Я надеялся, что по возвращении в армию меня направят в военно-воздушную академию. Там я на четыре года буду избавлен от политики и бюрократии. Это было пределом моих мечтаний. Но меня ждало разочарование.
Советский Союз уже некоторое время поставлял небольшие партии оружия в ряд стран Востока, осуществляя эти операции через различные ведомства. Теперь Сталин дал указание сконцентрировать весь экспорт вооружений в одних руках. В Наркомвнешторге уже существовал небольшой трест, который занимался экспортом автомобилей. В целях обеспечения конфиденциальности было решено расширить этот трест и создать в нем специальное подразделение для торговли оружием. Как раз в момент моего ухода из «Станкоимпорта» возникла проблема подбора кандидатуры на пост директора нового треста. Генштаб хотел видеть на этом посту военного, и вот, вместо того чтобы направить меня в авиационную академию, он предложил Политбюро мою кандидатуру на эту должность. Сталин ее одобрил. Меня вызвал Розенгольц и сообщил эту новость.
– Вы человек военный, – сказал он, – имеете опыт в области внешней торговли и дипломатии, к тому же востоковед. Более того, вы интересуетесь автомобилями. – Тут он хитро подмигнул мне – моя несчастная одиссея из Ленинграда в Москву была постоянным предметом шуток. – Эта работа как раз для вас, – продолжал он, – перед вами огромная задача – завоевать весь рынок Востока.
Партийная дисциплина была суровой; мне ничего не оставалось делать, как расстаться с мечтой о тихой учебе. Я стал первым президентом «Автомотоэкспорта», один департамент которого занимался торговлей автомобилями, а другой – оружием, что обещало стать довольно важным фактором в советской политике. Экспорт автомобилей осуществлялся вполне открыто. Более важной и более трудной задачей была организация экспорта оружия, которую надо было тщательно скрывать от общественности.
До этого Советский Союз импортировал и автомобили и оружие, но и теперь у нас не было намерения конкурировать с западными производителями; но Синьцзян, Афганистан, Монголия, Турция и Персия представлялись довольно перспективными рынками, к которым мы имели удобный географический доступ. Я не буду вдаваться в детали той напряженной работы, которая требовалась для создания аппарата треста, так же как и в перипетии борьбы с другими ведомствами за служебные помещения и кадры.
Самое трудное было в том, чтобы заполучить необходимое количество автомобилей и оружия для экспорта в условиях, когда все импортно-экспортные планы утверждались Политбюро. Ни один центнер зерна или килограмм масла, ни один метр ткани, ни один автомобиль или тонна руды, ни один станок сверх утвержденного плана не мог быть направлен на экспорт без специального решения Политбюро. Все списки экспортных товаров, цены и условия оплаты направлялись Сталину. Его решение было окончательным, независимо от того, к каким выводам пришел до этого Наркомвнешторг или Госплан, которые составляли эти планы, или наркоматы, которые занимались производством. Помимо годовых планов в Политбюро регулярно представлялись и квартальные планы с указанием номенклатуры экспорта и стран импортеров.
Эта процедура действовала не только в сфере импорта-экспорта, но и в области внутреннего снабжения. Тресты и органы управления составляли свои заявки, на основе которых Наркомат промышленности определял квоты и направлял их на рассмотрение Политбюро. В случае согласия Сталина они направлялись в Совнарком для принятия формального решения. Совнарком не мог ни на йоту изменить решение Политбюро, он просто выполнял канцелярские функции. Премьер Молотов автоматически одобрял все решения Сталина. Когда я получал решение за подписью Сталина, например, об отправке ста автомобилей в Синьцзян, то немедленно выполнял его. Когда то же самое решение через неделю приходило ко мне на бланке Совнаркома и за подписью Молотова, автомобили были уже в пути. Эта абсурдная ситуация продолжалась до весны 1941 года, когда Сталин, чувствуя приближение войны и видя, какими преимуществами пользуется Гитлер, занимая одновременно посты фюрера и рейхсканцлера, решил покончить с этой нелепостью и сделал себя премьером.
В «Станкоимпорте» я постоянно барахтался в бюрократическом болоте, то в «Автомотоэкспорте» меня накрыло с головой. Я не мог и шагу ступить без бесконечных совещаний и согласований с несколькими заинтересованными наркоматами. С Наркоминделом надо было посоветоваться о том, не противоречит ли наш экспорт общей политической линии в отношении данной страны. С Наркомпромом надо было отработать детальный график выпуска продукции. С Наркоматом обороны надо было согласовать вопрос о возможности экспорта последних моделей нашего оружия, а также обеспечить защиту наших изобретений. Вопросы цен и финансирования надо было согласовать с Наркомвнешторгом и Наркомфином. Нужно было урегулировать проблемы транспортировки и т. п. Горе мне, если я за несколько месяцев не смогу точно предсказать, сколько мне понадобится вагонов и в каком они пойдут направлении. Все это должно было быть включено в квартальный план Наркомата путей сообщения и связи.
Неделями я метался из одного ведомства в другое, улаживая конфликты интересов. Но не только я, все мои помощники ежедневно занимались тем, что метались из одного ведомства в другое, совещаясь и согласовывая. Свою собственную работу порой приходилось делать ночью.
На последнем этапе, перед тем как передавать материалы в Политбюро, нужно было получить согласие Комиссии по экспорту вооружений Высшего совета обороны под председательством К. Е. Ворошилова, двумя заместителями которого были Тухачевский и Гамарник. Я должен был постоянно поддерживать тесный контакт с нашими военными руководителями. В решении этих вопросов я надеялся на помощь своего друга и бывшего командира Тухачевского. Он делал все, что мог, но мог он не так уж много. Армия тоже погрязла в бюрократизме.
Моя первая встреча с Тухачевским после долгой разлуки прочно осталась в моей памяти. Маршал вышел из-за стола мне навстречу с непринужденной вежливостью, с какой он всегда обращался с младшими. Он пополнел, виски его были тронуты сединой. Но лицо его было по-прежнему молодым и оживленным. Он был так же уверен в себе, так же внимателен к собеседнику.
Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взял трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом:
– Доброе утро, Климентий Ефремович… Так точно, как вы скажете, Климентий Ефремович… Будет выполнено, Климентий Ефремович…
Так он говорил с Ворошиловым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
