Предвыборной кампании положила начало пресс-конференция – и Грейс тут же ощутила разницу. Чарльза расспрашивали о его прошлом, о юридической фирме, о его состоянии, доходах, о детях. А потом спросили о Грейс и ее деятельности в организации «Помогите детям!» и даже о приюте Святого Эндрю. Таинственным образом стало известно об их пожертвованиях. Но несмотря на столь живой интерес к ее персоне, все обошлось – Грейс всем понравилась. Журналы наперебой просили ее об интервью, мечтали поместить на обложках ее фотографии, но сначала она наотрез отказывалась. Она не изменила своим привычкам, предпочитая держаться в тени. Все, чего она хотела, – быть помощницей мужа, его правой рукой, но не выставлять себя напоказ. А теперь от нее хотели совсем другого. Это был воистину лакомый кусочек для прессы: пятидесятивосьмилетний кандидат с внешностью кинозвезды и его красавица жена, двадцатью годами моложе супруга. К весне ясно было, что журналисты во что бы то ни стало хотят узнать все о ней и детях.
– Но я не хочу давать интервью! – пожаловалась она однажды Чарльзу за завтраком. – Ведь это ты кандидат, а вовсе не я! Зачем я-то им нужна?
Она налила мужу вторую чашечку кофе. У них, разумеется, была домработница, но Грейс любила сама заботиться о Чарльзе и детях, и каждое утро неизменно сама готовила им завтрак.
– Я честно тебя предупреждал. – Чарльз был вполне спокоен. Ничто не могло вывести его из себя, даже когда о нем весьма нелестно выражались, что последнее время нередко случалось. Но уж такова политика – Чарльз заранее был к этому готов. Здесь приходилось играть по жестоким правилам. – Кстати… – Чарльз невозмутимо допивал свой кофе. – Если бы ты была дурнушкой, они не приставали бы. Может, тебе просто-напросто резко подурнеть? – Он нежно поцеловал ее.
Потом он, как всегда, отвел детей в школу. Мэттью, младший, был уже во втором классе, а Эндрю стал совсем взрослым. Все дети посещали одну и ту же школу, и теперь у них в Вашингтоне было куда больше приятелей, нежели в Коннектикуте, но везде они чувствовали себя как дома.
Вплоть до самого июня все было гладко, кампания шла прекрасно, и Чарльз был доволен. В ближайшее время они собирались поехать куда-нибудь на лето и отдохнуть. Но однажды вечером Чарльз появился дома раньше обычного. Он был бледен. Грейс с замиранием сердца подумала, что с кем-то из детей произошло нечто ужасное. Она стремглав кинулась навстречу мужу.
– Что?.. – Она задыхалась. …Наверное, решили вначале позвонить ему… но с кем стряслась беда? Эндрю… Абигайль… Мэтт…
– У меня плохая новость, – грустно сказал Чарльз и шагнул к ней.
– Господи, да что случилось? – Она стиснула ему руку.
– Мне только что позвонил наш человек в Ассошиэйтед Пресс…
– Слава Богу, с детьми ничего дурного!
– Грейс… Им известно все о твоем отце… и о Дуайте. Ему невыносимо тяжело было говорить ей об этом, но подготовить ее он был обязан. Он лишь мучительно сожалел, что это из-за него она попала в беду. Лишь теперь он отчетливо осознавал, что не должен был ударяться в большую политику. Как он был глуп, как эгоистичен, как наивен! А страдать будет она. Пресса безжалостно растерзает ее.
– О-о-о… – Она уставилась на него. – Я… ну ладно. – И вдруг обеспокоенно взглянула на мужа: – А насколько это серьезно для тебя?
– Не знаю. Но дело вовсе не в этом. Я не хотел, чтобы ты прошла через все это.
Он нежно обнял ее за плечи и бережно повел в гостиную.
– Все станет достоянием гласности ровно в шесть часов, в ближайшем выпуске новостей, но нам предложено предварительно дать пресс-конференцию, если мы согласны…
– Я… должна? – Лицо Грейс стало серым.
– Нет, ты ничего не должна. Просто подождем и посмотрим, насколько все серьезно, а разбираться будем уже потом.
– А дети? Что я им скажу? – Грейс уже овладела собой, но была очень бледна, да и руки у нее тряслись.
– Лучше рассказать им правду.
Они вместе заехали за детьми в школу, а потом все сели за стол в гостиной. Первым заговорил Чарльз.
– Мама и я должны кое-что рассказать вам, – тихо начал он.
– Вы разводитесь? – округлил глаза Мэтт. Все родители его приятелей в последнее время только и делали, что разводились.
– Нет, разумеется… – Отец невольно улыбнулся. – Но то, что вы сейчас услышите, немногим лучше. Это касается мамы – у нее трудная полоса в жизни. Но мы решили, что вам следует знать. – Лицо Чарльза было очень серьезным, он крепко сжимал руку Грейс.
– Ты больна? – нервно спросил Эндрю. Мать его друга недавно скончалась от рака.
– Нет, я прекрасно себя чувствую. – Грейс глубоко вздохнула, чувствуя стеснение в груди – почти уже позабытое ощущение… Она даже не помнила, когда пользовалась последний раз ингалятором. – Просто давным-давно со мной случилась одна история… это очень трудно объяснить, а еще труднее – понять… Это нужно видеть, пережить… – Она мужественно боролась со слезами, а Чарльз нежно сжимал ее руку.
– Когда я была маленькой – вот как Мэтти сейчас, – мой папа очень дурно обращался с моей мамой… он часто ее бил, – заговорила она спокойно, но очень печально.
– Что, по-настоящему бил? – поразился Мэтт.
Грейс мрачно кивнула:
– Да. Очень сильно, по-настоящему. И причинял ей много боли. Это продолжалось очень, очень долго, а потом она заболела.
– Из-за того, что он бил ее? – снова спросил Мэтт.
– Возможно, и нет. Просто заболела. У нее обнаружился рак… как у мамы Зэка. – Имя друга Эндрю хорошо известно было всем в доме. – Она тяжело и долго болела… четыре года. А пока она болела, он стал бить и меня… он делал много страшных вещей… а порой бил и ее, больную… Но я считала, что если позволю ему терзать себя… – Глаза ее наполнились слезами, голос сорвался. Чарльз только еще крепче сжал ее руку, чтобы придать ей мужества. – Я думала, что, если позволю ему издеваться надо мной, он не будет так жесток с ней… и вот, я позволяла ему делать со мной все, чего ему хотелось… как это было ужасно… А потом она умерла. Мне было семнадцать лет. И вот, вечером после похорон…
Она на секунду закрыла глаза. Она была тверда в своем решении поведать детям историю, которую прежде наивно надеялась скрыть навеки. Она должна была сделать это первой – прежде, чем добрые дяди и тети с телевидения об этом позаботятся…
– Вечером, после похорон, он снова побил меня… он страшно меня избил… мне было невыносимо больно, и я была до смерти напугана… и тут вспомнила про револьвер, который мама держала в ящике ночного столика, и я схватила его… думаю, я просто хотела его припугнуть…
Теперь она уже рыдала, а онемевшие дети в ужасе смотрели на нее.
