– Но ведь ты по-прежнему не можешь объяснить свой поступок? Все твои витиеватые оправдания, твои пояснения, твои сравнения, не могут отменить одного: ты собирался поджечь костер.
– Как я уже сказал, Этла хотела дать тебе один последний шанс, – возразил инквизитор, в первый раз заметно взволнованный. – Я скажу тебе это, потому что должен. Она использовала террор как оружие. Этла не дала тебе никакого реального выбора в тронном зале, потому что была в ярости от того, как близко ты подошел к ее уничтожению, и потому что ты продолжал оказывать ей неповиновение.
Сархаддон сверлил меня взглядом, горящим каким-то нечестивым пылом.
– Мы все оспорили ее решение. Этла смягчилась, объяснила нам, что делать. Я должен был поджечь костер и дать пламени распространиться по краю. Маг без труда мог его контролировать, как ты понимаешь. – Сархадцон показал рукой в сторону, в темный коридор. – Не спорь, ты тоже маг. Вы провели ночь в камерах, ожидая смерти, а потом, привязанные к столбам, смотрели бы, как пламя идет к вам. И тогда я предложил бы тебе шанс спасти не только себя, но всех остальных, потому что я был единственным человеком, которого ты действительно знал. Ты бы согласился, потому что это означало спасение для всех. Ты бы выполнил любое требование Этлы, лишь бы спасти им жизнь.
У меня перед глазами все поплыло, и я непроизвольно попятился, вытягивая руку, чтобы удержать равновесие.
– Ты…
Я был тогда готов уйти в себя, отгородиться от внешнего мира и боли умирания. Я бы не услышал Сархаддона, а Этла приняла бы мое молчание за ответ. У остальных не было этой роскоши, не было магии, чтобы смягчить агонию, и без вмешательства Гамилькара моя готовность использовать ее стоила бы всем жизни, и мне в том числе. Я нервно сглотнул слюну, не желая поверить в масштаб того, что рассказывал Сархаддон.
– И Этла погасила бы пламя и строем увела нас обратно? Она бы выглядела дурой.
– Тебя бы не сожгли, Катан. Инквизиция тоже не хотела, чтобы Этла вас убила. Люди должны видеть, что они выполняют волю Рантаса, и скорая казнь не входила в их планы.
– Ты шагнул вперед – с тем факелом, – готовый поджечь дрова, но не сжечь нас? Да как в такое можно поверить?
– Можно, потому что ты разумный человек. Это было жестоко, да, и не случилось бы ни при ком другом, кроме Этлы. Террор порождает лишь ненависть, Катан, и ты – живое тому доказательство. Если инквизиция начнет сжигать еретиков на Архипелаге, погибнут тысячи – и впустую. Лечеззар объявит свой Священный Поход, и на этот раз они не оставят дело разрушения незаконченным.
– Зато больше не будет ереси. Никто больше не будет сопротивляться вам, никто и никогда. Архипелаг превратится в пепел, но вы избавитесь от оппозиции.
– Ты когда-нибудь читал Кариния, Катан? Фетийского историка? «Они несут опустошение и называют его миром».
Я сомневался, что эти слова будут забыты, даже если самого Кариния забудут. Всегда найдется какое-то событие, к кому они применимы.
– Мы служим Рантасу не для того, чтобы превратить Его мир в пустыню.
– ЕГО мир? – гневно переспросил я. – Мы плаваем на поверхности бесконечного океана, и ты говоришь о мире, принадлежащем только Огню? Мир состоит из ВСЕХ стихий, не только из твоей избранной.
– Но без Его святого огня не было бы ни жизни, ни городов, ни цивилизации. Была бы лишь одна бескрайняя пустыня.
«Огонь – это искра, дающая жизнь всем вещам.»
– Но я отвлекся. Я не хочу видеть эти острова опустошенными. Почему я должен их опустошать?
– Почему вы должны это делать? Потому что население ненавидит вас, потому что есть люди, верящие в старых богов, чей культ вы объявили ересью. Потому есть люди, не согласные забыть предательство Сферы.
– Это дело прошлого, – отмахнулся Сархаддон. – То, что случилось двести лет назад, конечно, важно, но если оно станет властвовать над нашей жизнью, мы никогда не уйдем вперед.
– Вперед к твоей обетованной земле, где нет вообще никакого инакомыслия.
– Это методы Сферы создали инакомыслие, не ее идеалы, – парировал он, воспламененный убежденностью. – Есть миллионы душ, навечно проклятых, потому что они жили прежде, чем мы пришли. Есть сотни тысяч проклятых, кто отказался признать нашу истину. И если начнется Священный Поход, сколько еще присоединятся к ним?
Искренне ли верил Сархаддон в то, что говорил, или нет, я не знаю. Но я никогда не слышал, чтобы инквизиторы так рассуждали. И у меня зародилось робкое предположение, что, несмотря на свое участие в преступлениях Этлы, Сархаддон может оказаться иным. Инквизиторы в массе своей хитры, изворотливы, по-своему умны, но при этом они – фанатичные и даже недалекие люди. Я знал, что Сархаддон умен, и в моем сердце слабо шевельнулась надежда. Я не мог его простить, но я хотел верить, что он – другой. Не копия Лечеззара.
– Мы пришли проповедовать, спасать, – закончил Сархаддон. – Вести души обратно к свету. Если Премьер увидит, что большинство апелагов вернулись в лоно Сферы, он не начнет Священный Поход.
– Хотите изолировать ересь, чтобы было проще ее уничтожить?
– Я хочу проповедовать не только отвернувшимся, но я еретикам. Катан, Поход будет, если противостояние продолжится. Инквизиция с огромным рвением исполнит свой священный долг, начнутся восстания, и Лечеззар пошлет рыцарей. На этот раз они останутся здесь, они убьют любого, подозреваемого в ереси, и будет масса смертей, масса убийств.
– Зачем ты говоришь мне это? – спросил я наконец. – Зачем ты сюда пришел?
– Затем, что ты видный еретик, человек, которого я знаю, и ты, вполне возможно, знаешь фараона. Ей могут вернуть трон. Меня спрашивали об этом, и я говорил с экзархом, даже с Премьером. Ей бы позволили защищать ее народ, если бы она поддержала наши усилия в обращении. Мы не будем использовать силу и принуждение в этот раз, только убеждение, как нам следовало сделать с самого начала.
– Ты хочешь, чтобы я поговорил с принцессой? Убедил ее, что Сфера – убившая ее семью и вынудившая ее всю жизнь скрываться – хочет ее сотрудничества? Это более чем резкая смена веры.
– Я хотел бы, чтобы ты попытался. Но даже без этого, я прошу: разреши мне попробовать. Дай мне отсрочку, и я сделаю все возможное, чтобы снять с вас интердикт генерал-инквизитора. У меня приказ от самого Премьера. Он дает мне право проповедовать, и даже генерал-инквизитор не в силах его отменить. – Сархаддон вытащил из складки своего балахона тяжелый пергаментный свиток и передал мне.
Я развернул его и начал читать крупные строчки текста, скользнув взглядом по массивной премьерской печати внизу. Сначала я читал довольно быстро, потом медленнее, потом остановился, чтобы перечитать строки, которым я едва мог поверить, которые казались почти нереальными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
