— Хэйта — это ведь я.
— Что?
— И я, и не я. Здесь — я. А на вершине скалистой горы — совершенно чужой человек, незнакомец. Так вот он — почти что я, хоть и далеко от меня. И я должен, не медля ни минуты, подняться на вершину. Иначе нет мне житья в этом мире. Мои стрелы уже парят там, вдали. А я теряю здесь время. Ну, пойдем! Пойдем со мной!
Тикуса грустно покачала головой.
— Мне очень хочется сопровождать вас, но это невозможно.
— Почему?
— На этой вершине есть фигура будды, ее изваял господин Хэйта. В этом человеке соединены добродетель будды и священный дух скалистой горы. И если на гору пойдет существо, обладающее колдовскими чарами, то не успеет дойти до вершины, как рассыплется в прах.
— Да что ты!
Подумав немного, Тикуса решительно поднялась.
— Я кое-что придумала. Если господин не будет выпускать меня из рук, я, пожалуй, смогу приблизиться к вершине.
— Это как же?
— Я обернусь луком и, прильнув к вам, поднимусь на гору.
— А ты искусно обернешься?
Тикуса мигом исчезла, и на ее месте Мунэёри увидел тугой лук. С первого взгляда было ясно, что он заколдованный. Но когда он взял его в руки, колдовство унялось, и в луке появилась такая мощь, что хоть по луне стреляй.
IX
Взяв лук, Мунэёри оседлал коня и в одиночестве выехал из дворца. Не сказав никому ни слова и никем не замеченный. Когда Мунэёри спешился у подножия горы, солнце уже перевалило за полдень. Горную тропу размыл моросящий дождь, но лук указывал путь, и Мунэёри неожиданно быстро продвигался по крутой дороге. К заходу он добрался до вершины. Деревню затянула дымка вечернего тумана. Но хижину Хэйты он распознал сразу — по слабому свету, сочившемуся из дверной щели.
Подойдя к двери, Мунэёри заглянул в щелку и увидел сидящего у огня Хэйту, который тихо, нараспев, читал свиток, Похожий на сутру.
— Кто там? — окликнул он Мунэёри из-за двери.
— Это я, наместник.
Открыв незапертую дверь, Мунэёри было вошел.
— Зачем ты пришел? Я же сказал, чтобы ты здесь больше не появлялся.
— Тогда ночью ты оказал мне теплый прием. И я не успокоюсь, пока не отплачу тебе тем же. Я принес редкую в наших горах вяленую рыбу и сакэ. Я уйду до рассвета. Только отдохну немного.
Мунэёри решительно вошел в хижину. Хэйте не оставалось ничего другого, как впустить наместника. Оба безмолвно уселись у огня и разлили сакэ.
Хэйта пристально вглядывался в лицо Мунэёри.
— Господин, а ведь тебя околдовал злой дух.
— С чего ты взял?
— У меня в глазах порчи нет. Я же вижу, что ты пришел со злым умыслом.
— Да?
— Это видно даже по тому, как ты говоришь. Если есть что сказать мне, выкладывай.
— Ладно Слушай!
Мунэёри устроился поудобнее напротив Хэйты.
— На той скале высечены будды. Их много, — которая из этих фигур сделана твоей рукой? Если ее не видно из хижины, объясни хоть ее расположение, Прошлый раз я слышал, что она на утесе, но, верно, есть какой-нибудь отличительный знак. Объясни.
— И что, если я не скажу?
— Выстрелю.
— Как выстрелишь?
— Не увиливай! Молчишь? Тогда стреляю сразу!
Хэйта молчал и не сводил глаз с огня.
— Трусишь? Испугался моего лука?
В ответ раздался пренебрежительный голос:
— Вот еще! Будда прямо над этой деревней. Если упрямец решит стрелять, может пускать стрелу на все четыре стороны — она все равно к нему вернется.
— Да нет! Я не про того будду, который царит всюду. Я — про того, что ты высек своими руками. Тот будда несет на своей спине всю гору, и невозможно стрелять с противоположной стороны горы. Поэтому я и поднялся сюда. Назови примету!
— Неужели рука поднимется?
Печаль в лице Хэйты только распаляла Мунэёри.
— А хочешь, на спор выстрелю? Скажешь тогда?
— Я не ставлю на карту будду, которого высек своими руками.
— Зато я ставлю — лук со стрелами.
Хэйта опять замолк. Мунэёри теснее придвинулся к нему:
— Не скажешь?
— Так ведь погибнешь ты, господин!
— Говори!
И тут глаза у Хэйты загадочно сверкнули. Мунэёри даже вздрогнул, так режуще-остер был их блеск.
— Хорошо. Скажу. Тремя утесами высится скала. Третий, верхний утес увит цветами, у него самые красивые очертания. Сейчас восходит луна шестнадцатой ночи, и там, где небо сливается с ущельем, хорошо виден этот утес. Там и высек я изображение будды. И в него вселился будда, покровитель неба над нашей деревней. Стало быть, господин наместник собирается в него стрелять? Несчастный! Здесь, где буйно растет трава забвения, я один. И никто не увидит, что станет с наместником. Запомни это. А теперь ступай!
Мунэёри в гневе вскочил.
— Ты увидишь!
Голос потонул в лунном сиянье, льющемся в растворенную дверь.
X
Под вечер во дворце, в спальне Уцуро-химэ, слышался торжествующий голос Фудзиути:
— Вот чудеса! Сам удивляюсь! Я думал, что он ни на что не способен, а гляди-ка, на славу послужил. И впрямь пронзил Уцуро-химэ! Теперь судьба у меня в руках. И должность наместника в кармане. Как бы не прозевать своего счастья.
В одной из потаенных комнат дворца мигом собрались преданные Фудзиути люди. Сидя на почетном месте, он грозно сказал:
— Слушайте все внимательно! Я, Фудзиути, и госпожа Уцуро-химэ сегодня вечером дали друг другу супружескую клятву. Вообще-то сама госпожа Уцуро-химэ должна назначать на должность наместника, то есть нужно поставить человека, которого не стыдно было бы взять ей в мужья. Теперешний наместник пренебрег Уцуро-химэ и забавлялся с оборотнем без роду без племени. И, стало быть, уже потерял должность. Не говоря уж о том, что вся провинция ненавидит его за лютость. Отныне я — муж госпожи Уцуро-химэ. Стало быть, я настоящий наместник. Спину мою, как щит, прикрывает могущественный род Уцуро-химэ из столицы. Вскорости из столицы поступит желанный указ. Как я и раньше предупреждал, непутевого наместника сгубило то, что он в открытую нарушил свой долг, разорвав супружеские узы. Сегодня же схватите нечестивца. Этот разбойник, пока светит солнце, носа из спальни не кажет. Из луков не стрелять. Врывайтесь в спальню и хватайте. И Тикусу прихватите. Если охота, можете все позабавиться с ней.
В величественно-властном, знающем себе цену человеке трудно было угадать прежнего Фудзиути. Это превращение было еще удивительнее его неожиданной удачи в спальне Уцуро-химэ.
— Эй, кто-нибудь! Подите и посмотрите, что делает этот негодяй!
Несколько человек вышли и вскоре вернулись, доложив, что Мунэёри с Тикусой, похоже, спокойно спят. Только лук, с которым наместник не расставался, почему-то валяется за пологом.
— Для этого мерзавца забыть лук все равно что потерять голову. Эй вы, глядите в оба! Ну, смелее!
Сверкая длинными мечами, они толпой ввалились в спальню. Подняв над головой свечи, они увидели только два пустых изголовья — Мунэёри и Тикуса бесследно исчезли. Обшарили все закоулки во дворце: их и след простыл.
— Неужто сбежали? Если и удрали — вряд ли выехали за пределы провинции. Поймать и прикончить их!
Во дворце распределили основные посты меж людьми и начали пировать. В самый разгар веселья на дом обрушился проливной дождь, перешедший в косой ливень. Пьяный Фудзиути на подкашивающихся ногах вышел на галерею. Втянув голову в плечи от брызжущего с крыши дождя, он посмотрел вдаль — в безоблачной выси над горной вершиной ярко сияла луна.
XI
Мунэёри стоял у края скалы, залитой лунным светом. У ног разверзлась бездонная пропасть. Черным заливом легло пред ним ущелье. В море тьмы полуостровом врезалась трехглавая скала, сдерживая натиск бьющейся об ее сверканье тьмы. Венчавший скалу утес горделиво взметнулся ввысь. Здесь, где мрак непроглядно черен, утес ярко-светел, — небо и ущелье оспаривают свои владения, Мунэёри ясно увидел красивый и ночью силуэт верхнего утеса. Луна стояла как раз над ним.
Мунэёри уперся ногами в землю и, сосредоточенно глядя на утес, до отказа натянул тетиву. Три стрелы решительно и беззвучно, как живые, умчались во мрак. Вытянулись во тьме в одну линию, засверкав в лунном свете. Первая и вторая, ударившись об утес, тут же рассыпались, третья стрела в мгновенье ока прошла сквозь вершину, полетела к луне, скрывшись из виду.
— Выстрелил! Я выстрелил! Эй, Хэйта! Запомнил? Тикуса, и ты не забывай!
Едва Мунэёри прокричал это, как край скалы под его ногами, прежде твердокаменный, треснул и Мунэёри сорвался в черную пропасть, рухнув на дно ущелья. Лук вылетел из его рук, вспыхнуло пламя, лук обернулся сияющим, как лунный свет, лучом, метнулся из ущелья к вершине, поднялся над ней и, кружась в небе, унесся по направлению к дворцу.
Хэйта все еще сидел в хижине у огня со свитком сутры в руках. Когда просвистела третья стрела, свиток выскользнул у него из рук и с шелестом упал на пол. «Я выстрелил!» — донесся до него крик. Эхо подхватило крик, и голос Мунэёри летал над хижиной. Не обращая внимания на упавший свиток, Хэйта, не шелохнувшись, долго сидел на корточках, будто забыв о голосе, пронзившем слух. Огонь затухал, но Хэйта не подбрасывал в него щепок, и прогоревшие ветки начали тлеть. Головешки рассыпались. Вдруг из пепла на пол выскочила горящая ветка, огонь перекинулся на край свитка. Свиток занялся, полыхнуло пламя. В дрожащем пламени показалась очаровательная девичья фигурка в узорчатом платье и тотчас исчезла. Пламя опало, оставив на полу горстку пепла от сгоревшего свитка.
