— Ты хочешь, чтобы я отказалась от своих брачных обязательств? — не веря своим ушам, переспросила я. — И ты еще смеешь утверждать, что беспокоишься о Трое? Разве ты не понимаешь, что для него разрыв со мной станет страшным ударом? Он считает, что обрел во мне наконец ту единственную в мире женщину, которая способна его понять! Ту, которая будет с ним до его последнего дня!
Тони встал, озираясь вокруг, чтобы не смотреть мне в глаза, и хладнокровно повторил:
— Я пытаюсь сделать, как лучше. Ты должна понять, что Трой мой единственный наследник, после моей смерти вся наша компания перейдет к нему или же его сыну. Такова наша семейная традиция. На протяжении трех с половиной веков «Игрушки Таттертонов» переходили от отца к сыну или от брата к брату… И так должно быть и впредь. Трой должен жениться и иметь наследников, потому что моя жена слишком стара, чтобы рожать детей.
— Но у меня нет физических недостатков! Я способна рожать детей! Мы с Троем уже обсуждали этот вопрос и решили завести двоих.
— Я надеялся, что мне удастся решить это дело без неприятных эксцессов. Я прошу тебя не ставить меня в неудобное положение и не вынуждать говорить то, чего мне говорить не хотелось бы, — произнес Тони, тяжело уперевшись ладонями в стол и продолжая рассеянно озираться по сторонам. — Но ты, кажется, не намерена проявить понимание и такт. Тем не менее я еще раз прошу тебя поверить мне на слово, что у меня имеются веские основания противиться вашему с Троем браку. Ну почему ты не хочешь пойти мне навстречу?
— Почему? Я не вижу никаких причин для этого! Что мешает нам стать мужем и женой, объясни же мне наконец! Мне уже восемнадцать лет, по закону я могу выйти за него, и никто не сможет мне помешать осуществить свое законное право!
Тони тяжело опустился в кресло, отодвинулся вместе с ним от стола и, закинув ногу на ногу, стал покачивать ею. И, как ни странно, я поймала себя на том, что с удовольствием смотрю на его вычищенные до блеска туфли и высокие темные носки. Он тяжело вздохнул и заговорил совершенно другим тоном:
— Все сложилось так нелепо из-за твоего возраста. Я был уверен, что ты моложе, чем ты есть на самом деле. И лишь случайно, когда ты уехала, Трой обмолвился, что тебе уже восемнадцать. До этого момента у меня не возникало и тени сомнения! Когда я смотрел на тебя, я видел копию Ли, только с темными волосами. Даже своими движениями и манерой держаться ты похожа на нее, особенно в минуты хорошего настроения. Но порой ты напоминала мне и кое-кого еще… — Он внимательно посмотрел на мои волосы, за лето заметно посветлевшие и даже порыжевшие у корней, и спросил: — Ты когда-нибудь носила короткую прическу?
— Да какое это имеет значение? — теряя терпение, закричала я. — При чем здесь моя прическа?
— Мне кажется, что, если твои волосы постричь покороче, они будут виться, как, впрочем, это и случается с ними, стоит лишь тебе попасть под дождь!
— Да разве это играет какую-то роль? — снова воскликнула я. — Ну и что из того, что они не такого же цвета, как у моей мамы или у Джиллиан. Трою они нравятся, он мне не раз об этом говорил. Пойми же, Тони, что он любит меня! Он уже махнул на все рукой и мысленно считал себя мертвецом, пока не появилась я. Это он мне тоже не раз говорил. Но я убедила его, что его предчувствие скорой смерти не оправдается.
Тони снова встал с кресла и, поправив стрелки на брюках, сказал:
— Скажу откровенно, я не любитель мелодраматичных сцен с признаниями и покаяниями. Я предпочел бы, чтобы они разыгрывались на сцене театра или на киноэкране. Сам я человек уравновешенный, и мне остается лишь восхищаться людьми с таким легковоспламеняющимся и взрывным характером, как у тебя. Возможно, ты этого и не знаешь, но и Трой обладает схожим темпераментом, с той лишь разницей, что он медленнее разгорается, а когда взрывается, то волна поражает его самого. Вот почему я стараюсь быть предельно осторожным. Еще раз готов поклясться тебе, что люблю своего брата больше, чем себя. Он для меня как сын, и могу с полной откровенностью сказать тебе, что я не желал иметь родного сына, чтобы не лишать Троя права на наследство. Мне кажется, ты и сама уже догадалась, что именно гению Троя наша фирма обязана своим процветанием. Это он создает новые игры и придумывает оригинальные игрушки, а я лишь продаю их по всему свету и пользуюсь славой, принадлежащей по праву ему. Я не более чем управляющий, мне и за десять лет не выдумать того, что так легко рождается в голове Троя.
Я слушала Тони с нарастающим недоумением: зачем он рассказывает мне все это? И почему именно сейчас, когда меня волнует совершенно другое?
— Так что президентом нашей компании должен стать Трой и никто другой, — повторил Тони. — И поэтому умоляю тебя: исчезни из его жизни без лишнего шума, а уж я позабочусь о том, чтобы смягчить этот удар. Ты можешь вернуться к своему Логану, не помню его фамилии, а я положу на твой банковский счет два миллиона долларов! Подумай над этим! Два миллиона, — раздельно повторил он. — Да за такие деньги убивают, — добавил он со своей обворожительной улыбкой. — Сделай это ради Троя! Да в конце-то концов — ради самой себя! И ради меня, и ради своей покойной матери…
Мое терпение лопнуло, этого я уже простить ему не могла.
— Да какое она имеет отношение ко всему этому? — закричала я, вне себя от ярости на него за то, что он посмел коснуться в такой момент памяти моей матери.
— Самое непосредственное, если уж тебе так угодно знать! — еще громче воскликнул он, словно моя ярость вспыхнула жарким пламенем прямо у него под ногами.
20. Моя мать и мой отец
— Что бы там ни было, я хочу знать все до конца! — воскликнула я, вскакивая с кресла.
— Ты требуешь от меня слишком многого, моя девочка, — осевшим голосом проговорил Тони. — Но все же я пойду тебе навстречу, хотя мне и не хотелось бы этого делать. Сядь и выслушай меня до конца, а потом уже можешь дать волю своим чувствам и даже возненавидеть меня, как я того, собственно, и заслуживаю.
Холодный взгляд его синих глаз сковал мой язык, и я молча повиновалась.
— Ли с самого начала возненавидела меня, — ровным глухим голосом начал свой рассказ Тони. — Она не могла простить мне, что я отбил мать у ее отца, которого она обожала. Все мои попытки примириться с ней девочка отвергала, и в конце концов я махнул на них рукой, понимая, что они обречены на неудачу. Ли все равно продолжала бы считать только меня главным виновником бед своего отца.
После медового месяца я понял, что допустил большую ошибку, женившись на Джиллиан: она уже не способна была любить кого-либо, кроме себя. Боже мой, целыми днями Джилл могла глядеть в зеркало, восхищаясь своей юной внешностью! Но я не подавал виду, что это бесит меня, хотя, наблюдая за тем, как тщательно она причесывается, припудривает носик и подкрашивает губки, меня едва не тошнило.
