Фейерабенд доказывал, что даже в случаях, когда имеется широко признанная теория, которая согласуется со всеми фактами, все равно необходимо придумывать конкурирующие теории, чтобы обеспечить прогресс науки. Это потому, что эксперименты, которые противоречат установленному взгляду, более вероятно будут предложены конкурирующей теорией и, возможно, о них даже не задумаются, если отсутствует конкурирующая теория. Так что конкурирующие теории дают начало экспериментальным аномалиям так же часто, как и неудачам.
Следовательно, настаивал Фейерабенд, ученые не должны быть никогда согласны, исключая то, что они к этому стремятся. Когда ученые приходят к согласию слишком рано, до того, как их к этому вынудят факты, наука находится в опасности. Мы должны тогда спросить, что повлияло на них, что они пришли к преждевременному заключению. Поскольку они только люди, ответом на это будут, вероятно, те же факторы, которые заставляют людей соглашаться по поводу всех сортов вещей, которые не зависят от доказательств, от религиозной веры до модных тенденций в массовой культуре.
Так что вопрос в следующем: хотим ли мы, чтобы ученые пришли к согласию, поскольку они хотят быть или выглядеть похожими на нечто блестящее в глазах других ученых, или поскольку каждый, кого они знают, мыслит одинаково, или поскольку они хотят быть в победившей команде? Большинство людей склоняются к согласию с другими людьми именно по таким мотивам. Нет причин, по которым ученые имели бы иммунитет против этого, оставаясь, как-никак, людьми.
Однако мы должны бороться с такими побуждениями, если мы хотим поддерживать жизнеспособность науки. Мы должны поощрять противоположности, которые приводят к несогласию настолько, насколько позволяют факты. Понимая, насколько люди нуждаются в том, чтобы выглядеть как часть, чтобы войти в часть, чтобы быть частью победившей команды, мы должны прояснить, что когда мы уступаем таким потребностям, мы губим науку.
Имеется и другая причина, по которой здоровье научного сообщества должно поощрять несогласие. Наука двигается вперед, когда мы пытаемся согласиться с чем-то неожиданным. Если мы думаем, что мы знаем ответ, мы будем пытаться встроить каждый результат в заранее представленную идею. Это расходится с тем, что поддерживает жизнеспособность науки, тормозит ее движение. В атмосфере, наполненной спорами между соперничающими взглядами, социологических сил недостаточно, чтобы привести людей к согласию. Так что в тех редких случаях, когда мы приходим к консенсусу по какому-либо поводу, это происходит потому, что у нас нет выбора. Факты заставляют нас сделать это, даже если они нам не нравятся. Именно поэтому прогресс науки реален.
Имеется несколько очевидных возражений на эту характеристику науки. Первое, имеются явные нарушения членами сообщества этики, которую я только что описал. Ученые часто преувеличивают или преуменьшают факты. Возраст, статус, мода, давление равных – все это играет роль в работе научного сообщества. Некоторые исследовательские программы успешны в собирании последователей и ресурсов без всякой поддержки со стороны фактов, хотя другие исследовательские программы, которые, в конечном счете, приносят плоды, подавляются социологическими усилиями.
Но я должен сказать, что достаточно ученых в достаточной степени придерживаются этики, что продолжает делать прогресс в долгосрочной перспективе, несмотря на факт, что время и ресурсы растрачиваются в продвижении и защите ортодоксальных и модных идей, которые позже оказываются неправильными. Должна быть подчеркнута роль времени. Что бы ни могло происходить в краткосрочной перспективе, с течением десятилетий почти всегда собираются факты, которые приводят противоположные утверждения к консенсусу, вне зависимости от моды.
Другое возможное возражение в том, что данная мной характеристика логически неполна. Я не предложил никакого критерия для определения того, какие умения необходимы для мастера. Но, я думаю, это лучше сделать самим сообществам на протяжении многих поколений. Нет способа, которым Ньютон или Дарвин могли бы предсказать диапазон инструментов и процедур, которые используются сегодня.
Следование общей этике никогда не совершенно, так что всегда имеется место для усовершенствования практики науки. Это кажется особенно верным сегодня, когда мода стала играть слишком большую роль, по крайней мере, в физике. Вы знаете, что это происходит всякий раз, когда имеется яркий молодой недавний доктор философии, который говорит вам приватно, что они могли бы скорее делать Х, но делают Y, поскольку это направление или методика поддерживается влиятельными старыми людьми, и они, таким образом, чувствуют необходимость делать Y, чтобы получить финансирование или работу. Конечно, в науке, как и в других областях, всегда есть немногие, кто выберет Х, несмотря на очевидные свидетельства, что те, кто делает Y, будут лучше вознаграждены в краткосрочной перспективе. Среди них есть люди, которые будут, более вероятно, вести следующее поколение. Таким образом, прогресс науки может быть замедлен ортодоксальностью и модой, но пока имеется место для тех, кто делает Х вместо Y, он не может остановиться полностью.
Все это говорит, что, подобно всему другому, что делают человеческие существа, успех в науке в большой степени двигается мужеством и характером. Хотя прогресс науки зависит от возможности достижения консенсуса в долгосрочной перспективе, решения, которые принимают индивидуальные ученые о том, что делать и как оценивать факты, всегда основываются на неполной информации. Наука прогрессирует, поскольку она строится на этическом понимании, что перед лицом неполной информации мы все равны. Никто не может с определенностью предсказать, приведет ли тот или иной подход к определенному прогрессу или к годам растраченного труда. Все, что мы можем сделать, это тренировать студентов в умениях, опыт использования которых показывает, как чаще всего подойти к надежным заключениям. После этого мы должны оставить их свободными следовать их собственной интуиции, и мы должны находить время слушать их, когда они вернутся назад. Пока сообщество непрерывно раскрывает благоприятные возможности для новых идей и точек зрения и придерживается этики, что в конце нам требуется консенсус, основанный на рациональных аргументах из фактов, доступных всем, наука в итоге будет преуспевать.
Задача формирования сообщества науки никогда не закончится. Всегда будет необходимо бороться с доминированием ортодоксальности, моды, возраста и статуса. Всегда будет соблазн выбрать легкий путь, чтобы записаться в команду, которая, кажется, побеждает, вместо того, чтобы снова попытаться понять проблему. В своей высшей форме научное сообщество охватывает преимущества наших лучших побуждений и желаний, одновременно защищая нас от нашего худшего. Сообщество работает, частично используя самоуверенность и амбиции, которые мы в некоторой степени привносим в исследования. Ричард Фейнман смог выразить это лучше всего: Наука есть организованный скептицизм в достоверности экспертного мнения.[8]
18
Пророки и ремесленники
Возможно, имеется что-то неправильное в пути, которым мы идем, чтобы попытаться сделать революцию в физике. Я утверждал в главе 17, что наука является человеческим институтом, подверженным человеческим слабостям, – и хрупким, поскольку она зависит как от групповой этики, так и от индивидуальной этики. Она может быть разрушена, и я уверен, что сегодня дело идет к этому.
Сообщество часто находит, что оно ограничено в мышлении особым образом, следующим из того, как оно организовано. Важной организационной проблемой является: понимаем ли мы и отдаем ли должное правильному виду физики и правильному виду физика, чтобы решить находящуюся под рукой проблему? Ее познавательный двойник таков: задаем ли мы правильные вопросы?
Одна вещь, с которой кажется согласным всякий, кто заботится о фундаментальной физике, в том, что необходимы новые идеи. От самой скептической критики до самой энергичной защиты теории струн вы слышите одну и ту же вещь: мы потеряли что-то важное. Это ощущение необходимости чего-то нового привело организаторов годовой струнной конференции 2005 к предложению секции с названием "Следующая суперструнная революция". И, хотя в настоящее время среди практиков имеется больше уверенности в своих областях, каждый физик, кого я знаю, согласится, что, возможно, по меньшей мере, одна большая идея потеряна.
Как нам найти эту потерянную идею? Ясно, что кто-то или должен осознать неверное предположение, которое мы все сделали, или задать новый вопрос, так что это должна быть личность, в которой мы нуждаемся, чтобы обеспечить будущее фундаментальной физики. Организационная проблема при этом ясна: имеем ли мы систему, которая позволяет кому-то одаренному разыскать это неправильное предположение или задать этот правильный вопрос в сообществе людей, которое мы поддерживаем и (что не менее важно) слушаем? Принимаем ли мы творческих бунтарей с таким редким талантом, или мы исключаем их?
