— И это сын Генриха Четвертого! Не может быть!..
III
МАГАЗИН ИЛЬДЕФОНСО ЛОПЕСА
Как, вероятно, помнят наши читатели, в отчете Сукарьера кардиналу значилось, что г-жа де Фаржи и испанский посол г-н де Мирабель обменялись записками у ювелира Лопеса.
Но Сукарьер понятия не имел, что ювелир Лопес был душой и телом предан кардиналу, в чем он был весьма заинтересован, ибо в своем двойном качестве магометанина и еврея (одни считали его евреем, другие магометанином) ему с трудом удавалось избегать оскорблений, несмотря на то что он старательно и открыто ежедневно ел свинину, стремясь доказать, что не принадлежит ни к последователям Моисея, ни к последователям Магомета, запрещающим своим приверженцам свиное мясо.
И все-таки однажды ему чуть не пришлось дорого заплатить за глупость некоего докладчика Королевского совета. Лопес был обвинен в том, что во Франции выплачивает пенсии от имени Испании; к нему явился докладчик Королевского совета, проверил его книги и нашел в них запись, по его мнению самую компрометирующую:
«Guadameciles por El Señor de Bassompierrepierre».
Лопес, предупрежденный, что будет обвинен в государственной измене наравне с маршалом, бросился к г-же де Рамбуйе (она вместе с красавицей Жоли была в числе лучших его клиенток) и попросил ее защиты, объясняя, что все его преступление — запись в книге заказов:
«Guadameciles por El Señor de Bassompierrepierre».
Госпожа де Рамбуйе попросила своего супруга спуститься; узнав, в чем дело, он тут же отправился к докладчику, с которым был дружен, и заверил его в невиновности Лопеса.
— И все же, мой дорогой маркиз, дело ясное, — сказал ему докладчик: guadameciles!
Маркиз перебил его.
— Вы говорите по-испански? — спросил он чиновника.
— Нет.
— Вы знаете, что такое guadameciles?
— Нет, но по одному виду слова я догадываюсь, что это нечто ужасное.
— Так вот, дорогой мой, это означает: «Кожа с золотым тиснением для обивки стен — господину де Бассомпьеру».
Докладчик никак не хотел в это поверить. Пришлось послать за испанским словарем, где сам докладчик отыскал перевод столь занимавшего его слова.
В действительности Лопес был мавританского происхождения; когда мавры в 1610 году были изгнаны из Испании, Лопеса послали во Францию, чтобы он защищал интересы беженцев; он обратился к г-ну маркизу де Рамбуйе, говорившему по-испански. Лопес был умный человек. Он посоветовал торговцам сукном одну срочную сделку; она оказалась удачной, и торговцы выделили ему из своей прибыли долю, на которую он не рассчитывал. На эти деньги он купил необработанный алмаз, огранил его и нажился на этом; вскоре к нему стали отовсюду присылать необработанные алмазы как к самому лучшему гранильщику. В результате все лучшие драгоценные украшения того времени проходили через его руки, тем более что ему посчастливилось найти помощника, еще более умелого, чем он сам. Этот человек, согласившийся работать с ним, был настолько ловок, что одним ударом молотка раскалывал алмаз надвое.
Когда встал вопрос об осаде Ла-Рошели, кардинал послал Лопеса в Голландию разместить заказы на постройку кораблей или даже купить готовые. В Амстердаме и Роттердаме он скупил множество всяких вещей, прибывших из Ирака и Китая, и таким образом не просто ввел, но и изобрел торговлю редкостными вещами во Франции.
Поездка в Голландию помогла ему округлить состояние, и, поскольку истинная причина этого путешествия оставалась для всех неизвестной, он смог стать сторонником господина кардинала так, что ни один человек об этом не догадался.
Он тоже заметил совпадение визитов испанского посла и г-жи де Фаржи, а его гранильщик видел переданную записку; таким образом, кардинал получил извещение с двух сторон и, поскольку сведения Лопеса полностью подтверждали то, о чем сообщал Сукарьер, высоко оценил сообразительность последнего.
Кардинал знал также, что королева утром 14-го послала за портшезами для всей своей свиты, словно речь шла не только о визите женщины, собравшейся купить драгоценности, но и о визите королевы, собирающейся продать свое королевство.
Однако 14 декабря около одиннадцати часов утра, почти в тот самый миг, когда г-н де Бассомпьер всадил шпиговальную иглу в дельтовидную мышцу Барада, королева в сопровождении г-жи де Фаржи, Изабеллы де Лотрек, г-жи де Шеврез и своего первого конюшего Патрокла собиралась сойти вниз, как вдруг вошла ее первая горничная г-жа Белье, держа в одной руке клетку с попугаем, накрытую испанской накидкой, а в другой письмо.
— Боже мой, Белье, что вы мне несете? — спросила королева.
— Подарок вашему величеству от ее высочества инфанты Клары Эухении.
— Так это прислано из Брюсселя? — заинтересовалась королева.
— Да, ваше величество, и вот письмо принцессы, сопровождающее подарок.
— Посмотрим сначала это, — сказала с чисто женским любопытством королева, протягивая руку к накидке.
— Нет, нет, — возразила г-жа Белье, пряча клетку за спину, — ваше величество должны сначала прочесть письмо.
— А кто доставил письмо и клетку?
— Мишель Доз, аптекарь вашего величества. Вашему величеству известно, что он наш корреспондент в Бельгии. Вот письмо ее высочества.
Королева взяла письмо, распечатала и прочла:
«Дорогая племянница, посылаю Вам чудесного попугая; если Вы не испугаете его, сняв накидку, он скажет Вам комплименты на пяти различных языках. Это милое маленькое создание очень ласковое и очень верное. У Вас не будет причин на него жаловаться.
Преданная Вам тетка
Клара Эухения».— Ах, пусть он говорит, пусть он говорит! — воскликнула королева.
И тут же из-под накидки послышался голосок, произнесший по-французски:
— Королева Анна Австрийская красивее всех государынь на свете.
— Ах, как чудесно! — воскликнула королева. — А теперь, милая птичка, я хотела бы услышать, как вы говорите по-испански.
Не успела королева выразить это пожелание, как попугай сказал:
— Yo quiero, doña Ana, haser por Usted todo para que sus deseos lleguen.[20]
— Теперь по-итальянски, — сказала королева. — Вы мне скажете что-нибудь по-итальянски?
Птица не заставила себя ждать; тот же голос, но уже по-итальянски, произнес:
— Darei la mia vita per la carissima pardona mia.[21]
Королева радостно захлопала в ладоши.
— А на каких еще языках говорит мой попугай? — спросила она.
— По-английски и по-голландски, ваше величество, — отвечала г-жа Белье.
