Наконец, когда заходящее солнце напомнило нам о времени оставить пещеру, мы увидели не в дальнем от себя расстоянии над поверхностью воды спинной плавник чудовищной акулы, и все туловище ее ясно обозначалось под водой. Со страхом посматривая друг на друга, мы, однако ж, надеялись, что она скоро уйдет искать другой добычи; но плутовка плавала взад и вперед, точно фрегат, блокирующий неприятельский порт; и мы чувствовали, я полагаю, совершенно то же, что обыкновенно заставляли чувствовать французов и голландцев в последнюю войну, когда блокировали Брест и Тексель.
Часовой не переставал парадировать перед нами, в расстоянии десяти или пятнадцати сажень от входа в пещеру, делая беспрестанные галсы и ожидая только возможности полакомиться которым-нибудь из нас, если не обоими, точно таким образом, как мы распорядились бы с омаром или устрицей. Мы, однако ж, не намерены были предоставить себя на ее произволение, хотя напрасно смотрели во все стороны, ища помощи; утес над нами был неприступен; прилив начал возвышаться, и солнце касалось чистого голубого края горизонта.
Считая себя несколько сведущим в ихтиологии, я говорил моему товарищу, что рыба может так же хорошо слышать, как и видеть, и поэтому чем меньше будем мы говорить, тем лучше, и чем скорее уйдем от нее из виду, тем скорее заставим ее удалиться. Это была одна наша надежда на спасение, но надежда самая слабая; потому что прилив приближался уже к той высоте, когда акула могла приплыть в пещеру; она, казалось, была вполне знакома с местностью и знала, что мы не имеем другого средства выйти, как тем же самым путем, каким вошли. Мы отплыли назад и скрылись у нее из виду. Не знаю, проводил ли я когда-нибудь минуты неприятнее тех; тяжба в Ченсери или даже заточение в Ньюгете были бы почти роскошью в сравнении с тем, что я чувствовал, когда ночь начинала покрывать мраком вход б пещеру, и это адское чудовище не переставало парадировать у дверей, подобно таможенному досмотрщику. Наконец, не видя более плавника акулы над водой, я сделал знак Карлу, что мы должны плыть и оставить пещеру до полного прилива, или, в противном случае, сделаемся жертвами акулы. Молча пожали мы друг другу руки, нырнули и мужественно поплыли вперед, поручив себя Провидению, которое, что касается до меня, я редко забывал, когда находился в опасности, и, признаюсь, никогда не был более уверен в своей погибели, даже плавая в крови бедного матроса, потому что тогда акулы были развлечены другими предметами, между тем как тут внимание их обращено было только на нас; но это неразвлеченное внимание обратилось нам в пользу.
Нельзя описать ужасного состояния моих чувств, и всегда, когда случай этот приходит мне на мысль, я дрожу от одного воспоминания о страшной участи, казавшейся неизбежною. Мой товарищ не был таким искусным пловцом, как я, и потому, когда я на некоторое расстояние опередил его, он издал слабый крик. Мне представилось, что акула схватила его; я оборотился, но оказалось не то; ужас его увеличился, когда он так далеко отстал от меня, и это побудило его обратить мое внимание. Я возвратился к нему, поддержал его и ободрил, без чего он, наверное, потонул бы. Карл ожил при моей помощи; мы благополучно достигли песчаного берега и таким образом ушли от нашего врага, который, переставши видеть и слышать нас, сам, как я полагал, удалился от того места.
Вышедши на берег, мы легли и тяжело продышали несколько минут, прежде нежели вымолвили слово. Не знаю, каковы были мысли и чувства моего товарища, но мои исполнены были благодарностью Богу и возобновлением обещания исправиться в своем поведении. Впрочем, я могу наверное полагать, что хотя Карл не имел столько надобности в исправлении, сколько я, но чувства его были совершенно одинаковы с моими. Впоследствии мы никогда более не повторяли подобного удовольствия, хотя часто говорили о нашем избавлении и смеялись над своими страхами; однако в таких случаях, разговор всегда приводил нас к серьезным размышлениям, и вообще я уверен, что происшествие это принесло нам много добра.
Прошло шесть месяцев пребывания моего на острове; я совершенно поправился в здоровьи и был в состоянии нести действительную службу. Блистательные успехи нашего контр-адмирала в Вашингтоне возбудили во мне желание разделить честь и славу, которую приобретали товарищи на берегу Северной Америки; но своенравной судьбе угодно было бросить меня совсем в другую сторону.
ГЛАВА XIX
Мира. Как достигли мы берега?
Про. Провидение благое доставило нас.
Сиди спокойно и выслушай рассказ о нашем последнем бедствии на море. Вот тот остров, к которому мы пристали.
Шекспир
Один из наших фрегатов пришел к острову запастись черепахами. Я объяснил командиру его, по какому случаю был оставлен на берегу, и он согласился взять меня на фрегат, говоря, что сам отправляется далее к югу для смены находящегося там крейсера, капитан которого, без сомнения, не откажет доставить меня в Англию, куда по смене должен будет отправится. Поспешно приготовился я к отплытию; простился со всеми добрыми моими приятелями в казармах, потому что они действительно были ко мне внимательны, хотя неблагоразумны и невнимательны к самим себе; также простился с некоторыми тамошними семействами, в кругу которых пользовался я самым обязательным гостеприимством; и, наконец, расстался с Карлоттой.
Тут предстояла мне трудная задача, но ее непременно надо было решить. Я говорил Карлотте, что капитан, вовсе не походивший на того, от которого я бежал, приказал мне немедленно перебраться на фрегат, и я не смею ослушаться его. Я обещал ей возвратиться в скором времени; предлагал деньги и подарки, но она не хотела ничего принять, кроме небольшой пряди моих волос. Я выпросил свободу бедной Софии, негритянке, спасшей мне жизнь. Девочка эта горько плакала при прощании со мной, но я ничего не мог более для нее сделать. Впоследствии я узнал, что Карлотта приезжала на каждое приходившее судно спрашивать обо мне, который редко или, скорее, никогда не думал о ней.
Мы подняли все паруса и, плывя на юго-восток с умеренными ветрами и хорошей погодой, взяли, к концу этого времени, большое американское судно, в четыреста тонн, шедшее в дальнем расстоянии от французского берега, в надежде избежать наших крейсеров; оно имело богатый груз и шло в Лагиру. Капитан призвал меня и предложил начальство над призом, предоставляя отправиться на нем прямо в Англию. Назначение это совершенно согласовалось с моими желаниями, и потому я охотно принял его, прося только отпустить со мною шкиперского помощника, по имени Томпсон, старого коряка, находившегося в числе моих гичешных гребцов во время подвигов на Баскских рейдах. Томпсон был решительный, добрый, послушный, высокий сухощавый каледонец из Абердина, и человек, в котором я был уверен, что он ни в какой крайности не оставит меня. Его назначили со мной; нам отпустили приличное количество морской провизии и вина, и я, получивши приказание отправиться, простился с капитаном, который был хороший моряк и превосходный человек.
