Так что в силу удивительного стечения обстоятельств в городе ее высокоблагородия Армы оказались трое людей-нелюдей, символизировавших наименее познанные силы Шерера. Что из этого следовало? Именно над этим размышлял Таменат, размышлял, чтобы в конце концов прийти к выводу, что ничего. Получалось, что, вероятно, он уже довольно давно был принят Проклятыми Полосами, возможно, во время попытки приручить Рубин Дочери Молний, и он об этом даже не знал, сидя на Агарах вместе с… ну да, с теми двумя… Ибо разнообразные феномены не имели никакого отношения к миру, подобно теленку с двумя головами. Различные силы уравновешивались или нет, заключали союз или вели войны, но что должно было из этого следовать? Иногда падая на землю, они напоминали наводнение, и с этим ничего сделать было нельзя. Но тащить эти силы вниз, чтобы сбежать из какой-то тюрьмы? А кто знал, каким образом их использовать?
Раладан намеревался выждать свои девять дней, после чего разбить стражнику башку миской с едой и покинуть камеру, чтобы грохнуть следующего. Вполне подходящий метод на твердой земле, которая находилась у него под ногами. Разные странные и воняющие смертью силы годились только для одержимых ученых, которые без них лишились бы своего занятия. На худой конец наверняка удалось бы использовать какие-то обрывки этих сил, но полагаться на них мог только безумец.
Единственное же безумное существо из всех троих сидело в углу камеры, тихонько, как мышка.
23
Освобожденный сокамерник Раладана потратил целых два дня, прежде чем добрался до обрыва, с которого был виден большой парусник с голыми мачтами (к счастью, Раладан учел в своих расчетах время, необходимое на то, чтобы дойти по суше до укрытия «Гнилого трупа»). Море бурлило у подножия скальной стены, обрызгивая пеной гребни скал. Корабль метался из стороны в сторону, вцепившись якорями в дно. Ошеломленный посланец Раладана смотрел вниз, не в силах поверить, что кто-то заплыл в подобную ловушку, — здесь явно не обошлось без морской магии! Он кричал и вопил, но никто его не заметил, а тем более не мог услышать. Ему пришлось спуститься к самому подножию каменной стены, что было нелегко и потребовало много времени. Каменистый пляж почти полностью исчезал под набегающими волнами, но на уровне моря маленькая бухточка уже не выглядела столь грозно. Он снова начал кричать и размахивать руками, наконец над ним сжалились — кто-то подтащил одну из привязанных к корме шлюпок, и вскоре несколько крепких гребцов уже торжествующе ревели, находя некое непонятное удовольствие в грозящем катастрофой лавировании среди скал. Ждавший на берегу аж вспотел, наблюдая за моряцкой забавой, и лишь когда дно лодки заскрежетало о камни на пляже, понял, что у него болят все мышцы, напряженные из-за того, что он всего лишь смотрел на это. Трое держали шлюпку, еще четверо с нескрываемым любопытством подошли к незнакомцу, который их звал.
И — какое разочарование! Оказалось, что легче было пристать на шлюпке к берегу, чем договориться с жителем скалистого края, полнейшим тупицей, который ни в зуб ногой не знал гаррийского. Один из гребцов считал, что сумеет объясниться на кинене, и, к восхищению товарищей, произнес несколько слов. Сухопутная крыса тоже знала кинен, но это, похоже, был какой-то совсем другой кинен; оба смогли объяснить друг другу лишь то, что друг друга не понимают. Обрадованные наконец установившимся контактом, они повторяли это друг другу до тех пор, пока командир шлюпки не потерял терпение и не сказал что-то, повысив голос, — и тогда земля расступилась под ногами бывшего сокамерника Раладана, небо начало падать ему на голову, а вся прошедшая жизнь в одно мгновение пронеслась перед глазами. Двое рослых гребцов подхватили его под локти и бесцеремонно поволокли в шлюпку. Вскоре лодка уже подпрыгивала на волнах, пенные брызги которых долетали до лица громбелардца. Гребцы пели за веслами, задавая ритм, крайне обрадованные зеленым цветом физиономии недотепы. Надо было учить человеческий язык!
На борту оказалось целых трое, говоривших по-громбелардски, впрочем, нашлись бы и те, кто знал дартанский и армектанский, не говоря уже о кинене; команду почти каждого ходившего по морям Шерера корабля (а тем более пиратского) составляли люди со всех сторон света, настоящая мозаика языков и обычаев. «Гнилой труп» не был исключением — просто никому сперва не пришло в голову посадить на весла кого-то другого, чем попросту самых лучших гребцов. Пришелец с берега, поставленный перед первым помощником, командовавшим кораблем в отсутствие прекрасной капитанши, с облегчением услышал свой родной язык из уст переводчика, который показался ему чуть ли не родным братом, ибо он был громбелардцем (неважно, что из Низкого Громбеларда, которого посланец Раладана ни разу в жизни не видел). Желая как можно скорее получить награду, бывший узник слово в слово повторил все, что ему было велено сказать, не забыв о последних словах, ибо именно они имели для него неизмеримую ценность:
— …И еще его благородие Раладан велел мне сказать так: что… это его благородие сказал, не я! Что нужно мне сразу заплатить и что я могу идти куда хочу, потому что я ему еще нужен.
Офицер, которому перевели его слова, покачал головой и велел повторить все еще раз. Потом перешел на правый борт, задумчиво посмотрел на узкий проход между скалами, снова покачал головой, после чего позвал нескольких членов команды. Ждать прилива показалось ему невыгодным, поскольку в закрытой Лондской бухте подъем воды ощущался слабо. Офицер слушал, что ему говорили, кивал, посоветовался со старым дедом, которого притащили от руля, дал в морду какому-то матросу, после чего послал на все три шлюпки лучшие команды гребцов. Приказы были исполнены, но все с сомнением переглядывались; когда они входили в укрытие, море бурлило слабее… Офицер вернулся к посланцу.
— Куда ты хочешь идти? — спросил он через переводчика.
— На берег. Но, ваше благородие, мои деньги?
— Получишь. На берег я тебя не высажу, мне нужны все шлюпки. Высажу тебя в Лонде или где-нибудь по дороге.
— Так мы плывем в Лонд?
Офицер не ответил. Он все смотрел и смотрел на сухопутную крысу, пока у бедняги не побежали по спине мурашки. Оглянувшись на банду позади себя, он пришел к выводу, что столь безобразных физиономий не видел еще никогда в жизни (несмотря на то, что воспитывался не во дворце). Товарищ по камере сумел соблазнить его золотом, но говорил о «военном корабле, на который можно попасть, если идти по восточному берегу бухты». Все сходилось, кроме «военного корабля». Посланец примерно знал, как обстоят дела в действительности, но все же «военный корабль» звучало вполне пристойно; Раладан ловко умел маскировать словами реальность. А тут стояла пиратская посудина, и притом настолько пиратская, насколько это вообще возможно. Живое воплощение страшных историй о пиратах. На этой палубе никто никогда ничего не убирал; свернутые паруса — черные, вымазанные дегтем — выглядели так, словно вот-вот должны были истлеть и свалиться с рей. И команда под стать кораблю. Подпорченной говядине, которую держали в бочках, эти висельники из-под темной звезды наверняка предпочитали человеческое мясо, лишь бы свежее. Популярностью пользовались тяжелые серьги, воткнутые куда попало. На корабле возили каких-то шлюх, возможно, и не старых, но грязных, явно побитых (во всяком случае, покрытых синяками), и окончательно лишившихся стыда, поскольку каждая вторая ходила почти полуголой, с толстой тряпкой на башке и в разорванной рубашке, завязанной узлом, грохоча черными пятками о доски палубы и размашисто, по-моряцки, покачиваясь. Казалось ясным, что каждый, кто сюда попадет, может быть счастлив, если ему вообще удастся уйти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});