На рассвете Алеша, который почти не смыкал глаз, тихонько слез с охапки мелких веток и пучков сухой травы. За сторожкой фыркали кони, но ласково, словно не врага чуяли, а переговаривались о чем-то своем, лошажьем.
Когда он приблизился, Добрыня заканчивал седлать коня. Затянул ремни подпруги, оглянулся на тихий шаг:
– Чего подкрадываешься?
– Илью не хотел будить, – ответил Алеша. – Ты… хочешь ехать?
– Надо, – ответил Добрыня просто.
– Лучше я, – возразил Алеша. – Я увертливей. А он тоже ослабел от Илюшиных ударов.
Добрыня помедлил с ответом. Алеша и вправду самый быстрый, но он, Добрыня, почти не уступает ему в скорости, зато превосходит в силе, умении, выносливости. Он умеет, как и Илья, распределять силы на всю схватку, угадывая ее конец.
– Нет, – сказал он тяжело, – рисковать нельзя. Поеду я.
Алеша не успел возразить, как сзади раздался хриплый, словно простуженный, рев:
– Кто поедет?
Илья стоял, держась за столб сторожки, покачивался, бледный как привидение, как его нательная рубаха. Лицо за ночь осунулось еще больше, а кровоподтеки стали зловеще черными.
– Илья! – воскликнули оба в один голос.
– Что задумали, мерзавцы, – проговорил он с отвращением.
– Илья, – сказал Добрыня убеждающе, – ты вон шагу ступить не можешь…
– Но сидеть могу?
– То сидеть…
– Я буду сидеть, – сказал Илья, – но не на лавке, а на коне. А вы… Как можно? Где доблесть, где ваша воинская честь? Он враг наш, но ему еще тяжелее. Вы хоть кружку воды мне подавали, а ему кто? Он один лежит в своем шатре!.. У кого из вас хватило бы совести вступить в бой с раненым?
Голос старого богатыря был полон горечи, и оба молчали, рыли взглядами землю. Алеша дорылся до кладов, потому что лицо внезапно просветлело.
– Но он сильнее!.. Это значит, мы только уравнялись бы!
– Нет, – сказал Илья угрюмо. – Вот если я не вернусь…
Алеша снова потупился, а Добрыня сказал мудро:
– Тогда его искать не придется. Сам найдет.
– Тогда поступайте как знаете, – рассудил Илья. – А сейчас надо жить так, как велит честь и воинская совесть… Но на коня взлезть все же помогите, остолопы.
Конь шел тяжело, словно тащил гору. Противник, такой же вороной, как и он сам, оказался моложе и злее, в обеих схватках умело бил передними копытами, хватал зубами, пытался сбить грудью. Если бы не пришлось побывать в сотне таких схваток, то этот молодой мог бы победить еще в первый же день. А так удалось продержаться до сегодняшнего утра…
Муромец обреченно смотрел на медленно вырастающий шатер. Оба коня паслись неподалеку, один уже под седлом. Полог шатра откинулся, оттуда шагнул, пригибаясь, высокий воин в дорогой кольчуге, поверх которой блестят широкие булатные пластины. Завидев Муромца, тут же бросился к оседланному коню. Двигался быстро, легко, хотя Муромцу показалось, что левую ногу слегка подволакивает.
Когда приблизились к стоянке, незнакомый поединщик уже развернул коня навстречу.
– Ты дрался хорошо, старик, – крикнул он звонким звучным голосом, – но сегодня твой день!
– Или твой, – ответил Илья угрюмо.
Воин захохотал:
– Не скрою, мне досталось. Никто и никогда так раньше… Но взгляни на себя!
– Ты трусишь, – обронил Муромец равнодушно.
– Я?
– Ты. Я не первый раз в поединке. Вижу, когда кто вот так…
Воин онемел от изумления. Потом медленно выдохнул сквозь зубы, грудь его опала, и Муромец понял, что попал в самую точку.
– Да как ты… – Воин прошипел зло, но вместе с тем растерянно, умолк, поперхнулся, провел ладонью в рукавице из буйволиной кожи по лицу. – Впрочем, ты в самом деле способен напугать!.. Но я вижу, сколько в тебе осталось жизни. И вижу, сколько во мне. Тебе не выстоять.
Муромец снял с седельного крюка булаву, до чего же тяжела, сказал приглашающе:
– В ваших землях воюют языком?
Воин всхрапнул оскорбленно, его конь тут же сделал скачок вперед, еще, еще… Булава взлетела над головой Муромца, воин закрылся щитом, грохнуло так, что в земле хомяки спрятались поглубже, птицы улетели на край неба, а на далекой заставе Добрыня и Алеша вздрогнули и замерли, вслушиваясь в страшный грохот и лязг.
Солнце поднялось на самую вершину, головы и плечи накалились под жгучими лучами. Над обоими колыхался струями перегретый воздух, как над раскаленными слитками железа. С грохотом и лязгом оба тяжело били друг по другу, измученные кони стояли, лишь вздрагивали, когда всадника сотрясало от удара, и та дрожь уходила через их тела прямо в землю.
Илья не чувствовал ни рук, ни тела. Перед глазами в красной пелене иногда возникало искаженное лицо с оскаленными зубами, он чувствовал, как его руки все же вскидывают тяжелую, как гора, булаву, стараясь ударить в это ненавистное лицо, как снова грохот и звон, голова раскалывается от боли и лязга, противник смахивает кровь с лица, та уже не огибает брови, а заливает глаза, молчит, лишь дышит хрипло и надсадно, но силы еще есть, а вот у него, лучшего из богатырей, уж нет, кончились…
Булава в его руке внезапно лишь дернулась кверху, но поднять уже не сумел. Враг еще не понял, что старый богатырь выдохся, а Илья уже сказал себе горько: все, отвоевался. Осталось только помереть без позора.
Он качнулся вперед, высвобождая ноги из стремян, дотянулся до противника. Тот вяло ударил мечом, но лишь угодил рукоятью в лоб, а Илья, обхватив его за плечи, рывком качнулся вниз, увлекая с собой.
Он извернулся, упал умело сверху, под ним только хрустнуло. Враг всхлипнул, дыхание вылетело от удара. Илья навалился всем телом, оглушенный противник начал барахтаться, приходя в себя. Чувствуя, что тот с каждым мгновением восстанавливает силы, не удержать, Илья торопливо сунул пальцы за голенище сапога, нащупал рукоять узкого ножа из закаленной дамасской стали.
– Ты… – прохрипел противник, – ты…
– Прощай, – выдохнул Илья вместе с кровью из разбитых губ. Собрав остатки сил, он ударил ножом. Разбитые кольца кольчуги заскрежетали по лезвию. Нож вошел едва на два пальца, Илья привстал и навалился всей тяжестью, сам рухнул на рукоять ножа, вгоняя в твердое, как молодой дуб, тело противника. – Все… Не сиротить тебе малых детушек… Не жечь, не гулять на Руси…
Юный богатырь дернулся, почти сбросил тяжелое тело старого исполина, но побелел от острой боли, бессильно рухнул, а Илья дожал нож так, что рукоять уперлась в грудь. Воин захрипел, изо рта хлынула алая струя. В яростных глазах внезапно появилась тень, пока только тень поражения. Он еще не верил, но избитое и раненое тело кричало, что на этот раз чужое железо разорвало ему сердце.
Илья с усилием оттолкнулся от противника, сел, все еще вжимая его в землю. Со лба и разбитого виска сползала густая кровь, слепила глаза. Он ощутил, что шлем потерял, ветер охлаждает разгоряченную голову, но волосы даже не шевелит, слиплись от крови.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
