Вместе с Пьеро она вошла в избушку; дверь захлопнулась за ними, и Бари остался один.
Последовало продолжительное молчание.
Бари слышал невнятные ночные звуки. Для него эта ночь, даже в ее тишине, казалась полной жизни. Опять он вошел в нее и, дойдя до леса, опять остановился и стал вслушиваться. Ветер переменился, и вместе с ним до него донесся жалобный, волнующий кровь вой стаи волков.
Что-то подкатило Бари к самому горлу. Он вдруг завыл и послал свой ответ прямо к звездам.
В своей хижине Пьеро и Нипиза услышали его. Пьеро пожал плечами.
— Убежал!.. — сказал Пьеро.
— Убежал!.. — ответила Нипиза и выглянула в окошко.
ГЛАВА XVIII
БРОДЯГИ
Теперь уже темнота в лесах не внушала Бари страха, как это было в далекие дни. В эту ночь его воинственный крик долетел до луны и звезд, и в первый раз в жизни в этом своем крике он послал вызов и ночи и пространству, свою угрозу всему дикому миру и свой братский привет волкам. В этом крике и в долетевшем на него ответе он почуял новую силу — окончательный триумф природы, которая наконец дала ему понять, что ему больше нечего бояться ни лесов, ни зверей, а что все земные существа должны бояться его. Здесь, вдали от человеческого жилища и от влияния Нипизы, перед ним развертывалось все, к чему была так неравнодушна закипевшая в нем волчья кровь: братство, жажда приключений, красная, теплая кровь добычи и взаимная помощь. Эта последняя как-то таинственно захватывала его целиком, оказывала на него давление, и все-таки он менее всего понимал ее.
Он побежал в темноте по прямой линии на северо-запад, проскальзывая под кустами, волоча за собой хвост и заложив назад уши, — настоящий волк, бегущий на добычу ночью. Стая стремилась куда-то на север и бежала скорее, чем он, так что уже через полчаса он потерял ее из виду. Но отдельный волк выл недалеко от него в западной стороне, и три раза Бари послал ему свой ответ. Еще через полчаса Бари снова услышал стаю. Она бежала уже на юг. В этот момент его отделяло от одинокого волка лесное пространство не более как в четверть мили, но этот одинокий волк оказался уже старым и потому знал все волчьи хитрости и увертки. С непогрешимостью, приобретенной долгим опытом, он помчался к стае прямиком наперерез, так что оказался на целые три четверти мили даже впереди ее. Эта уловка была еще незнакома Бари, он еще не научился ей, но в результате своего неведения и отсутствия познаний он два раза был очень близок к стае и все-таки никак не мог к ней присоединиться. Затем наступило продолжительное молчание. Стая уже догнала свою добычу, принялась за ее растерзание и потому умолкла.
Остаток ночи Бари пробродил один, по крайней мере, до того часа, когда зашла луна. Теперь уже он был очень далеко от хижины и шел, куда глядели глаза, заплетаясь, но его уже не удручало то, что он был один и заблудился. Последние два или три месяца сильно развили в нем чувство ориентации, то «шестое чувство», которое безошибочно руководит голубем в пути и побуждает медведя бежать к своей прошлогодней берлоге для зимовки по птичьему полету напрямик. Он не забыл Нипизу. Несколько раз он оборачивался назад и скулил, но всегда шел в противоположном направлении от избушки. Его поиски этого таинственного «нечто», которого он никак не мог найти, все еще продолжались. Даже с заходом луны и с наступлением серенького утра начавшийся в нем голод не мог побудить его бросить поиски и заняться отыскиванием пищи. Было холодно, и стало еще холоднее, когда погас свет от луны и звезд. Под его бежавшими иноходью ногами, в особенности на открытых пространствах, лежал глубокий белый снег, на котором он оставлял отчетливые следы своих пяток и когтей. Он настойчиво продолжал свой путь в течение целых часов, прошел уже несколько десятков миль и к восходу солнца наконец устал. А затем настало время, когда, щелкнув зубами, Бари вдруг неожиданно остановился как вкопанный.
Произошла наконец встреча, которую он так долго искал. Это случилось в открытом, освещенном холодным рассветом амфитеатре, спускавшемся с отлогого горного кряжа на восток. Повернув к нему голову и уже давно почуяв Бари по запаху, стояла молодая волчица, по-индейски Махигана, и ожидала, когда он выйдет наконец из чащи леса на свет. Бари не почуял ее, но увидел ее прямо перед собою, когда вышел на открытое пространство из можжевельника. Тогда он остановился, и целую минуту ни один из них не двигался и даже, казалось, не дышал. Они были почти совсем ровесники, волчица была моложе его, пожалуй, всего только на две недели, но была значительно меньше его ростом. Она была такой же длины, но только пониже и послабее. Ноги у нее были так же тонки, как и у лисицы, но спина была изогнута настолько своеобразно, что она могла развивать на бегу быстроту, почти равную ветру. Она стояла в такой позе, точно собиралась немедленно убежать, даже тогда, когда Бари подошел к ней почти вплотную, но затем ее тело потеряло напряжение, уши свесились и откинулись назад. Бари заскулил. Он поднял голову, насторожил уши и вытянул и распушил свой хвост. Если не стратегия, то ум уже дал ему уверенность в его физическом превосходстве, и он не особенно спешил со знакомством. Он находился от Махиганы в пяти шагах, когда вдруг совершенно случайно отвернулся от нее и поглядел на восток, где блики красного и желтого цветов уже обозначили солнечный восход. Несколько секунд он внюхивался в воздух и оглядывался по сторонам с таким видом, точно предварительно желал произвести на волчицу впечатление. И Махигана была вполне им очарована. Она навострила ушки и тоже стала нюхать воздух. Бари так быстро и остро поворачивал голову то туда, то сюда, что и она если не из беспокойства, то, во всяком случае, из чисто женского любопытства тоже вопросительно стала поворачивать голову по сторонам, и когда он вдруг заскулил, точно ему удалось поймать в воздухе ту тайну, которую она, по-видимому, еще не понимала, то и она завизжала ему в ответ, но с такой женской осторожностью, точно не совсем была уверена, как он к этому отнесется. Бари услышал этот ее визг, быстро и легко подскочил к ней, и в следующий за тем момент они уже обнюхивались носами.
Когда через час взошло солнце, то оно застало их все на том же самом месте. Они находились на открытом возвышенном пространстве, под ними далеко в глубину уходили леса, а позади простиралась широкая долина, точно белым саваном покрытая снегом, из которого то тут, то там вылезали группы вековых сосен.
Взошло наконец солнце и осветило красными лучами прежде всего это высокое открытое пространство, которое все более и более стало согреваться, по мере того как солнце поднималось все выше и выше и посылало ему свои ласковые, теплые лучи.
