в общем-то, по своей воле.
Никаких светильников и ламп в камере не было, свет попадал внутрь через решетку из коридора, в котором висели одинокие лампы. Кровати предусмотрено тоже не было, в углу валялось старое шерстяное одеяло. «Ну, что ж. Это лучше, чем ничего», – подумал Флэк и опустился на холодный земляной пол. Шуршание в противоположном конце помещения продолжалось, но голоса никто не подавал. Странник предположил, что там вообще находится не человек, а какое-то непонятное существо, запертое здесь для экспериментов и изучения. Увидеть его всё равно было нельзя, поэтому, бросив бессмысленные раздумья, Флэк решил отдохнуть. Он хоть и поспал несколько часов предыдущей ночью, но не чувствовал себя отдохнувшим и выспавшимся. Сколько будет идти расследование – неизвестно. Значит, ему только и остается, что есть и спать. Развернув одеяло, он растянулся на нём во весь рост, укрылся плащом и закрыл глаза.
В этот раз он не видел сны, просто провалившись в темноту.
Когда Флэк снова открыл глаза, то долго не мог понять, где находится. Тело ломило после сна на жестком полу, руки и ноги затекли. Он поднялся и размялся. На полу, около решетки, стояла металлическая тарелка с какой-то похлебкой и валялась ложка. Флэк попробовал еду – она оказалась безвкусной, совершенно пресной. Он никак не мог понять, что это – каша или суп, но съел всё до последней капли. Неизвестно, сколько раз в день здесь кормят, а силы могут ему ещё пригодиться. Никакого намека на душ, туалет и прочие удобства в камере тоже не было, а Флэку как на зло ужасно хотелось забраться под горячие струи воды. «Ладно, потерплю. Главное, чтобы не долго», – рассуждал Флэк, успокаивая себя. Если бы только он знал, насколько сильно ошибается.
В течение следующих нескольких дней, Странник научился вычислять время. Еду приносили два раза в день – утром и вечером. На завтрак была похлебка со стаканом воды, а на ужин – без. Туалет, видимо, каждый устраивал себе как мог. И Флэку пришлось смириться с этим постыдным и отвратительным моментом. На его вопросы смотрящий не отвечал, поэтому Странник решил делать небольшие засечки на стене, чтобы понимать, сколько дней он находится в тюрьме: одна засечка утром, другая вечером, после ужина он их зачеркивал и так получался день.
Седьмой день начался не с завтрака. Ему принесли два ведра воды, распределить которые нужно было по своему усмотрению. Так как смены одежды никто не предлагал, Флэк одно ведро использовал для мытья, а другое – для стирки.
Условия пребывания в тюрьме его угнетали. Без света, свежего воздуха, нормальной еды и гигиены никто не протянет долго. Но кроме тоски и грусти, он ничего не испытывал. Никакой ненависти и даже желания бороться. Некоторые дни пролетали быстро, некоторые тянулись мучительно долго. Тогда Флэк тренировался – бил стены, отжимался, приседал, просто бегал на месте. Но с каждым днём сил становилось меньше, и большую часть времени Странник проводил сидя на полу. Он думал обо всём. Наконец-то у него нашлось время, чтобы разложить всю свою жизнь по полочкам. Чтобы вспомнить, погрустить, улыбнуться, забыть и снова вспомнить. Чтобы понять, почему он оказался здесь. Странник успел представить свою жизнь, если бы его не выбрали Воином, если бы его отец не был Воином, если бы с сестрой всё было в порядке. Но потом понял, что всё это – несбыточное, этого уже нет, и никогда не будет. Тогда Флэк стал вспоминать события последнего месяца.
Как так вышло, что в нём проснулась невероятная ненависть и сила? Дело в возрасте, в шоке от смерти семьи? И при чем тут Правитель и Ронг? Ронг… Вдруг Флэк подумал, что возможно Лицедей вовсе и не погиб. Может быть, его смерть – это инсценировка? Чтобы подставить Странника, вывести его на эмоции. Как бы связаться с Виком и Оливером, они должны проверить этот вариант. Хотя, зачем? Флэк отбросил эти мысли, но в скором времени вернулся к ним снова.
В пору особенной печали и чувства одиночества, когда где-то там, за спиной, в далекой камере, что-то скреблось с новой силой, он затыкал уши и вспоминал Мэй. «Слушай», – говорила она, и Флэк слушал, как стучит его сердце где-то в голове, как воздух проходит в легкие. И тосковал. По теплым рукам Мэй, по её задорной улыбке и легким, осторожным шагам. Иногда она представлялась ему прекрасной лесной нимфой, иногда – грозной правительницей в черном плаще с фиолетовой подкладкой. И Флэк винил себя в том, что не ответил на её слова. Почему он испугался своих чувств? А теперь уже поздно. Не важно, что Мэй его ждёт. Он не придёт, никогда и никуда уже не придёт.
Через месяц заключения, к Флэку пришёл посетитель. Он долго всматривался в лицо, затененное капюшоном, и узнал Евгению:
– Чем обязан? – хрипло спросил Флэк, сидя у стены. Его вид оставлял желать лучшего: исхудавшее лицо, заросшее бородой, спутанные волосы.
– Что с вами стало, Флэк… – участливо пропела Евгения.
– А вы думали, что в тюрьме, как в гостях у Правителя? Хорошо кормят, светло, чисто? – ехидно ответил Флэк.
– Нет, я так не думала. Просто мне очень грустно видеть, в кого вы превратились.
– Так не смотрите! Зачем вы здесь? Пришли выбивать из меня какие-то признания или снова предложите сделку?
– Я пришла, чтобы рассказать вам о том, как идет следствие. Не более того. Вы знаете, с того момента, как мы с вами виделись в последний раз, в моей жизни всё очень сильно изменилось, – Евгения чуть приподняла капюшон и глазами попросила Флэка подойти, чтобы не заметила охрана.
– Ну-ка, расскажите мне! Обо всём. Может быть, вы решили развестись с Правителем? – Флэк всё понял и с трудом поднялся, медленно двигаясь к решетке. Охранники напряглись, но Евгения сделала успокаивающий жест рукой.
– Следствие зашло в тупик и сейчас разворачивается в другую сторону. Думаю, вам придется посидеть здесь ещё какое-то время, – она улыбнулась и вдруг рассмеялась. – А вы что же, надеетесь занять место моего мужа? Увы, дорогой Флэк, я останусь женой Правителя до конца моих дней. Просто решила сменить место жительства. Устала от соседства с мрачным городом. Вы знаете, откуда я родом?
– Нет, конечно. Вы никогда не говорили об этом, – Флэк подошёл к решетке и уцепился за неё.
– О! Ну, тогда знайте. Я родилась и выросла в Предгорье. Там чудесные, спокойные места. Туда никогда не доходили никакие беспокойства. Вот туда, в отчий дом, я и хочу
