Перрон.
В спальный вагон входят уезжающие американские артисты.
Кнейшиц глядит победителем.
Скамейкин и Раечка целуются взасос.
Каждый поцелуй Раечка заедает пирожным.
Поцелуй – пирожное. Пирожное – поцелуй.
Публика, которой надоело ждать, стучит ногами и аплодирует.
Прощальный свисток локомотива. Сейчас поезд уйдет.
Вальс.
На арену выходят Мартынов и Раечка.
В последнюю минуту Алина выскакивает из вагона и бежит по перрону к выходу.
Поезд трогается.
Кнейшиц хватает ребенка и на ходу спрыгивает со ступеньки.
Он догоняет Алину. Но она уже успела сесть в машину.
Кнейшиц садится в другой автомобиль.
Машины с большой скоростью едут друг за другом.
Алина в цирке смотрит из-за портьеры на работу Мартынова и Раечки.
Полет.
Происходит катастрофа.
После выстрела Раечка вылетает из пушки и попадает на свою площадку. Происходит второй выстрел, из пушки вылетает Мартынов, но на свою площадку он не попадает. Он летит гораздо выше ее.
Громкие крики. В публике люди отворачиваются. Раечка замерла на своей площадке. Громкий вопль Алины. Мартынов стремительно падает вниз, но успевает ухватиться за предохранительную веревку. Все-таки он с большой силой сваливается на арену. Сейчас же вскакивает. Он цел.
Публика еще ничего не разобрала, смятение продолжается.
Алина бежит на арену и обнимает Мартынова.
Директор (кричит). Музыку! Музыку!
Музыка расстроенно играет. Раечка, виновато улыбаясь, покидает арену. За кулисами ее встречает змеиный взгляд папочки.
Директор. Вон! Обжора! Назад в наездницы! В конюшню!
Раечка спасается от разъяренного отца.
В цирк вбегает Кнейшиц с черным ребенком.
Первое, что он видит, это обнявшиеся Алина и Мартынов.
Кнейшиц. Ах, вот как! Хорошо, вы добились своего.
Он выволакивает мальчика на середину арены. Мальчик плачет.
Кнейшиц (обращается ко всему цирку). Господа, эта женщина…
Алина. Только не это. Умоляю вас. Не губите меня. (Цепляется за него.)
Кнейшиц (отбрасывает ее). Господа, отойдите от этой твари. Она была женой негра.
Алина закрывает лицо руками.
Весь цирк давно уже стоит на ногах.
Кнейшиц. У нее есть черный ребенок.
Он подымает ребенка высоко в воздух и показывает.
Ребенок плачет. Общее молчание.
Директор. Ну, и что же вы хочете?
Кнейшиц. Черный ребенок. У женщины белой расы черный ребенок. Ей не место в цивилизованном обществе.
Фигурантка. Ребеночек! Мальчик или девочка?
Алина (сквозь слезы). Мальчик.
Кнейшиц. Ей не место среди нас.
Директор. Он дурак! Политграмоты не знает.
Все начинают смеяться. Смех разрастается. Алина отнимает руки от лица и с недоумением оглядывается вокруг.
Кнейшиц. Почему вы смеетесь, господа?
Директор. Вы что хочете, чтоб мы плакали?
Алина. Что это?
Директор отбирает у Кнейшица ребенка, целует его.
Директор. Это значит, мой бедный шестидюймовый снарядик, что в нашей стране любят всех ребятишек. Не делают никакой разницы между беленькими и черненькими. Рожайте себе на здоровье сколько хочете – белых, черных, синих, красных, хоть голубых, хоть фиолетовых, хоть розовых в полоску, хоть серых в яблочках. Пожалуйста. Будьте здоровы.
Алина. И Мартынов тоже так думает?
Мартынов. У нас сто шестьдесят миллионов так думают. Вы уезжаете, Алина?
Алина. Нет, я остаюсь здесь навсегда.
Директор. И будете делать полет в стратосферу?
Алина. Да!
Директор (ликуя). Вот видишь, Мартынов. Я говорил тебе, что любовь это великое, могучее общественно полезное чувство. (Возглашает.) Товарищи, полет в стратосферу со-сто-ится. Прошу занять места.
Отправляется за кулисы и вытаскивает оттуда «неустрашимого капитана».
Директор. Иди, иди, займи публику на десять минут. Валяй. Все тебе дам. Вот такими буквами буду печатать.
Капитан и его собака, дорвавшиеся наконец до публики, делают чудеса. Собака прыгает через руку и громко кричит:
– Люблю! Елки-палки! Фининспектор!
Полет в стратосферу возобновляется с участием Алины. Песенка Алины на русском языке. Полет заканчивается тем, что Алина спускается из-под купола на громадном парашюте. На земле парашют ее накрывает и превращается в громадную юбку, из-под которой возникает кордебалет с воздушными шариками.
Танец.
Шарики подымаются в воздух и взлетают под крышу, где на вышке для прожекторов притаились, обнявшись, Скамейкин и Раечка.
Комментарии
Рассказы и фельетоны И. Ильфа и Е. Петрова, представленные в этом томе, относятся к наиболее зрелому для творчества сатириков периоду их соавторства. В 1932 году, после длительного перерыва, Ильф и Петров вновь пришли работать в газету. Это событие имело принципиальное значение для всего дальнейшего творчества писателей. В набросках к книге Е. Петрова «Мой друг Ильф» есть запись: «Трудности работы в газете. Многие не понимали. Спрашивали – зачем вы это делаете? Напишите опять что-нибудь смешное. А ведь все, что было отпущено нам в жизни смешного, мы уже написали». И далее: «…Писать смешно становилось все труднее. Юмор очень ценный металл, и наши прииски были уже опустошены» (ЦГАЛИ, 1821, 43)[11].
В приведенных словах наряду с признанием объективных причин ряда трудностей, которые встали перед сатириками в новый период их деятельности, содержится и доля шутки. Безусловно, работа в газете, тем более в «Правде» с ее многомиллионной аудиторией, предъявляла к писателям новые, повышенные требования. Но было бы несправедливо считать, что она повлекла за собой умаление в их творчестве комического начала. Заслуга И. Ильфа и Е. Петрова состояла в том, что они четко определили характер своей новой деятельности и привели в соответствие с ним ресурсы комического. Значительное место в их творчестве стали теперь занимать резкие сатирические тона.
Произведения писателей печатаются в «Литературной газете», «Советском искусстве», «Киногазете», «Комсомольской правде». С конца 1932 года Ильф и Петров становятся постоянными сотрудниками «Правды».
Начало выступлений писателей в «Литературной газете» («Когда уходят капитаны», 17 апреля 1932 г.) по времени почти совпадает с опубликованием постановления ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» (23 апреля).
Ликвидация РАПП имела для Ильфа и Петрова чрезвычайно важное значение. Рапповская критика замалчивала произведения Ильфа и Петрова. В статье «Старое и новое» А. Фадеев писал, что талантливая работа ряда писателей, не включенных в «систему» РАПП, в том числе Ильфа и Петрова, «сопровождалась или гробовым молчанием, или незначительной рецензией, затеривающейся среди других» («Литературная газета», 1932, № 47, 17 октября). Высказывались суждения, в которых сатирическая литература сводилась до уровня мелкого, второстепенного жанра. В ироническом вступлении к фельетону «Листок из альбома» Ильф и Петров писали: «Теперь уже окончательно выяснилось, что юмор – это не ведущий жанр». «Толстые» журналы не печатали произведений Ильфа и Петрова. Невнимание критики к творчеству и других сатириков и юмористов, в частности Зощенко, отмечалось Ильфом и Петровым в фельетоне «Литературный трамвай» («А про Зощенко все еще ничего не пишут»).
Сатирики откликнулись на постановление ЦК партии циклом фельетонов на литературные темы, в которых очень остро и злободневно ставились вопросы литературной жизни, критиковались рапповские методы руководства литературой.
Эти фельетоны в течение года (до апреля 1933 г.) публиковались в «Литературной газете» под рубрикой: «Уголок изящной словесности». Впервые такая рубрика появилась еще в журнале «Чудак», где под ней был напечатан фельетон «Волшебная палка», о диспуте в Политехническом музее на тему «Нужна ли нам советская сатира?» (см. примечания ко II тому наст. Собр. соч.). Суждения о прямом отрицании сатиры в советской литературе неоднократно высказывались в критике на всем протяжении 20-х годов и вызывали многочисленные диспуты. Отголоски этой дискуссии мы находим в ряде фельетонов Ильфа и Петрова о литературе («Под сенью изящной словесности», «Листок из альбома», «Литературный трамвай»). Однако возрождение отдела под названием «Уголок изящной словесности» в «Литературной газете» совсем не означало возвращения к старой чудаковской традиции. Отныне меняется не только псевдоним (вместо Дон-Бузильо – Холодный философ), но сам тон, направленность и жанр фельетонов Ильфа и Петрова. От фельетонов-рецензий авторы перешли к фельетонам обобщенного характера. От высмеивания отдельных неудачных антихудожественных спектаклей и фильмов к постановке и решению важных художественно-эстетических и этических проблем литературы и искусства. То, что было кратко заявлено в пародийно-иронических отступлениях «Золотого теленка» (лит-группа «Стальное вымя», рецепты «торжественного комплекта» Остапа Бендера) на страницах «Литературной газеты», получило развернутое воплощение в целой серии из четырнадцати фельетонов. Сатирики выступают против критиков-вульгаризаторов, оценивавших творчество писателей по формуле «союзник или враг» («Отдайте ему курсив»), против ханжества в литературе и искусстве («Саванарыло»), против литературного приспособленчества («Когда уходят капитаны») и т. д. Ильф и Петров говорили о постановлении ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», как о событии огромной важности для советской литературы.
