– Это, вероятно, оставшееся за казною жалованье?
– Нет, это жалованье за четверть года вперед.
– Вы получаете за четверть года пять тысяч ливров? – спросил министр, внимательно всматриваясь в мушкетера. – Значит, король назначил вам двадцать тысяч ливров в год?
– Да, монсеньер, я получаю в год двадцать тысяч ливров. Вы находите, что это слишком много?
– Я? – с горькой улыбкой возразил Фуке. – Если б я умел распознавать людей, если б во мне было побольше осторожности и рассудительности вместо легкомыслия я ветрености, – словом, если бы я, подобно иным людям, умел устраивать свою жизнь, вы получали бы не двадцать, а сто тысяч ливров в год и служили бы не королю, а мне.
Д'Артаньян слегка покраснел. В похвалах, в самом тоне льстеца всегда заключается тонкий яд, действующий даже на самых сильных духом людей.
Министр выдвинул ящик стола, достал четыре свертка монет и положил их перед мушкетером.
Гасконец развернул один из них.
– Здесь золото, – сказал он.
– Да, оно меньше обременит вас, сударь.
– Но ведь в этих свертках двадцать тысяч ливров, монсеньер, а мне нужно только пять.
– Я хочу избавить вас от труда являться в главное казначейство четыре раза в год.
– Монсеньер, вы подавляете меня своей любезностью.
– Я только исполняю свой долг, шевалье. Надеюсь, вы не сохраните дурного чувства ко мне под влиянием необдуманных слов моего брата. Это человек с очень вспыльчивым, своенравным характером.
– Монсеньер, – возразил д'Артаньян, – поверьте, меня огорчают только ваши извинения.
– Так я не буду больше извиняться, попрошу вас только оказать мне любезность.
– Любезность? О, монсеньер!
Фуке снял с пальца брильянтовый перстень, стоимостью, по крайней мере, в тысячу пистолей.
– Сударь, – обратился он к д'Артаньяну, – этот брильянт был подарен мне другом детства, человеком, которому вы оказали огромную услугу.
Голос его заметно дрогнул.
– Услугу? – с удивлением произнес д'Артаньян. – Я оказал услугу одному из ваших друзей?
– Да, и вы не могли еще позабыть о ней, так как сделали это не далее как сегодня.
– Как же звали вашего друга?
– Д'Эмери.
– Но ведь это один из казненных!
– Да, одна из жертв… Итак, господин д'Артаньян, в память услуги, оказанной вами Д'Эмери, прошу принять от меня этот перстень. Сделайте это из чувства расположения ко мне.
– Но, монсеньер…
– Примите, примите его, прошу вас. Сегодня у меня день глубокой печали… Позже, быть может, вы все узнаете. Сегодня я потерял друга и стараюсь найти нового.
– Но, господин Фуке…
– Прощайте, господин д'Артаньян, или, лучше сказать, до свиданья! воскликнул Фуке, чувствуя, что его сердце разрывается от скорби.
С этими словами министр вышел из кабинета, оставив д'Артаньяна с двадцатью тысячами ливров и с перстнем в руке.
– Гм! – в мрачном раздумье произнес мушкетер. – Ничего не могу понять… Одно могу сказать: это благородный человек… Пойду-ка теперь к Кольберу… Может быть, он объяснит мне что-нибудь.
И он направился к выходу.
Глава 16.
КАКУЮ СУЩЕСТВЕННУЮ РАЗНИЦУ НАШЕЛ Д'АРТАНЬЯН МЕЖДУ МОНСЕНЬЕРОМ СУПЕРИНТЕНДАНТОМ И Г-НОМ ИНТЕНДАНТОМ
Кольбер жил на улице Нев-де-Пти-Шан, в доме, принадлежавшем Ботрю.
Крепкие ноги д'Артаньяна донесли его туда в какие-нибудь четверть часа.
Когда д'Артаньян пришел к новому фавориту, весь двор его дома был полон стрелков и полицейских, собравшихся, чтобы принести ему свои поздравления или извинения, смотря по тому, будет ли он их хвалить или бранить.
Льстивость у подобных людей – такой же инстинкт, как чутье у животных. Они отлично понимали, что доставят удовольствие Кольберу, рассказав, какую роль играло его имя в недавних уличных беспорядках.
Д'Артаньян попал как раз в тот момент, когда начальник конвоя докладывал Кольберу. Не замеченный последним, мушкетер стал позади стрелков, у самых дверей.
Несмотря на нежелание Кольбера, мрачно хмурившего свои густые брови, офицер отвел его в сторону, говоря:
– Если вы задумали, сударь, чтобы народ сам совершил суд над изменниками, вам следовало предупредить нас. При всем нашем стремлении угодить вам и не действовать наперекор вашим планам, мы должны были исполнить отданный приказ.
– Трижды дурак! – вскричал Кольбер в бешенстве, встряхивая своими густыми, как грива, черными волосами. – Что за вздор вы мелете! По-вашему, я хотел устроить бунт? Да вы пьяны или с ума сошли?
– Но, сударь, ведь они кричали: «Да здравствует Кольбер! – возразил начальник конвоя в сильном смущении.
– Какая-нибудь горсточка бунтарей…
– Нет, сударь, вся площадь.
– Неужели народ в самом деле кричал: «Да здравствует Кольбер!»? спросил интендант, просветлев. – Уверены ли вы в том, что говорите?
– Крики были такие, что глухой услышал бы.
– И это действительно кричал народ, самый настоящий народ?
– Конечно, сударь, этот-то настоящий народ и поколотил нас.
– Очень хорошо, – произнес Кольбер, всецело занятый своими мыслями. Так вы полагаете, что сжечь осужденных было желанием народа?
– О да, конечно.
– Это дело другое… Вы дали хороший отпор?..
– Мы потеряли трех человек.
– Но, надеюсь, вы никого не убили?
– На месте осталось несколько убитых бунтарей, и между ними один человек не простой…
– Кто это?
– Некто Менвиль, за которым давно уже следила полиция.
– Менвиль! – вскричал Кольбер. – Не тот ли, что убил на улице Юшет человека, требовавшего жирного цыпленка?
– Он самый, сударь.
– И этот Менвиль тоже кричал: «Да здравствует Кольбер!»?
– Кричал, и даже громче всех, как бешеный.
Лицо Кольбера снова омрачилось и приняло озабоченное выражение; осветившее было его сияние горделивой радости сразу погасло.
– Так что же вы говорите, – разочарованно произнес он, – что почин в этом деле шел от народа? Менвиль был моим врагом; он отлично знал, что рано или поздно я непременно повешу его. Он – один из наемников аббата Фуке… Все это было, несомненно, подстроено самим Фуке, ведь казненные – друзья его детства!
«Вот как! – подумал д'Артаньян. – Теперь мне все ясно. И все-таки Фуке, что бы о нем ни говорили, – благородный человек».
– Уверены ли вы, что Менвиль убит? – спросил Кольбер офицера.
Тут д'Артаньян решил, что ему пора вмешаться в разговор, и выступил вперед.
– Да, он убит, господин Кольбер, – сказал он.
– Ах, это вы, сударь? – произнес Кольбер.
– Он убит мной! – непринужденно ответил мушкетер. – Я полагал, что Менвиль ваш отъявленный враг.
– Не мой, а короля, – возразил Кольбер.
«Скотина! – подумал д'Артаньян. – Ты вздумал еще лицемерить со мной!»
– Я очень счастлив, что мог оказать королю такую услугу, – произнес он вслух. – Не возьметесь ли вы довести это до сведения его величества, господин интендант?
– Прошу вас, сударь, определить точнее: что за поручение вы мне даете и что именно должен я передать королю? – отвечал Кольбер язвительным тоном, в котором явственно прозвучала неприязнь.
– Я не даю вам никакого поручения, – возразил д'Артаньян со спокойствием, никогда не покидающим насмешников. – Я думал, что вас не затруднит доложить его величеству, что я, попав случайно на Гревскую площадь, расправился с Менвилем и водворил должный порядок.
Кольбер широко открыл глаза и вопросительно взглянул на начальника конвоя.
– Да, верно, – подтвердил тот. – Этот господин оказался нашим спасителем.
– Что же вы сразу не сказали, что пришли сюда сообщить об этом? сказал Кольбер мушкетеру с досадой. – Все объяснилось бы, и вам же было бы лучше.
– Вы ошибаетесь, господин интендант, я пришел сюда совсем не для этого.
– Однако вы совершили настоящий подвиг.
– О, – небрежно произнес мушкетер, – я привык к этому.
– Так чему же я обязан честью вашего посещения?
– Король приказал мне явиться к вам.
– А, значит, вы явились за деньгами? – сказал Кольбер сухо, увидев, что д'Артаньян достает из кармана какую-то бумагу.
– Совершенно верно, сударь.
– Потрудитесь подождать, пока начальник конвоя закончит свой доклад.
Д'Артаньян весьма дерзко повернулся на каблуках, отвесил Кольберу почти шутовской поклон и быстро направился к двери.
Такая решимость очень удивила Кольбера. Он привык, что военные, обычно крайне нуждавшиеся в деньгах, проявляли неистощимое терпенье, приходя к нему.
А что, если мушкетер вздумает отправиться к королю и пожалуется на плохой прием, оказанный ему казначеем, или расскажет о своих подвигах?
Об этом стоило поразмыслить. Во всяком случае, в данный момент не следовало раздражать д'Артаньяна отказом, безразлично, пришел ли он от имени короля или по собственному почину. Мушкетер оказал королю очень большую услугу, и так недавно, что ее не могли еще забыть.
Взвесив все это, Кольбер решил подавить свое высокомерие и вернуть д'Артаньяна.
