Он не встревал, только впитывал и слушал. И как мог, отдавал внутренние силы на поиск пути, как помочь тем, кто страдает и не способен даже осознать своё страдание. Николай без слов молился и беззаветно верил, что хотя бы этим способен помочь. Если не избавить от горя и тягости, то просто смягчить. Смотри, Бог, я вижу и знаю, в этом мире много горя. Наставь меня на путь, чтобы я хотя бы не преумножил его, это самое горе.
Николай часто не мог сформулировать своего протеста, зова, крика или просьбы. Он молчал и слушал. А когда ночь ложилась тёмным занавесом на чистое Южное небо, Николай отворачивался к стенке и закрывал руками лицо. И в тишине просил Бога пожалеть этот мир. Слёзы текли по щекам, а когда он успокаивался и замирал в бессилии, сон увлекал его прочь от боли в глубине сердца. Утро приносило солнечный свет и желание снова смотреть на мир. Узнавать и попытаться понять, сколько истины в его знании и понимании, вот чем питалась душа Николая.
Он работал на ферме рядом с остальными. И хотя родители не пускали его учиться у Медиумов, он всё равно находил общий язык с окружающими. И как умел объяснял, почему не строит город для переселенцев с Ниххона. Получалось коряво. Ведь основным аргументом был наказ отца не поступать так из уважения к предкам. Этот аргумент обладал своей силой. Право русских не участвовать в постройке никто не оспаривал. От этого Николай ещё сильнее задумывался и ещё больше слушал. Он знал, что на многие вопросы Бог даст ответ.
Многое происходит случайно. А с такими, как Николай, более случайно, чем с теми, у кого нет сильной эмпатии. Медиумы в Союзе Юга специально не занимались изучением ясновидения, имели о явлении свои суждения, весьма возможно, кое-кто из них и знал, как пользоваться даром. А русский паренёк Николай не знал ни про дар, ни про то, как им пользоваться. Просто однажды он увидел яркий, цветной сон.
Он попал в какое-то другое время, ещё до Утра Смерти.
Он сам, один из многих, стоял под низким потолком в каком-то подземном доме. Почему дом был подземным? Он не знал, но догадка подтверждалась отсутствием окон. Рядом были испуганные, растерянные люди. Чья-то рука была в его руке. Пальцы сжимались друг вокруг друга, а тепло от телесной близости было таким же явственным, как и запах тела, разогретого бегом. Кто так бежал? Он обернулся. Черты были смазаны и не складывались в чёткий рисунок. От девушки волнами накатывал страх.
– Что происходит? – спросил кто-то.
– Утечка газа, – донёсся ответ.
Оба мужских голоса звучали из отдаления. За спинами людей, которые стояли плотной толпой, Николай не мог разглядеть, что происходит у выхода. Только струился под потолком белёсый газ.
– Дайте нам противогазы! – закричал ещё кто-то.
Послышался звук затворного щелчка.
– На место, мужик! Стой, где стоял! Сейчас оттянут, только что по рации передали.
– Ты сам в противогазе! Сволочь погонная.
Послышался звук тупого удара.
– Терпение! – в новом голосе послышался командный тон, – На всех противогазов не хватит. Но утечка локализована.
Несколько минут шипел воздух, потом белёсый пар улетучится.
Кто? Когда? Зачем? Ни одного ответа. Их вновь толкают прикладами наружу. Как и раньше. Он уже знает силу этого удара. Лучше покориться. Откуда всё это? Откуда эти образы?
– Яд.
– Это был яд, – неслось отовсюду.
И в хаосе бессвязного шёпота три ясных слова.
Николай не знал, сколько в них смысла, кто их автор. Только чувствовал значимость. И не мог её объяснить.
– Проверяют на людях.
В этот момент он проснулся.
Это воспоминание так и останется внутри навсегда. Вперемешку со страхом, с отчаяньем и знанием, что всё это не здесь, не сейчас. Николай знал – воспоминание из сна надо спрятать глубоко-глубоко. Но мысль оказалась необычайно живой, она не давала покоя. Слово «яд» буквально выжигало его изнутри. И он растерянно метался, точно предвидел, как придётся многое понять и осмыслить.
Много часов спустя он подошёл к дому.
– Мы улетаем в следующем месяце, да? – спросил он отца.
Мужчина с ровной окладистой бородой в изумлении смотрел на решительного, собранного, словно готового к драке подростка. За плечами – рюкзак, карманы набиты мелкими предметами.
– Коля?
– Отец, я не полечу с вами. Я пока останусь тут. Улечу последним рейсом.
Они смерили друг друга долгими взглядами. И всё могло пойти иначе, если бы не женская рука, которая легла на плечо недовольного мужчины.
– Он уже большой, понимаешь? Если сейчас ты попытаешься его остановить, он никогда не простит. А если отпустишь, он никогда не забудет.
Родители Николая посмотрели друг другу в глаза. Отец нахмурился и отвернулся.
– Ну и, то правда. Ступай, если так решил.
– И я хочу, чтобы ты знал, отец, я буду строить для японцев город.
– Ты? – мужчина сдержался, но это стоило ему немало сил.
– Да. Я. Ведь они такие же люди, отец. И пусть они не той веры, но раз есть они на белом свете, значит, и в Божьем замысле отведено им место. Разве нет? А раз так, значит, все мы дети Господни и грех мой будет велик, если не помогу им. Грех перед такими же людьми, как и я сам. Перед детьми Господа нашего.
– Ну, вижу я, без слов Медиумов тут не обошлось, – вздохнул отец и махнул рукой, – И то верно, Бог тебе и им судья, Коля. Жалко, что ты вопросы веры воспринимаешь настолько поверхностно. Ладно, решил так решил. Если передумаешь, возвращайся.
Николай так никогда и не рассказал родителям, как изнутри, в сознании, он уловил удар. Словно из тихого переплетения эмоций-красок выплеснулся одинокий отросток. Ослепительно яркий, острый. Он звал на помощь того, кто способен услышать.
И парень вздрогнул. Вскочил на ноги и бросился в заросли. Потом он уверял себя и других, что это был крик, хруст веток или что-то ещё. Он и сам понимал, как нелепо его объяснение – слишком далеко, да и потом, кроме него никто не слышал крика.
Николай продрался сквозь иссушенные солнцем ветки, увидел тело, в котором уже не осталось сознания. От яда в крови рука распухла и посинела. Николай не раздумывал. Перевернул девушку лицом вверх и даже не обратил внимания, как сильно она похожа на ту, которая стояла рядом в сновидении.
– Помогите! Кто-нибудь! – он едва не сорвал себе голос истошным криком.
Сколько в мире случайностей? Вот лишь одна из них: его крик услышали ребята из группы Алекс.
Дальше были бесконечные часы, их Николай провёл у её постели. Касуимко пришла в сознание не в первый день и даже не во второй. И не знала, что рядом находится тот, кто всей душой хотел лишь одного. Чтобы эта незнакомая девушка перестала испытывать боль. Ему, этому человеку, было абсолютно всё равно, что Касумико не красавица, что она японка и что он сам русский. Ей тоже было всё равно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
