– Осгуд послал телеграмму одному своему коллеге в Лондон, – продолжал Филип, подняв голову. – Чтобы тот попытался выяснить, что происходит в Шотландии.
– Хорошо.
– Он считает, что очень важно найти родителей Майкла. К тому же ему хочется побольше раздуть в газетах это дело с графским титулом. Он утверждает, что это то немногое, что можно обратить на пользу Майкла.
– Но ведь это не имеет никакого отношения к делу! Разве не так?
– Верно, но Осгуд говорит, что именно подобные вещи могут повлиять на мнение присяжных. Если он потомок шотландских королей, сын графа… разве он может представлять собой опасность для общества? О подобных вещах не полагается говорить открыто, на них только намекают, но этого достаточно, чтобы жюри присяжных сделало свои выводы.
– Понятно.
Сама Сидни намекала Майклу на нечто подобное. Но если его родителей так и не найдут, намекать в суде будет просто не на что!
– Мистер Осгуд знает, что Майкл и… – Она запнулась, взглянув на Сэма, и задала вопрос по-другому: – Он знает, где был Майкл на прошлой неделе?
– М-м-м… не думаю. Разве что сам Майкл ему сказал. Но это маловероятно.
Сэм повис у нее на ногах, в его голубых глазах, опушенных светлыми ресницами, читалась мольба.
– Я хочу его навестить, Сид. Разве мне нельзя его увидеть? Сидни покачала головой.
– Но почему? Он ведь и мой друг тоже!
– Я знаю, родной.
– Я нарисовал для него картинку. Смотри.
– О, как красиво! Взгляни, Филип.
– Это все мы, видишь? Вот озеро, а вот это Майкл, вот я, вот тут ты, а это Флип.
– Мы играем в мяч? – неуверенно предположила Сидни.
– Да нет же, это Гектор! Ну послушай, Сид, я хочу сам ему подарить. Ты пойдешь его навестить, а мне почему нельзя? Я пойду с тобой. Я знаю, он обрадуется!
– Что? – повернулся к сестре Филип. – Ты собираешься к Майклу в тюрьму?
– Я должна пойти. Там не будет фотографов, – добавила Сидни, сразу предвосхищая возможные возражения.
– Тетя Эстелла знает?
– Пока еще нет.
– А мне почему нельзя? – продолжал канючить Сэм. – Почему ты не хочешь взять меня с собой?
– Потому что детям не место в тюрьме, вот почему. Сидни крепко обняла братишку, чтобы предотвратить дальнейшие споры.
– Прости, но об этом не может быть и речи. Я передам ему твой рисунок. Можешь написать ему письмо, если хочешь. И я скажу ему, как сильно ты по нему скучаешь.
– И когда же ты собираешься сбросить эту милую маленькую бомбочку на голову тетушке? – осведомился Филип.
Сидни закрыла глаза и поежилась, заранее опасаясь предстоящего объяснения. Однако оттягивать его не следовало, от этого стало бы только хуже.
– Сейчас, – устало вздохнула она, взглянув на часы. – Она, наверное, в саду.
– Правильно, – поддержал ее Сэм, – поговори с ней, пока она в саду. Ты ее застанешь в самом хорошем настроении.
– Добрый день, папа.
Сидни удивилась, застав отца в саду в середине дня. В этот час он обычно сидел, запершись в своем кабинете, с головой погрузившись в книги.
– У вас все в порядке?
– Да-да, конечно. Просто вышел сказать твоей тете, что ей звонили.
Он присел на ступенях террасы и снял пенсне, хлопая себя по карманам в поисках носового платка. Поиски не увенчались успехом, тогда профессор вытащил полу рубашки из-под пояса брюк и воспользовался ею, чтобы протереть линзы.
– Кто ей звонил?
– А? Да этот, как его… Ну тот… главный по части роз. Главный по части роз. Поди догадайся.
– Мистер Уилкерсон?
– Да, Уилкерсон. Просил передать, что он сдает дела.
Мистер Уилкерсон был председателем общества любителей роз, а тетя Эстелла – вице-председателем.
– Он увольняется, уходит на покой, не помню, как именно он выразился. По состоянию здоровья. Хочет передать Эсти бразды правления.
Профессор Винтер покачал головой и с недоумением посмотрел на Сидни. Его взгляд внезапно стал сосредоточенным.
– Она даже не пожелала подойти к телефону. Мечтала заполучить это место с тех пор, как я себя помню, а теперь не хочет даже подойти к телефону.
Он покачал головой и нацепил очки на нос. Взгляд за толстыми стеклами был растерянный и грустный.
– О боже, – вздохнула Сидни, опустившись на ступеньку рядом с отцом. – Это все из-за меня.
Он не стал ей возражать, но, к ее немалому удивлению, обнял ее за плечи.
– Ты же не виновата, что так вышло. Ты ничего не могла поделать.
– Верно, папа, не могла, – торопливо согласилась Сидни, растроганная столь неожиданным проявлением сочувствия. – Я не могла просто так дать ему уйти. Если бы он ушел сам, его бы поймали. Я должна была поехать с ним.
– Ты его любишь, Сидни? Я ведь не ошибаюсь?
– Да, папа.
– А он тебя?
– Тоже любит.
– Значит, говорить больше не о чем.
Профессор Винтер запрокинул голову к небу и прищурился, густая сеть мелких стариковских морщин покрыла его лицо. Ветер подхватил редкие белые волосы, поднявшиеся венчиком над его головой. Сидни поцеловала отца в щеку. Он перевел на нее смущенный взгляд и ласково улыбнулся.
– С каждым днем ты все больше становишься похожа на свою мать.
– Правда?
Она решила, что это очень лестный комплимент: ее мать всегда казалась ей красавицей.
– А знаешь, никто ведь тогда так и не понял, что она во мне нашла. Особенно ее родители. В ней не было ни капли упрямства, но в тот единственный раз она никого не захотела слушать. Поступила, как считала нужным: вышла за меня замуж, и все. И правильно сделала. Мы дали друг другу счастье. Я любил ее, Сидни.
– Я знаю, папа. И мальчики знают.
Сидни взяла его сухую руку в свои. Ее отец был добрым, кротким, славным человеком, но никогда раньше ей не случалось вот так поговорить с ним по душам. Ей хотелось, чтобы этот разговор продлился подольше.
– Ты все еще тоскуешь по ней?
– Я каждый день вспоминаю ее.
– Я тоже.
Профессор Винтер кивнул. Сидни на секунду показалось, что он уже забыл о ее присутствии, погрузился в свои привычные размышления, но через минуту он встряхнул головой и опять устремил на нее свой внимательный взгляд.
– Это я виноват, что с Майклом все так скверно обернулось. Во всяком случае, отчасти.
– Почему ты так думаешь?
– Я его забросил. Не мог больше использовать и бросил. Мы с Вестом начисто забыли о нем. Нехорошо с нашей стороны. Мальчик нуждался в помощи, в наставлении, а я его просто списал со счетов. Передал на руки тебе, Филипу и Сэму и больше о нем не думал.
– Если тут и есть чья-то вина… – начала Сидни и вдруг решительно покачала головой. – Ничьей вины тут нет. Никто не виноват: ни ты, ни один из нас, ни сам Майкл.
– Что ж, может, ты и права. Но суть в том, что я отлично понимаю, зачем он это сделал. Понимаю его, как никто другой. Поставь себя на его место, и тебе все покажется абсолютно разумным.
