Джудит презрительно фыркнула.
– Раньше или позже нам всем приходится спать в одиночестве.
– Я знаю, но лучше пусть будет позже. Что же до управления землями… Я видела, как ты это делала, и многому научилась. Я знаю, кому доверял Симон, и доверяю тем же людям, так что все идет гладко.
– Настолько гладко, что и не заметишь, если они начнут тебя обкрадывать. Лучше никому не доверять, – предупредила Джудит.
– Никто меня не обманывает, – спокойно и с достоинством возразила Матильда. – Я не закрываюсь в покоях и не затыкаю уши. Я хлопочу, как пчела в улье, потому, что только после того, как я окончательно вымотаюсь, я могу заснуть. – Она безрадостно улыбнулась. – Да поможет мне Господь, мама, но иногда мне кажется, что твоя тень стоит за моей спиной.
Джудит поджала губы.
– Вижу, как ты меня терпеть не можешь, – вздохнула она. – Даже сейчас, когда мы помирились. Но не я тень за твоим плечом. Поищи другого на это место.
Матильда покраснела, потому что слова матери попали в цель. Возможно, она никогда так и не освободится ни от одного из родителей.
– Ты ошибаешься, – возразила она. – Мы с тобой одной крови, вот и все. Я вижу, как в будущем я стою там, где сейчас стоишь ты… и это меня пугает.
Джудит покачала головой.
– У тебя нет причин для страха, дочка, – сказала она. – На моем месте ты разожгла бы побольше огня и завернулась в теплый плащ. У тебя нет вкуса к простоте… Страсти в тебе отцовские, им здесь не место. Иди и живи своей жизнью – не его или моей.
Неловкое молчание прервал звон колоколов, зовущих монахинь на заутреню. Мать и дочь с чувством облегчения присоединились к ним.
В церкви Матильда встала на колени рядом с матерью и молилась за благополучное возвращение Симона. Маленькая Матильда вертелась как уж и не капризничала только потому, что ей был обещан кусочек сот с медом полакомиться. Уолтеф вел себя прекрасно, он, казалось, полностью погрузился в пение и молитвы. Он внимал словам священника с открытым ртом и сияющими глазами. Это было так странно для маленького мальчика, что по спине Матильды невольно побежали мурашки. Джудит тоже заметила, потому что, выходя из церкви, она сказала:
– Не заведено, чтобы первенцы посвящали себя церкви, но ты об этом думала?
– Думала, – ответила Матильда, глядя на сына, скользящего по грязной дорожке. – Сейчас еще слишком рано решать, но, если я не рожу Симону второго сына, Уолтефу придется вести светскую жизнь, каким бы ни было его призвание.
Джудит взглянула на внука.
– Лучше молись, чтобы муж вернулся, – мягко продолжила она, – и чтобы еще раз забеременеть, потому что у этого ребенка настоящее призвание, а это большая редкость. – У матери был такой несчастный вид, что все раздражение Матильды испарилось, и она почувствовала что-то похожее на сочувствие.
Симон открыл глаза и, пока разум пробуждался к осознанию нового дня, взглянул на потолок. Он был разрисован золотыми звездами на синем фоне. Спросонья Симону показалось, что он смотрит на ночное небо. Впечатление портила висячая лампа, дающая слабый свет. Взгляд его обежал комнату – он увидел богатые фрески на стенах, шелковый балдахин над кроватью, вышитое звездами покрывало, которое было словно зеркальным отражением потолка. За последнее время ему пришлось пережить столько кошмаров и странных снов, что он не сразу сообразил, где он находится и почему.
– Доброе утро, милорд, – приветствовала его Сабина. – Наконец-то вы проснулись. – Она подошла к нему с корзинкой, в которой были свежий хлеб, мед, чищеные орехи и чаша с вином.
– Похоже на то, – улыбнулся он. – Трудно отличить сон от реальности в таких покоях. – Он взял нож и отрезал кусок хлеба от каравая. От теплого запаха у него слюнки потекли. Он едва не умер в Никее и теперь учился заново ценить жизнь. Как будто со всех его ощущений слетел пыльный налет привычности, и они обрели весенние краски. Особенно чувство голода. Несколько недель он был так плох, что не мог есть, и теперь его тело снова начало обрастать плотью.
Грек Алексиус знал свое дело, и его искусство вместе с неусыпной заботой Сабины спасло ему жизнь. Опухоль спала, и рана начала заживать. Через две недели после первого визита грека они уехали из Никеи в Дюраззо. Симон признал, что, даже поправившись, он не в состоянии продолжать Крестовый поход. Армия осадила Антиохию, и условия там были настолько тяжелыми, что каждый заболевший умирал. Если бы он отправился в Антиохию, то стал бы еще одним ртом, который нужно кормить, и еще одним трупом, который нужно похоронить. Если холмы и были зеленее с другой стороны – в чем он сейчас сомневался, – пока у него не появилось желания на них взглянуть. Сабина сидела рядом и тоже ела хлеб. Через щели в ставнях пробивались солнечные лучи, освещая ее туго заплетенные темные косы, мягкие фиалковые глаза и такое же овальное лицо, как у Мадонны. Но ела она с аппетитом солдата. Это его позабавило. Когда на ее щеке появился румянец, он понял, что слишком пристально на нее смотрел, и отвел глаза, снова любуясь роскошью комнаты. Дом принадлежал торговцу тканями, уехавшему по делам, и он был не хуже любого дворянского особняка в Англии. Стены украшали фигуры, настолько правдоподобно нарисованные, что Симону иногда казалось, что они дышат. Краски художник выбирал богатые и глубокие, не пожалел золота для вышивки на одеждах. Впечатление от рисунков оставалось довольно тяжелым – тонкий вкус, но слишком много всего, чтобы можно было впитать и переварить.
– Тюрстан пошел в гавань, – сообщила Сабина. – Похоже, есть корабль, который с отливом отплывает в Бриндизи.
– Вот как, – отозвался Симон. Следующий этап их путешествия – назад через Босфор. Он только сегодня велел слуге найти корабль, и, очевидно, тот проявил прыть. Сабина, однако, это рвение не приветствовала.
– Ты боишься морского путешествия?
Она с трудом улыбнулась.
– Конечно, – призналась она. – Ничего не могу поделать, все время вспоминаю… Но у меня нет выбора. Не оставаться же мне здесь. – Она внезапно встала и подошла к окну. – Я выдержу. У меня хватит сил.
Симон вгляделся в ее тонкую фигурку.
– Я знаю, – тихо согласился он. – Я обязан этим силам жизнью. Если бы ты не позвала того лекаря… если бы не была рядом и не выхаживала меня…
Она невесело улыбнулась.
– При чем тут силы? То был страх. Если бы я потеряла тебя, как потеряла всех, кто был мне дорог… – Она обхватила себя за плечи, все еще стоя к нему спиной.
– Но ты не потеряла меня, – он сделал акцент на этом. – И я твой должник.
– Ты мне ничего не должен. Я только расплачивалась по старым долгам, и, если ты начнешь меня благодарить, я тебе задам взбучку.
