— Завидую вашим железным нервам, мадам. — Маттиас чуть грустно улыбнулся. — А вот я чувствую, 'что у меня нервы разыгрались.
Имоджин с трудом сглотнула комок в горле.
— Не ждите, что поверю вам, сэр. Больше не удастся убедить меня в слабости ваших нервов.
— Отчего же… Одна мысль о том, что тебя едва не убили сейчас, способна меня уложить в постель на пару недель. — Внезапно глаза у него потемнели. — Имоджин, твое плечо…
— Успокойтесь, сэр. Я просто оцарапалась о саркофаг.
— Черта с два, оцарапалась! — Глаза Маттиаса расширились от ужаса, когда он бросился к ней. — Селена ранила тебя!
Имоджин посмотрела на саднящее плечо и увидела кровь.
— Боже мой, действительно! — И сразу почувствовала боль — острую, жгучую, сводящую с ума.
И впервые в своей жизни Имоджин потеряла сознание. Маттиас подхватил ее, не дав упасть на пол.
Имоджин очнулась на руках Маттиаса. Она слышала, как он отдавал приказания двум служащим, стоя на лестнице Замарского музея. Он что-то говорил о том, чтобы позвали охрану и приставили к двум находящимся в музее людям.
Все вокруг снова закачалось и закружилось, когда Маттиас вносил ее в экипаж. Имоджин уткнулась лицом в плечо мужа и крепко сжала зубы. Его руки бережно обвились вокруг нее.
Это ощущение боли длилось, казалось, целую вечность. Наконец карета остановилась, и Маттиас с Имоджин поднялся по лестнице перед домом. Дверь открылась.
Из гостиной доносились возбужденные голоса — там бушевала ссора.
— Убери от нее свои грязные руки или я съезжу тебе по физиономии! — услышала Имоджин громкий голос Хьюго.
— Она моя племянница! — взревел другой мужчина! — Я могу делать с ней все, что хочу!
— Патриция никуда с тобой не пойдет! — клятвенно заявил Хьюго. — Отойди в сторону! Я буду стоять за нее насмерть!
— Уфтон! — закричал Маттиас. — Где тебя, черт возьми, носит?
— Я здесь, сэр, — откликнулся Уфтон. — Простите, сэр. Я не слышал, как вы появились… Тут у нас возникла небольшая проблема.
— Она может обождать. Имоджин ранена. Имоджин открыла глаза и увидела тревожные глаза Уфтона.
— Привет, Уфтон. — Она сама поразилась слабости своего голоса.
— Несите ее побыстрее в библиотеку, — сказал Уфтон.
Из гостиной снова послышались резкие голоса.
— Это, должно быть, кошмарный дядя Патриции, мистер Пул, — прошептала Имоджин. — Это ведь он, Уфтон?
— Да, и говорит, что хочет забрать леди Патрицию обратно в Девон, — пояснил Уфтон, открывая дверь в библиотеку. — Мистер Бэгшоу возражает.
Имоджин улыбнулась:
— Молодец Хьюго.
В этот момент шум и крики в гостиной достигли апогея, и высокий костлявый мужчина с всклокоченными волосами вылетел из открытых дверей и растянулся на полу в зале.
Несколько секунд мужчина, видимо, основательно оглушенный, лежал без движения на мраморном полу. Затем он потряс головой и уставился недобрым взглядом на Маттиаса. Сверкнули желтые зубы. Он напомнил Имоджин крысу.
— Вы, должно быть, Колчестер! — Мужчина сел, потирая челюсть. — Меня зовут Пул, я дядя Патриции… Приехал, чтобы освободить вас от нее, милорд. А этот юный выродок говорит, что она останется с вами.
В дверях появился Хьюго. Из-за его спины выглядывала перепуганная Патриция.
— Так оно и есть. — Хьюго посмотрел сверху вниз на свою жертву и стал массировать правую руку. Затем он перевел взгляд на Маттиаса. — Вы ведь дали Патриции слово, что не отправите ее к этому мерзавцу, не правда ли, Колчестер?
— Верно, дал. — Маттиас внес в библиотеку Имоджин и, слегка обернувшись, добавил:
— Отделайтесь от него, Бэгшоу.
— С удовольствием!
Имоджин уловила охотничий блеск в глазах Хьюго, который двинулся к Пулу.
— Не трогай меня! — Пул увернулся, не позволив Бэгшоу схватить его за шиворот. Он бросился к двери, преследуемый Хьюго.
Когда Хьюго захлопнул за Пулом дверь, Патриция подбежала к дверям библиотеки:
— Что случилось с Имоджин?
— Ее ранила леди Линдхерст, — сказал Маттиас, осторожно опуская жену на диван.
— Боже мой! — прошептала Патриция. — С ней… она поправится?
— Да! — твердо сказал Маттиас. Это единственное слово прозвучало как клятва.
Имоджин попыталась изобразить ободряющую улыбку:
— Со мной все будет хорошо. Нет никаких оснований так пугаться.
— Позвольте посмотреть рану. — Уфтон не без труда пробрался к дивану, оттеснив Маттиаса.
— Что там? — спросила Имоджин. Мир больше не качался и не вертелся. Похоже, она чувствовала себя уже лучше.
Уфтон удовлетворенно кивнул головой.
— Рана неглубокая, миледи. Вы поправитесь быстро. — Он взял бутылку с бренди. — Вы сможете сделать приличный глоток, мадам?
Имоджин заморгала глазами.
— Отличная идея, Уфтон. — Она позволила ему влить солидную дозу крепкого бренди в рот. Обжигающая жидкость достигла желудка, приятная теплота растеклась по жилам. Она снова заморгала глазами и блаженно улыбнулась Маттиасу. Но ответной улыбки не последовало, лицо его осталось серьезным.
— Вы подержите ее, сэр? — тихо проговорил Уфтон.
Маттиас сел на валик дивана, обнял ее и придавил ей ноги — не очень сильно, но так, что она не могла вырваться.
— Прости меня, Имоджин, — сказал он.
— За что? — набросилась на него она. — Ты не сделал мне ничего плохого. Наоборот, ты вел себя сегодня просто героически! Это потрясающе! Я в душе всегда верила в то, что ты человек дела.
Уфтон плеснул бренди на открытую рану. Имоджин вскрикнула и второй раз в жизни потеряла сознание.
Глава 21
Спустя три дня Имоджин, уютно устроившись на диване в библиотеке, пила чай и болтала с Горацией, когда в библиотеку ворвалась Патриция.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она, снимая шляпу.
— Спасибо, очень хорошо, — ответила Имоджин. — Плечо еще побаливает, но, в общем, заживает неплохо благодаря Уфтону н его лечению с помощью бренди.
— Не напоминайте мне об этом, — поморщилась Патриция, бросая цветастую шляпу на стол. — Честное слово, никогда не забуду выражения лица Маттиаса, когда он держал вас, а Уфтон лил бренди на рану.
Имоджин оживилась:
— А какое выражение лица у него было?
— Прямо зверское! — Патриция села на стул и потянулась за чайником. — В этот момент я поняла, почему его называют Безжалостным Колчестером. — Это потому, что он переживал за меня, — сказала Имоджин. Она ожидала, что Патриция скажет, каким взволнованным и встревоженным было лицо Маттиаса, который понимал, насколько ей было больно. Но слово «зверское» было весьма выразительным и отлично характеризовало глубину его переживаний.
