заносчивыми, как любой надменный индивидуалист; их устами говорит бог – сам Лоуренс. Тогда как женщина должна склониться перед их божественностью. Пусть даже мужчина есть фаллос, а не мозг, личность, причастная мужественности, сохраняет свои привилегии; женщина – не зло, она даже добра, но она подчинена. Лоуренс снова предлагает нам идеал «настоящей женщины», то есть женщины, без колебаний соглашающейся определить себя как Другого.
III. Клодель, или Служанка Господня
Оригинальность католицизма Клоделя состоит в столь упрямом оптимизме, что даже зло у него обращается во благо.
«Даже зло
Несет в себе добро, и главное – его не обронить»[191]. Принимая эту точку зрения, которой наверняка держится и сам Создатель – ибо предполагается, что Он всемогущ, всеведущ и доброжелателен, – Клодель соединяется со всем творением в целом; без ада и греха не было бы ни свободы, ни спасения; когда Бог вывел этот мир из небытия, Он заранее знал о грехопадении и искуплении. В глазах иудеев и христиан ослушание Евы поставило ее дочерей в весьма незавидное положение: известно, как сурово расправлялись с женщиной Отцы Церкви. Напротив, ее можно оправдать, если допустить, что она послужила Божественным замыслам. «Женщина! Та служба, что некогда, ослушавшись, сослужила она Господу в земном раю; и то глубокое согласие, что установилось между нею и Им; и та плоть, что из-за своей вины она отдала во власть Искупления!»[192] Конечно, она источник греха, и мужчина из-за нее лишился рая. Но грехи человеческие были искуплены, и мир этот вновь благословен:
«Мы не покинули того рая наслаждений, куда вначале поместил нас Бог»[193].
«Любая земля есть земля обетованная»[194].
Ничто из того, что вышло из рук Бога, ничто из того, что дано, не может быть дурно само по себе: «Все созданное Господом вбирает в себя наша молитва Ему! В Его творении ничто не тщетно, ничто не чуждо чему-либо другому»[195]. И даже нет такой вещи, какая не была бы необходима. «Все вещи, в единстве созданные Им, между собою сообщаются и все одновременно необходимы друг другу»[196]. Тем самым у женщины есть свое место в гармонии вселенной; и это не какое-то незначительное место; существует «удивительная и, в глазах Люцифера, возмутительная страсть, связующая Вечного Бога с этим мимолетным цветком Небытия»[197].
Конечно, женщина может быть разрушительницей: в образе Леши[198] Клодель воплотил дурную женщину, влекущую мужчину к гибели; в «Полуденном разделе» Изе опустошает жизнь тех, кто попадается в западню ее любви. Но если бы не было риска погибели, не существовало бы и спасения. «Женщина – это элемент риска, который Он сознательно ввел в сердцевину своего дивного построения»[199]. Человеку полезно познать искушения плоти. «Драматическим элементом в нашей жизни, ее жгучей остротой мы обязаны этому врагу внутри нас. Если бы душа наша не подвергалась столь жестоким нападкам, она бы спала, а так она встряхивается… Только в борьбе можно научиться побеждать»[200]. Человек призван прийти к осознанию своей души не только путями духа, но и путями плоти. «Но есть ли плоть, могущество которой окажет на мужчину влияние большее, чем сила женской плоти?»[201] Все, что вырывает его из сна, из безопасности, полезно для него; любовь, в какой бы форме она ни предстала, имеет свойство быть в «нашем личном мирке, обустроенном нашим заурядным разумом, глубоко возмущающим элементом»[202]. Чаще всего женщина только дарит иллюзии и не оправдывает ожиданий:
«Я – обещание, которое нельзя сдержать, и в этом моя благодать.
Я – сладость того, что есть, и вместе сожаленье о том, чего нет. Я – истина под маской заблужденья, и тому, кто любит меня, безразлично, где одно, а где другое»[203].
Но и в иллюзии есть польза; именно это возвещает ангел-хранитель донье Пруэз:
«– Даже грех! Грех тоже на пользу.
– Значит, хорошо, что он меня любил?
– Хорошо, что ты научила его желать.
– Желать иллюзию? Желать тень, что ускользает от него навеки?
– Желанье – это то, что есть, иллюзия же – то, чего нет. Желанье через иллюзию.
Это то, что есть, достигнутое через то, чего нет»[204].
По воле Господа Пруэз была для Родриго «мечом, пронзившим его сердце»[205].
Но женщина в руках Бога – не только клинок или раскаленный уголь; блага мира сего не всегда следует отвергать: они – тоже пища; нужно, чтобы человек брал их и делал своими. Возлюбленная станет для него воплощением всей чувственной красоты вселенной; она станет гимном поклонения у него на устах. «О, как прекрасны вы, Виолена, и как прекрасен мир, в котором есть вы!»[206]
«Кто та, что предо мной стоит? Она нежнее дыханья ветерка, она напоминает луну, что льет свой свет сквозь раннюю листву. Она подобна молодой пчеле, что расправляет крылья, еще не знавшие полета, или быстрой лани, или цветку, который сам не ведает о красоте своей»[207].
«Дай мне вдохнуть твой аромат, подобный аромату земли, когда она сверкает, омытая водою, как алтарь, и желтые и голубые цветы на свет рождает.
Подобный аромату лета, что пахнет сеном и травой, подобный аромату осенних дней…»[208]
Она вбирает в себя всю природу: розу и лилию, звезду, плод, птицу, ветер, луну, солнце, водопад, «мирную суету большого порта в лучах полуденного солнца»[209]. И еще она – нечто куда большее: для мужчины она – ему подобная.
«Однако на сей раз то вовсе не звезда – крупица света в живом песке ночей, —
Со мною рядом человек, как я…»[210]
«Ты больше никогда один не будешь, но в тебе, с тобою навеки преданная тебе. Та, что навсегда твоя и никогда себя уж не отнимет, – твоя жена»[211].
«Кто-то, чтобы слушать, что я скажу, и верить в меня.
Друг, что тихо говорит и заключает нас в свои объятья, уверяя, что зовется он женщиной»[212].
Когда мужчина прижимает ее к сердцу, привлекает к себе ее тело и душу, он обретает корни на этой земле и реализует себя.
«Эту женщину я взял, и такова теперь мне мера и мой надел земли»[213]. Это бремя нелегко нести, но мужчина не создан для праздности:
«И вот глупец-мужчина с изумленьем видит возле себя нелепую особу, нечто тяжелое, громоздкое, большое.
Ворох платьев, ворох волос – но что поделать?
Он уже не может, не хочет это все
