он хотел заручиться поддержкой Генриха на соборе, а также понимал, что английский король, а не он, скорее всего, сможет добиться англо-французского мира, на который, ради христианства и собора, он положил свое сердце. Для Сигизмунда мир заключался в том, чтобы держаться Генриха и Англии.
Для Генриха союз с Сигизмундом, основанный на готовности каждого из них действовать к взаимной выгоде (который впервые стал предметом обсуждения пять лет назад, в 1411 году), приобретал решающее значение. Еще в апреле 1416 года Генрих заключил соглашение с архиепископом Кельна против французов. Союз с Сигизмундом был следующим важным дипломатическим шагом в этой последовательности, в то время как дружба Иоанна Бургундского, которому Генрих (как принц) помог в 1411 году (который теперь будет рассматриваться как год, имеющий значение для поиска будущих союзников), также должна была быть активно востребована в попытке завоевать союзы на восточной границе Франции, как это когда-то сделал Эдуард III.
Результатом ухаживания Генриха за Сигизмундом стал Кентерберийский договор, подписанный 15 августа 1416 года, который представлял собой широкую декларацию о взаимной помощи, которую каждый из них окажет против врагов другого, если его об этом попросят; это соглашение было расценено как объявление Сигизмундом войны королевству Франция. Для Генриха договор стал кульминацией напряженной работы и, значительной дипломатической победой[837]. Судя по всему, он получил союзника, причем важного. Сигизмунд тоже, должно быть, был доволен. Англо-германское партнерство на соборе было укреплено, а дело реформы церкви продвинулось вперед; кроме того, Сигизмунд, как наследник Богемии, мог иметь возможность обратиться за военной помощью к Англии, если бы сложная ситуация в его собственных владениях ухудшилась. Казалось, что звон колоколов в Кентербери в честь подписания договора был оправдан.
Оставив Сигизмунда на пути в Дувр, что дало возможность членам его свиты разбросать маленькие листовки с латинскими стихами, восхваляющими Англию и ее короля,[838] Генрих имел время насладиться сладким вкусом другого успеха, достигнутого в тот же день, когда он скрепил договор с Сигизмундом: победа на море и снятие блокады с Арфлера, достигнутые его братом Джоном, герцогом Бедфордским. Это было еще одним доказательством того, что если мир между Англией и Францией будет достигнут, то он будет достигнут в основном благодаря военным успехам (в данном случае третьим за менее чем десять месяцев), одержанным английским оружием. Когда Генрих отплыл из Сандвича в начале сентября, чтобы встретиться с Сигизмундом в Кале, оба государя, должно быть, были уверены, что договор поможет каждому из них реализовать свои совершенно разные амбиции.
Для Генриха 1416 год был годом, когда он искал союзников, прежде чем вернуться, чтобы силой реализовать свои амбиции во Франции. Встреча в Кале, которая состоялась в присутствии самого Сигизмунда, была призвана проверить, уступят ли французы некоторым требованиям Генриха, особенно в свете морского поражения, которое они недавно потерпели. Попытка не удалась: возглавляемые графом Арманьяком, французы не были настроены сдаваться. На них также не произвело впечатления то, как Генрих и Сигизмунд подчеркивали свой недавно заключенный союз. Сигизмунд к этому времени потерял всякое доверие в глазах французов как возможный арбитр в отношениях с Англией. Генрих надеялся на большее от этой встречи. Он хотел закрепить взаимопонимание с Иоанном, герцогом Бургундским, для действий против Франции, а также добиться примирения между Иоанном и Сигизмундом, которые в течение очень долгого времени с подозрением относились друг к другу, и не в последнюю очередь из-за того, как говорили, что Иоанн XXIII в поисках убежища после своего бегства с Констанцского собора мог обратиться за помощью к бургундцам. Для Генриха задача примирения, которая, по крайней мере внешне, была выполнена, была способом укрепить союз против Франции на ее северо-восточной границе. Именно в этот дипломатический пазл вписывалось соглашение, достигнутое с архиепископом Кельна восемнадцатью месяцами ранее. Процесс завоевания союзников и изоляции Франции продолжался.
Сопровождаемый англичанами в первой части своего обратного пути в Констанц, Сигизмунд вновь прибыл в город собора 27 января 1417 года, после восемнадцатимесячного отсутствия, в течение которого был достигнут относительно небольшой прогресс по основным вопросам[839]. Через несколько дней после этого события Джон Форестер, находившийся в Констанце, написал королю письмо с сообщением о случившемся[840]. Необходимо учитывать общий тон письма, поскольку намерением автора явно было угодить Генриху. Тем не менее, то, что он написал, не противоречит в корне тому рассказу, который кардинал Филастр включил в свой дневник. Когда Сигизмунд вернулся, его встречала толпа кардиналов и членов собора; корреспондента короля поразило то, что на нем был знак отличия ордена Подвязки, "радостный знак для всех ваших великих людей". В соборе епископ Халлум Солсберийский взошел на кафедру перед кардиналом Пьером д'Айли, который "намеревался произнести первую речь в присутствии короля в честь французской нации", и произнес речь, в которой восхвалял достижения Сигизмунда. Согласно этому рассказу, Сигизмунд уделил большое внимание представителям английской нации, но лишь немного другим. На следующий день он дал им аудиенцию, что послужило поводом для обеих сторон произнести пышные хвалебные речи в адрес Генриха и его королевства, в частности о том, как в Англии исповедовалась религия. В следующее воскресенье Сигизмунд (которого автор дважды называет "братом" Генриха, как будто признавая близость отношений, связывавших этих двух людей) "публично надел мантию Подвязки с вашей цепью на Высокую мессу",[841] настояв на том, чтобы присоединиться к Ричарду Клиффорду, епископу Лондона, и другими за столом после этого. Пир, которым также наслаждались 152 лорда, состоял из трех перемен, каждая из восьми блюд. Это произвело большое впечатление[842].
Несколько бестактное признание Сигизмундом своих тесных связей с Англией, сделанное так скоро после союза, заключенного в Кентербери, должно было повредить его положению "нейтрального" лидера собора, которое, в отсутствие Папы, естественно, должно было достаться ему. То, что он послал Генриху в феврале 1417 года подарок в виде особого мяса, а также прекрасный медный подсвечник в следующем месяце, было известно не только бюргеру Констанца Ульриху Рихенталю[843]. Политика Сигизмунда по-прежнему была направлена на проведение реформ; его неспособность убедить Бенедикта XIII отречься от престола, а также опасения, что если выборы состоятся в ближайшее время, члены собора, для которых проживание в Констанце была очень дорого, немедленно вернутся домой, оставив незавершенной важную работу по реформированию церкви, вероятно, склонили его к тому, чтобы придерживаться своей ранней политики, ставя реформы, а не выборы, на первое место в списке своих приоритетов. В этом, если верить письму Форестера королю, его поддерживали два
