– Наташа, помнится, Вера говорила, у них ремонт идет полным ходом. Вот я и подумал: а что мы Стрельцовым на новоселье будем дарить?
Наташа думала одну двадцать пятую секунды, потому что ответила сразу:
– Фикус можно подарить.
– Неожиданно, – похвалил Бобровский. – Я фикус только в старом кино видел. Ах, да! В приемном покое доживает какой-то чахлый экземпляр.
Покачав укоризненно головой, Наташа пустилась в объяснения:
– Фикус – это символ семейного уюта. Они же очень красивые есть, в напольных кашпо. Говорят, фикус сохраняет лад в семье, укрепляет взаимную любовь, влияет на плодородие…
Владимир Николаевич задумчиво поднял брови:
– Мне виделось нечто более материальное. Время у нас, я так понимаю, еще есть. Но думать надо. Ты ее подруга, как-нибудь хитро выспроси: что бы их могло порадовать.
– Да все у них есть… – вздохнула Наташа. – А чего нет – то не подарим, как бы нам ни хотелось…
Бобровский прищурился:
– А знаешь, кое-какая идея у меня есть на этот счет…
– Ну, так поделитесь, обсудим, – теряясь в догадках, что это может быть за идея, сказала Наташа.
Но Владимир Николаевич решил напустить туману для пущей важности:
– Нет, идея должна вызреть. Я ее, так сказать, выносить должен.
Ирония Наташи сквозила в каждом слове:
– Только имейте в виду: девяти месяцев у нас уже нет! Осенью они окончательно переезжают.
Больше поговорить на эту тему не удалось: в ординаторскую вошла Вера Михайловна:
– Две мамочки, как сговорились, домой просятся. На все согласны, только бы пару дней в семьях провести.
– Из какой палаты? – робкая надежда, прозвучавшая в голосе Бобровского, была услышана и убита раз и навсегда:
Вера Михайловна усмехнулась:
– Не надейся, твоя любимая Иванова как раз просит ее оставить подольше, ни в какую домой не хочет возвращаться – до самых родов.
Наташа, глянув на Бобровского прежними глазами, вдруг сказала:
– Как я ее понимаю…
– Да, я тоже понимаю, – сказал он, – как ни странно это может прозвучать.
Пошел к дверям. Потом резко обернулся:
– Не в том смысле, что я домой не хочу. Просто она не притворяется: дома ей плохо. Бедная девчонка… И мальчишка тоже…
Вера посмотрела на него с интересом:
– В смысле, муж?
– В смысле, сын.
* * *
А в Катиной палате мамочки наперебой приставали к Тоне-Таро. Алеся, как-то вдруг поверив в провидческий талант Тони-Таро, упрашивала ее:
– А можешь посмотреть, что у меня дома сейчас? Муж мой дома живет или собрал ребенка и перебрался к маме? Меня когда в больницу увозили, он обещал, что справится сам, без мамочки.
Тоня невозмутимо тасовала карты:
– Тебе жалко, что ли? C бабушкой-то им по-любому лучше.
Алеся иронически скривилась:
– Ему, может, и лучше, а меня она потом год грузить будет, что ее сынок несчастный, некормленый, неухоженный, живет, как сирота. И если бы не она…
Тоня-Таро понимающе кивнула и разложила карты в виде какой-то сложной фигуры. Находя какую-то, ей одной понятную, последовательность, убирала одни карты, заменяя их другими… После нескольких серий перемены карт местами, Тоня замерла, мрачно глядя в расклад. И вдруг расслабилась:
– Да нет. Дом твой не пустой. Вижу тепло в нем, уютно.
Алеся тут же истолковала все по-своему:
– Значит, она сама к ним приезжает, в гости. Ну, уже хорошо.
Однако Тоня-Таро по-прежнему всматривалась в карточное каре. И увидела что-то еще:
– В вашей семье – крупное приобретение. У вас машина есть?
Алеся задумчиво переспросила:
– Стиральная? Швейная?
Тоня отрицательно покачала головой:
– Нет, автомобиль.
Мамочки переводили глаза с Тони на Алесю, с карт на Тоню, с Алеси на карты: никто не видел в загадочных мрачноватых картинках, нарисованных на черном фоне, ничего похожего на автомобиль.
– Есть старый «фордец». Ездит муж, но это машина свекрови.
Тоня с треском стукнула по карте с нарисованной башней:
– А я вижу, что она твоя и новая!
Контраст между изображением и толкованием был так велик, что Алеся, наконец, «прозрела» и потеряла интерес к гаданию:
– Ладно, Тоня, спасибо тебе… Хоть посмеялись от души.
Вслед за ней стали расходиться по своим местам и другие мамочки. Только Катя не спешила уходить. Она присела на краешек Тониной постели и тихо попросила:
– Тоня, а мне погадай?
За неимением другой клиентуры Тоня согласилась без лишних колебаний:
– Вопрос задай.
Катя пожала плечами:
– Ну, просто… Как все будет… Как в семье…
– Ну, давай… – и загадочные черные картинки стали ложиться, то как перевернутая пирамида, то как равнобедренная трапеция… Катя зачарованно смотрела на таинственный бумажный прогноз своей судьбы.
* * *
Наташа и Вера сидели в ординаторской, пользуясь минутами затишья, не спеша допивали чай. Наташа спросила:
– Какие планы на выходные?
Вера задумчиво посмотрела на свои руки. Маникюра в полном смысле слова эти руки не знали давно: только гигиенический.
– Придется дома субботник делать… – сказала она.
– Давай приеду, помогу тебе. Сашку прихвачу. Хочешь? – предложила Наташа.
Вера Михайловна посмотрела на нее с интересом:
– У вас все так серьезно? Вы встречаетесь?
Наташа ответила таким же интригующим взглядом:
– А что, это незаметно?
Вера пожала плечами:
– А как это можно определить? В ординаторской вы уже давно не целуетесь, в клизменной тоже не уединяетесь… Откуда мне знать?…
– Да вот отсюда и знать! – рассмеялась Наташа. – Потому и не целуемся, и не уединяемся. Потому что встречаемся! На работе – работа, а любовь – потом…
Недоверие сквозило во взгляде Веры Михайловны, брошенном искоса на Наташу:
– Ой, Наталья. Прямо, вот так и любовь?…
Наташа перестала смеяться и сказала серьезно:
– Нет, конечно. Если честно – не любовь. Это я о себе… Но, знаешь, он такой искренний, что думает, что чувствует – скорей рассказать, скорей обнять… А я не такая. Мне нравится…
Недолго помолчала. Потом сказала с легкой грустью…
– А вот Владимир Николаевич, похоже, влюбился. В Киру Алексеевну. Помнишь, я тебе говорила: она очень красивая. А ты ее не разглядела.
Вера выжидательно посмотрел на Наташу:
– Ну, положим, я и не разглядывала. А он… действительно влюбился? Не думаю.
Наташа тут же зацепилась за Верино сомнение. И не много ревниво, но с надеждой спросила:
– Откуда ты знаешь? А вдруг он голову потерял?… Эта Романова – женщина с загадкой…
Вера смотрела перед собой, размышляла:
– С загадкой? Ну да. Кто бы мог подумать, что такая солидная тетка ради дочери сама пойдет нянечкой. Другая бы проплатила ей палату, сиделок обеспечила, а эта – сама пришла. И заметь: не козыряла тут своими достижениями, пальцы не отгибала… Нет, умница, правда. А про него – точно знаю: голову он не теряет никогда. Вот уж кто – не мальчишка. Такие не влюбляются – любят.
На протяжении всего их разговора несколько раз скрипнула, открывшись на половину, дверь. Открылась – закрылась, открылась – закрылась… Наконец, в эту «вращающуюся» дверь заглянул Саша Сосновский. Выразительно глянул на Наташу, но не решился начать разговор при Вере. Наконец, не выдержал. Решительно распахнул дверь…
– Наталья Сергеевна! Ну что же вы?! Вас уже целый час ждут! Вы обещали… Проконсультировать.
Наташа отставила чашку с остывшим чаем, посмотрела недоуменно:
– Кто ждет? В одиннадцатой, что ли? Все нормально вроде было…
Сосновский посмотрел на нее, как на инопланетянина:
– Это называется – заработались! А пациенты ждут. А пациенты волнуются. А им, в их положении, волноваться никак нельзя. Правда, Вера Михайловна?
Вера покачала головой, якобы с пониманием:
– Ни в коем случае! Идите, Наталья Сергеевна! Консультируйте. А то, не ровен час, консультация сорвется. А вы же у нас главный консультант по консультациям, да, Саша?
Наташа была по-прежнему на своей волне, поэтому проигнорировала Верину иронию, да и не вдруг раскусила Сашкин подвох:
– Голова к концу дня кругом. Какая консультация? Иванова, что ли, опять хандрит?…
* * *
Наташа и Сосновский шли по коридору. Наташа хотела было войти в одиннадцатую палату, но Сосновский покачал головой – нет, не сюда. Наташа набрала уже хорошую скорость, чтобы дойти до конца коридора… Однако, оказавшись напротив комнаты, которую делила с сестрой-хозяйкой Прокофьевна, Саша произвел какой-то хоккейный прием, буквально втолкнув туда Наташу. И уже там обнял ее.
– Так, Саша, какого рода консультация тебе нужна? Пациент, я так полагаю, ты? – спросила Наташа, пытаясь между поцелуями глянуть в сосновские бессовестные глаза.
– Я – пациент! Я – больной. НЕИЗЛЕЧИМО, – счастливый от близости Наташи Сосновский шептал ей на ухо: – Я хронически влюблен. Постоянные рецидивы! Войдите в положение, доктор! Пожалуйста…
