверное, здесь переночую. Завтра позвоню, когда соберусь возвращаться в отель.
За правым плечом Джона, как всегда, стоял Леонард, еще двое охранников сопровождали нас в этой поездке. Похоже, всю оставшуюся жизнь отпуск я буду проводить именно в такой компании. Хм, а бывает у принцесс отпуск?
В первом дворе монастыря — широком, вымощенном плоскими темно-серыми камнями — ничего за последние семь лет не изменилось. Впрочем, я подозреваю, что и за последние сто семьдесят семь лет ни камни, ни стены, ни ворота массивного дерева никаких изменений не претерпели. Ага, вот дерево справа, старая груша с толстенным стволом, пожалуй, еще подросло. Плоды уже собрали, монахини делали из них джем и настойку, но, когда я подошла, чтобы погладить ствол, то прямо перед собой увидела на ветке забытую грушу — большую, желтую, с красноватым боком.
— Можно? — повернулась я к сестре Марии, спокойно наблюдавшей за мной.
— Можно, — кивнула она.
Сорвав грушу, я последовала за монахиней во второй, внутренний двор, классический клуатр: крытые галереи с четырех сторон, резные капители, колодец в центре, окруженный кустами роз. Кадки с лимонными и апельсиновыми деревьями еще не убрали в оранжерею, и рядом с ними стоял тонкий запах цветов и нагретой на солнце кожуры плодов.
Сестра Мария отворила дверь в скрипторий и вошла, жестом пригласив меня последовать за ней. Я помедлила: школьницам категорически запрещалось сюда входить, и моя филейная часть хорошо помнила розги, последовавшие за нарушением запрета. За обнаруженным нарушением запрета, разумеется.
— Ты хочешь переночевать в одной из келий, или в странноприимном доме? — поинтересовалась моя проводница.
— Лучше в келье, если это возможно.
— Конечно, возможно. Следуй за мной.
Келья была небольшой и очень светлой, тщательно выбеленной комнатой, с широким окном, выходящим в яблоневый сад. Я умылась и вымыла руки, старательно переплела косу — мать Филиппа терпеть не могла растрепанные волосы! — и повернулась к сестре Марии, все с тем же терпением ждавшей меня, сидя на стуле.
— Я готова. Мать-настоятельница примет меня прямо сейчас?
— Да, она сообщила, что ждет.
Хм, интересно, похоже, что сестры не чужды технического прогресса — коммуникатор у сестры Марии последней модели, как я успела заметить.
Настоятельница монастыря, она же директриса школы для девочек, мать Филиппа, была в своем кабинете. Как всегда. Думаю, как и последние лет двести — она была сильным магом воздуха и очень сильным целителем, так что в ближайшие годы монастырю не придется привыкать к другому руководству.
— Здравствуй, Александра!
Я склонилась в поклоне, но мать Филиппа вышла из-за стола и обняла меня.
— Хорошо, что ты приехала, — сказала она просто, и тут я, не удержавшись, расплакалась. О сестре Урсуле, на похороны которой я так и не попала, о давно кончившемся детстве, о потерянных школьных подругах…
Настоятельница не стала говорить мне какую-нибудь глупость типа «Не плачь», просто протянула белоснежный носовой платок и погладила по голове. Чем, естественно, вызвала новый всплеск слез.
«Соберись, Сандра, тебе не двенадцать лет!» — сказала я себе, шмыгнула носом и вытерла слезы.
— Простите, мать Филиппа…
— Ничего, все естественно и понятно. — Она улыбнулась. — Я читала в прессе о твоей помолвке. Хороший выбор. И у тебя получится когда-нибудь стать ему опорой, настоящей королевой, в тебе есть стержень.
Она взяла меня за подбородок и критически осмотрела лицо.
— Слезы высохли, отлично. У меня дело к тебе, Александра, — продолжила настоятельница деловым тоном. — И хорошо, что ты приехала, потому что иначе я послала бы за тобой. Дело в том, что сестра Урсула оставила тебе наследство.
Я совершенно неприлично вытаращила глаза. Что могла оставить в наследство монахиня, при пострижении отрекшаяся от любой собственности?
Настоятельница достала из воздуха и протянула мне не очень большой прямоугольный предмет, завернутый в белый, слегка пожелтевший платок тонкого шелка. Ну да, конечно, она воздушник, им такие пространственные карманы удаются лучше, чем другим магам.
Тут же, на журнальном столике, я развернула платок. Внутри была шкатулка из очень темного и явно очень старого дерева, крышку ее украшала резьба и скупая инкрустация перламутром. Вот только открыть ее не получилось, я не смогла даже найти не то, что замочную скважину — не было и никакой, хоть чуть-чуть заметной щелки между корпусом и крышкой. Мать Филиппа кивнула:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
