Из последних сил Барбара подбежала к порталу и в отчаянии дернула дверь.
Но та была заперта.
Барбара со злостью стукнула по массивной створке. Такого просто быть не может! Церковь всегда открыта, в любое время дня и ночи! Но, видимо, монахи из страха перед оборотнями и мародерствующими ополченцами заперли двери.
Барбара огляделась. На краю площади мерцали, стремительно приближаясь, огни факелов. В безысходности Барбара устремилась к подъемнику посреди площади, где угадывались очертания большой кучи песка. Быть может, там удастся где-нибудь спрятаться.
Барбара проворно вскарабкалась по влажному от ночного тумана склону и почти добралась до самого верха, но песок под нею вдруг осыпался. Она отчаянно цеплялась руками, но не смогла удержаться, покатилась вниз и наконец рухнула в котлован, вырытый прямо у подножия. И там замерла, уткнувшись лицом в сырую грязь.
«Я пропала», – думала она.
Снова послышались крики преследователей, в этот раз совсем близко. Значит, они были уже где-то на стройке.
Барбара спустилась по еще осыпающемуся склону и тут заметила на другой стороне ямы туннель, укрепленный балками. Судя по всему, рабочие вырыли его, чтобы раздобыть столь необходимый для строительства песок. Она проползла к нему и протиснулась внутрь. Вокруг сразу стало темно, как в могиле. Туннель был шириной примерно в полтора локтя, но книзу заметно сужался. И все-таки Барбара ползла дальше. Крики становились все тише, а потом и вовсе смолкли.
Барбара остановилась и прислушалась.
Все было тихо. Видимо, мужчины бросили охоту.
Барбара решила выждать еще немного – возможно, что преследователи по-прежнему поджидали ее снаружи. Между тем на голову ей капала вода, и Барбара кожей ощущала многотонную толщу над собой.
Она уже собралась выбираться наружу, но тут что-то привлекло ее внимание. В конце туннеля, казалось, мерцал крошечный огонек. Возможно ли это? Значит, с другой стороны тоже был выход?
Барбара решила попытать счастья. Если там действительно есть выход, то она сможет оторваться от преследователей, которые наверняка ждали ее где-нибудь на стройке. Барбара поползла на четвереньках, и свет действительно стал ярче. Похоже, он исходил откуда-то сбоку.
Еще шагов через двадцать туннель наконец закончился. Справа несколько истертых, стоптанных ступеней вели в следующий, более широкий ход. Поначалу лестница была усыпана каменным крошевом, но вскоре начались крепкие и ровные ступени. Свет исходил из низкой арки, которая, по всей видимости, вела в расположенную немного выше комнату.
Затаив дыхание, Барбара осторожно двинулась к арке. В самом углу расположенной за ней комнаты чадил один-единственный факел, и в его свете вырисовывались очертания нескольких ящиков и сундуков. Среди них сидел человек в поношенной монашеской рясе. Лицо его было все в ссадинах и кровавых царапинах и до того бледным, что казалось прозрачным. И все же Барбара сразу его узнала.
Это был драматург Маркус Зальтер.
Заметив ее, худощавый артист испуганно вздрогнул. Потом губы его растянулись в усталой улыбке.
– Здравствуй, Барбара, – проговорил Зальтер и поднял дрожащую руку. – Я уж думал, они все-таки разыскали меня. Но, похоже, провидение распорядилось так, чтобы хоть мы с тобой на какое-то время спаслись от этого безумия. – По его перепачканному грязью лицу текли слезы. – Я не знаю, где Господь. Но в эту ночь он отвернулся от Бамберга.
* * *
Удар, который обрушился на Георга, получился крепким, но не таким болезненным. И все-таки этого оказалось достаточно, чтобы отшвырнуть юношу в угол комнаты, где он и остался лежать головой к стене. Воздух вдруг наполнился странным запахом, природу которого Георг не сразу разобрал. Потом он узнал вонь зверья и разложения.
Оборотень! Иеремия вызвал оборотня!
Охваченный дрожью, Георг развернулся и встретился с яростным взглядом отца.
– Какого черта ты колотишь старика? – напустился на него палач. – Я не знаю, что здесь происходит, но не позволю своему сыну поднимать руку на калеку, ясно?
Георг поднялся и вытер рот, куда угодила отцовская затрещина. Сердце у него все еще бешено колотилось. Рядом с палачом стояла Магдалена и, скрестив руки на груди, сердито смотрела на брата.
– Боже правый, Георг, какого черта ты делаешь здесь до сих пор? – начала она ругаться. – Ты хоть представляешь, как мы волновались? И где дети? Им давно пора спать!
– Дети… тут, в трактире, – прохрипел Георг. – Они в безопасности. В… в отличие от меня.
– Что это значит? Объяснись! – отец подтянул его к себе. – Ну, выкладывай!
Георг показал дрожащей рукой на Иеремию. Тот по-прежнему лежал на полу и хватал ртом воздух. Его изрытое шрамами лицо стало пунцовым от горячей воды, которую Георг выплеснул ему в лицо.
– Это не беззащитный калека, – злобно выкрикнул Георг. – Это бывший палач Бамберга, Михаэль Биндер! Он убийца – и, возможно, тот самый оборотень. Он… он отравил меня болиголовом!
Юноша почувствовал, что странное покалывание уже добралось до бедер. Его охватил неприкрытый ужас.
– У него есть противоядие! – сообщил он взволнованно отцу и Магдалене, которые стояли, разинув рты. – Иерихонская роза! Он один знает точный состав. Нужно… нужно все из него вытянуть, иначе мне конец!
Якоб опустился на скамейку, которая угрожающе заскрипела под его весом, и покачал головой в недоумении.
– Убийцы… противоядие… иерихонские розы… – бормотал он. – Черт возьми, Георг, сколько ты выпил? Я даже отсюда чую перегар.
– Но это правда! – заверил его Георг. – Иеремия – убийца, он сам в этом сознался! И он отравил меня! Вот! – Юноша показал на кружку с отваром, по-прежнему стоявшую на столе. – Он подмешал сюда болиголов.
Палач взял со стола кружку. Его большой нос на мгновение скрылся в ней, словно стал самостоятельным существом. Якоб с шумом вдохнул и покачал головой.
– Чтоб мне пусто было, если там есть болиголов, – проговорил он спокойно. – Болиголов воняет мышиным дерьмом. А здесь скорее… – Он снова понюхал. – Мята, мед, хм, может, кардамон, щепотка перца…
– И немного гвоздики из далекой Индии, – перебил его Иеремия. Он уже поднялся и неуверенно опустился на кровать. – Да еще дорогущий мускат. Это так называемый гипокрас, сваренный по рецепту греческого врача Гиппократа. Он придает сил и очень вкусный, между прочим, но ничего ядовитого в нем нет.
– Но… но вы же сами сказали, что там болиголов. – Георг совсем растерялся. Он переводил недоумевающий взгляд с отца на Иеремию и обратно. – Я же сам чувствую покалывание…
– В самом деле чувствуешь? – с хитрой улыбкой спросил Иеремия. – А может, ты просто сам все вообразил?
Георг смущенно подвигал носками. Действительно! Покалывание почти исчезло. Как такое возможно?
– Удивительная сила воображения, – сказал Иеремия. – Если постараться, можно внушить людям все, что угодно. Слово обладает живительной силой, а может и убить. Твой отец, по крайней мере, не хуже меня это знает.
– А как же иерихонская роза? – неуверенно спросил Георг, хотя уже догадывался, какой получит ответ.
– Иерихонская роза – это забавная, хоть и дорогая, игрушка, – пожала плечами Магдалена. – Она расцветает, если ее полить водой. Не слышала, чтобы она была сильным противоядием. Если б ты внимательнее занимался с отцом, то знал бы об этом.
Георг схватился за волосы. Он-то считал себя таким смышленым, а теперь получилось так, что сел в лужу перед отцом и старшей сестрой… Юноша сердито обернулся на управляющего:
– Вы… вы сделали это только затем, чтобы я держал рот на замке, так?
Иеремия вскинул руки, прося прощения.
– И это хорошо сработало. Поверь мне, Георг, одного этого убийства мне хватило. – Взгляд его померк. – Уже за это мне целую вечность придется страдать в аду.
– По-моему, вам следует объясниться, – сказала Магдалена и недоверчиво огляделась. – Но для начала я хочу взглянуть на детей. Детей и, возможно, еще кое-кого, – добавила она многозначительно.
