Хейзл тоже посмотрела ей вслед и пробормотала:
— Надавала бы я этой потаскушке по трусам… если б она их носила.
— А что, ее обвинение — туфта?
— Не совсем. Возможно, Джек твой приятель…
— Нет, мы просто знакомы.
— Знаешь… бывали у меня мерзкие боссы… но он настоящий подонок. Вряд ли он затягивает время, чтобы помучить нас — мне бы и в голову не пришло его проверять, — но некоторые позы очень трудно держать три минуты. Например, Афродиту у Эстеллы. Ты видел?
— Нет.
— Она балансирует одной ногой на шаре, а другая нога приподнята и заменяет собой фиговый листочек, потому что она там без одежды. Джек установил аварийный выключатель, чтобы прикрыть ее, если она сорвется, но все равно это дикое напряжение.
— Лучше скажи, чтобы самому прикрыться от полиции.
— И от нее тоже. Джек хочет, чтобы мы работали так круто, как только можно, чтобы не замела полиция нравов.
— Не понимаю, зачем ты пошла работать в этот притон. Ты могла бы получить роль в фильме.
Она печально рассмеялась.
— Эдди, ты когда-нибудь пробовал получить роль? Я-то пыталась.
— И все-таки… впрочем, ладно. А что вы с Эстеллой не поделили? Ты сердишься, когда говоришь о ней.
— Она… хотя неважно. Наверное, у Эстеллы были добрые намерения.
— Ты хочешь сказать — когда она затащила тебя сюда?
— Не только.
— А что еще?
— Да ничего… слушай, как ты думаешь, мне действительно нужен крем от морщин?
Я рассматривал ее близко и старательно, пока она слегка не покраснела, а затем заверил, что абсолютно не нужен.
— Благодарю, — произнесла она. — А Эстелла явно считает, что нужен. Недавно она посоветовала, чтобы я позаботилась о своей внешности и надарила мне кучу косметики. Я поблагодарила Эстеллу за подарки — с ее стороны это, наверное, проявление дружелюбия… тем не менее меня покоробила такая забота.
Я кивнул и постарался сменить тему. Мне не хотелось говорить об Эстелле; я хотел говорить о самой Хейзл… и о себе. Я сказал, что знаю одного агента (моего собственного), который может ей помочь. Услышав, что есть шанс получить роль, она заинтересовалась по-настоящему — если не мной, то по крайней мере тем, что я ей говорил.
Случайно взглянув на часы за стойкой бара, она ахнула:
— Чуть не опоздала на свое выступление. Пора идти. Пока!
Было без пяти двенадцать. Мне удалось пересесть с конца стойки поближе к середине, прямо напротив пульта управления «Магическим зеркалом». Я не хотел, чтобы яркий свет за стойкой Джека мешал мне смотреть на Хейзл.
Почти в полночь из подсобки выбежал Джек и, оттолкнув своего помощника, занял место возле пульта.
— Как раз вовремя. Она звонила? — спросил он меня.
— Нет, не звонила.
— Ну и хорошо. — Он убрал со стойки грязные стаканы, сменил пластинку на проигрывателе — в общем, суетился понемногу, как обычно. Я не отрываясь смотрел на «Зеркало».
Раздалось два звонка, резких и громких. Джек почему-то не объявлял выступление. Я оглянулся и увидел, что он, сжав микрофон в руке, испуганно таращится на дверь.
В зал вошли двое полицейских, Ханнеган и Фейнштейн. Наверное, Джек испугался, что залетел под облаву. Да только патрульные полицейские не таскаются по облавам. Я понял, зачем они сюда пришли, еще до того, как Ханнеган слепил Джеку улыбочку и махнул рукой, показывая, что все нормально — они просто влезли бесплатно поглазеть на девочек под предлогом наблюдения за моралью публики.
— А сейчас мы представляем «Магическое зеркало», — раздался из колонок голос Джека. Кто-то влез на табурет рядом со мной и просунул ладонь мне под локоть. Я обернулся. Рядом сидела Хейзл.
— Тебе же надо быть не здесь, а там, наверху, — пробормотал я, как дурак.
— Ладно, успокойся. Так Эстелла сказала… я объясню после представления.
На балконе стало постепенно светлеть, из колонок зазвучал «Грустный вальс». И снова на сцене был алтарь. Эстелла распласталась на нем пуще прежнего. Когда стало совсем светло, я заметил у нее возле груди красное пятно и торчащую рукоять кинжала. Хейзл успела рассказать мне о каждом акте; это была так называемая «Жертва на алтаре», которую по программе полагалось показывать в час ночи.
Я опечалился, не увидев Хейзл в работе, но, надо признать, сцену поставили удачно — настоящий драматизм с тошнотворным привкусом, душераздирающее сочетание садизма и сексуальности. Красная жидкость, которую я посчитал за кетчуп, стекала вниз по голому боку Эстеллы, а рукоятка театрального кинжала торчала так, словно клинок действительно вонзили в тело, — публике это очень понравилось. Сцена была естественным продолжением «Жертвоприношения солнцу».
Хейзл завизжала прямо мне в ухо.
Ее первый крик оказался сольным. Но потом, через секунду или две, завопили все женщины в зале — контральто, альт, немного тенора, но в основном визгливое сопрано. Сквозь шум и крики прогремел мощный бас Ханнегана:
— Всем оставаться на местах! Эй, кто-нибудь, включите свет!
Я схватил Хейзл за плечи и встряхнул ее.
— В чем дело? Что там наверху?
Она ошеломленно тыкала рукой в направлении балкона и монотонно причитала:
— Она мертва… она мертва… она мертва!
Хейзл сползла с табурета и метнулась в подсобку. Я последовал за ней. Свет в зале резко вспыхнул, огни на балконе продолжали гореть.
Мы проскочили первый, второй и третий пролеты лестницы, пробежали через маленькую костюмерную и ворвались на сцену. Я почти догнал Хейзл, Фейнштейн наступал мне на пятки.
Мы застыли, сгрудившись в дверях и щурясь от яркого света. Признаюсь, зрелище открылось нам безотрадное. Она действительно была мертва. Кинжал, который следовало прижать рукой к груди, предварительно обмазав кетчупом для создания иллюзии… этот причудливый клинок, это гибкое стальное лезвие оказалось на три дюйма ближе к ее грудной кости, чем полагалось по сценарию. Его вонзили прямо в сердце.
На полу у алтаря, на расстоянии вытянутой руки от Эстеллы, скрытые от глаз публики, стояли песочные часы для варки яиц. И когда я взглянул на них, упали последние песчинки.
Хейзл потеряла сознание, я подхватил ее (сдобная девочка!) и уложил на кушетку.
— Эдди, — сказал Фейнштейн, — звони в участок. Передай Ханнегану, чтобы никого не выпускал. А я останусь здесь.
Я дозвонился до участка, но Ханнеган обошелся без наших советов. Он усадил народ по местам и настоятельно советовал не вставать. Джек по-прежнему стоял за стойкой, оцепенев от изумления; яркий свет от пульта придавал ему вид мертвеца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
