— Гестапо! — возразила. — Там действительно мясники.
— А вы?
— Я — офицер разведки, и это — большая разница.
Майор иронически усмехнулся:
— Я мог бы привести факты, когда разведка передавала пленных гестапо. Одна шайка-лейка...
— Возможно, — совсем неожиданно согласилась Грыжовская. — Хотите сказать: если виноват — умей ответ держать? Повторяю, я готова ко всему, но вряд ли вы вытянете из меня хоть слово.
— Я же сказал, — рассердился Бобренок, — мы не пользуемся гестаповскими методами, но и не цацкаемся со шпионами. И у вас единственный шанс смягчить свою судьбу — быть до конца откровенной и тем самым хоть немного искупить вину.
— Вину? Я не чувствую за собой вины, майор, мы с вами враги, мне нечего искупать. Я знала, на что иду и что ждет меня в случае провала. Я ничего не скажу, пан майор.
— Откуда столько ненависти? — удивился Бобренок. — Будто мы в чем-то виноваты перед вами, будто это мы начали, мы пришли к вам и топчем вашу землю. Кстати, насколько я понимаю, вы не немка...
Грыжовская взглянула на него какими-то погасшими глазами. Ответила:
— Немка давно бы уже выложила вам все... Мой отец — дворянин от деда-прадеда, я ненавижу вас, и смерть во имя родины не пугает меня.
Майор чуть не взорвался от возмущения, однако сдержался и сказал с горечью:
— Да, дворяне никогда не считались с народом, он был для них скотиной, быдлом, как вы называете. Но большинство ваших, даже ненавидя свой народ, редко когда открыто сотрудничали с его лютыми врагами. И никто, конечно, кроме подонков, не шел на свою землю с вражескими войсками. Правда, в семье не без урода. Были Лжедмитрий и бояре вместе с ним, кое-кто водил и ханские орды на Москву, но, повторяю, это выродки, и нет никого хуже их в роде человеческом. — Он демонстративно спрятал в ящик коробку «Казбека» и спросил резко: — Фамилия? Ваша настоящая фамилия и кто оставил вас в городе?
Грыжовская помахала рукой с зажатой между пальцами папиросой, словно отгоняя дым от себя. Ответила на удивление спокойно:
— Мы по-разному смотрим на вещи, майор. И никогда не придем к общей точке зрения. Я вам больше ничего не скажу.
— Жаль, — вполне искренне признался Бобренок, — мне жаль вас. — И вызвал конвоира.
17
— Как дела? — спросил Гаркуша, но, увидев лицо Федора, вскочил со скамейки. — Что случилось?
Федор вытер пот со лба.
— Плохо, шеф, — только и сказал он.
— Что?
— Пани Грыжовская — тю-тю...
— Неужто?
— Уверен.
Гаркуша невольно оглянулся.
— А ты?
— Не волнуйтесь, никого не привел.
— Рассказывай!
— Подождите.
Федор сбросил гимнастерку, подставил голову под умывальник, с наслаждением смывая пот с лица. Вытерся полотенцем и только тогда начал:
— Пошел я, значит, к старой лахудре. Как и было условлено, от четырех до половины шестого. Она женщина аккуратная и никогда не подводила. Захожу в парадное, слава богу, на ящик взглянул, а то бы... — махнул безнадежно рукой. — Зеленого журнала нет, выходит, нет и пани Грыжовской. Нет так нет, нечего к ней и лезть, можно было бы сразу назад, но что-то меня кольнуло, в общем, почувствовал опасность. Помните, гауптштурмфюрер Кранке нам о «мышеловках» рассказывал и как поступать в таких случаях...
— И ты, конечно, поднялся на второй этаж?
— Аж на третий, шеф. Пани Грыжовская говорила: там типографский рабочий живет, и жена у него ревматичка, пока откроет, опупеть можно. Ну, вот и выдумал бы что-то, позвонил даже для убедительности и немного подождал, а потом и унес ноги.
— А может, оно того!.. — щелкнул пальцами Гаркуша. — Может, напрасно запаниковал? Пани Грыжовская просто где-то задержалась...
— У меня на размышления времени не было, — заявил Федор. — Я себя спасал и вас также.
— Еще бы! — сразу согласился Гаркуша. — Кто же возражает?
— Мне показалось...
— Только показалось?..
— Слушайте дальше. Спускаюсь по лестнице. Сами понимаете, жду чего угодно, в общем, приготовился. Голыми руками меня не взяли бы.
— Знаю, — кивнул Гаркуша, — и не голыми...
— Да, но все спокойно, ничегошеньки. Выхожу на улицу, и там все в порядке. Ну, вздохнул я легко, подумал: у Грыжовской что-то непредвиденное. Монастырь все же не дансинг, там свои сложности, и завтра пани кармелитка будет как штык. Подался, значит, на проспект, оглянулся — никого. Тут у меня совсем от сердца отлегло, но вдруг вижу в соседнем переулке «виллис». Помните, совсем маленький и спокойный переулок, машинами там и не пахло...
— Может, кто-то из военных поселился?
— И я так подумал. Но на всякий случай стал за дерево — смотрю, а из дома Грыжовской военный появился. Мороз у меня по коже — в «виллисе» еще двое, куда деваться? Единственное спасение — трамвай, и то сомнительно, ведь машина у них... Правда, фора у меня: я-то понял, что за мной охотятся, но они этого не знают, небось рассчитывают поводить, а не брать сразу.
— Ты, случайно, не преувеличиваешь?
— Э-э... — безнадежно махнул рукой Федор, — они бы меня не выпустили...
— Так что же?
— Подождите... Итак, рванул я к остановке, как раз трамвай подходил. Тот военный, что из дома Грыжовской выскочил, на углу остановился — у них, само собой, знак есть, — хлопцы на «виллисе» засуетились, но есть бог на небе — сел я в трамвай, гляжу, а у них что-то случилось, видно, машина не завелась, потому что капот подняли и копаются...
Гаркуша облегченно вздохнул.
— Да, есть бог, — сказал он уверенно, — и пока еще на нашей стороне.
— На бога надейся... — усмехнулся Федор. — А трамвай, хоть и старый, да, выходит, надежнее. Я еду, а они облизываются.
— Могли завести мотор и догнать.
— А я что — рыжий? Конечно, могли, но ведь я через остановку за поворотом соскочил и в подворотню. Переждал немного, видел даже, как они на «виллисе» по улице мотались. Однако поздно, голубчики... Я потом на Городецкую пешком добрался, закоулками, крюк сделал, но не жалею.
— Дальше трамваем?
— Грузовик остановил. Шоферу — тридцатку, и ему хорошо, и мне...
— Почему же так запыхался?
— Дурной я к воротам подъезжать! На Городецкой и вышел, потом пешком и так, чтоб осмотреться...
— Да, это не шутка, — кивнул Гаркуша. — Слава богу, обошлось.
— Грыжовская ведь не знает, где мы?
— Никто не знает, кроме железнодорожника и Сороки.
— Лучше бы вообще — никто.
— Так уж вышло. Но им доверяет сам гауптштурмфюрер Кранке. Железнодорожник по его заданию и нашел этот дом — видишь, не ошибся, пока все, как надо.
