заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров, а тот отказался, сославшись на «перегруженность» партийной работой, Лев Давидович взял отпуск и, засев в Подмосковье, форсировал завершение книги. Что бы ни лежало в основе его отказа от поста заместителя самого Ленина (может быть, независимость Троцкого и стремление быть только на первых ролях), но в тот момент, когда в Политбюро с осуждением отнеслись к этому шагу триумфатора Гражданской войны, тот сидел в подмосковной избе, обложившись книгами и рукописями.
…Несколько отвлечемся от темы. Теперь из архивов стало известно о мотивах – подлинных? – отказа Троцкого от поста заместителя Председателя Совнаркома. 15 января 1923 года Троцкий направил записку в Политбюро ЦК (по поводу письма Сталина о Госплане и Совете Труда и Обороны), где, в частности, говорится о «личных назначениях». Троцкий пишет, что «через несколько недель после своего возвращения к работе (после болезни. – Д. В.) т. Ленин предложил мне занять пост зама. Я на это ответил, что если ЦК назначит, то, разумеется, как всегда подчинюсь постановлению ЦК, но что буду смотреть на такое решение, как глубоко нерациональное, целиком идущее против всех моих организационных и административно-хозяйственных воззрений, планов и намерений». Конкретизируя причины отказа, Председатель Реввоенсовета отметил, что «само существование коллегии замов» (более двух) он считает вредным; а что касается его решения отказаться от поста, он заявил, что этому способствовала часто ошибочная «политика Секретариата ЦК, Оргбюро и Политбюро в советских вопросах»{619}.
Думаю, эта записка раскрывает мотивы отказа Троцкого, не опровергая вместе с тем и предположения о том, что были моменты, когда во имя литературных интересов он жертвовал интересами политическими. На мой взгляд, наиболее верно такое утверждение: Троцкий всегда пытался совместить, примирить, сблизить, сочетать политические и литературные увлечения и потребности.
Размышляя о развитии культуры и искусства, Троцкий только после своей высылки понял: строй, к созданию которого он прямо причастен, оказался не готовым предоставить духовный простор для подлинного творчества. В своей книге «Что такое СССР и куда он идет?», написанной в 1936 году, Троцкий писал: «Русский народ не знал в прошлом ни великой религиозной реформации, как немцы, ни великой буржуазной революции, как французы. Из этих двух горнил, если оставить в стороне реформацию-революцию XVII века у британских островитян, вышла на свет буржуазная индивидуальность, очень важная ступень в развитии человеческой личности вообще. Русские революции 1905 и 1917 годов означали по необходимости первое пробуждение индивидуальности в массах, выделение ее из первобытной среды, т. е. выполняли, в сокращенном объеме и ускоренным маршем, воспитательную работу буржуазных реформации и революций Запада. Однако, задолго до того, как эта работа была, хотя бы вчерне, закончена, русская революция, возникшая на закате капитализма, оказалась переброшена ходом классовой борьбы на социалистические рельсы… Духовное творчество требует свободы». Однако, констатирует с горечью в середине 30-х годов Троцкий, «великорусская культура, страдающая от режима гауптвахты никак не меньше других, живет главным образом за счет старшего поколения, сложившегося еще до революции. Молодежь как бы придавлена чугунной доской»{620}. Похоже, что, оказавшись за околицей Отечества, Троцкий многое поймет…
Да, все так и будет. Когда Троцкий писал эти строки, он не знал, что очень скоро культурный слой «старшего поколения, сложившегося еще до революции», будет почти весь фактически ликвидирован, а «чугунная доска» будет лежать на сознании всего народа. Причастен ли к этому Троцкий? И да и нет. Диктатура пролетариата как выражение насилия, сторонником которого он был всегда, изначально ранила душу творчества и культуры, отвергая общечеловеческие ценности. И тем не менее Троцкий пытался европеизировать быт, приобщить людей к азам культуры.
Я уже говорил, что Троцкий, будучи по духу и развитию европейцем, всегда недооценивал культуру России, ее историю и неповторимые ценности. Некоторые его высказывания просто оскорбительны для русского народа. Так, еще до революции в «Киевской мысли» была опубликована скандальная по духу статья Троцкого «Об интеллигенции», содержавшая множество уничижительных характеристик русской культуры, истории, людей. Правда, публикуя в 1922 году эту статью в двадцатом томе своих сочинений («Культура старого мира»), Троцкий пытался сгладить ее неблагоприятное впечатление на советского читателя, заявляя в примечании: «…статья написана была в тоне вызова национально-кружковому мессианству интеллигентских кофеен»{621}…
Чтобы показать пренебрежительно-покровительственное отношение Троцкого к русской культуре и истории (по крайней мере до революции), приведу несколько фрагментов из этой статьи. Начинает анализ Троцкий, как всегда, необычно: «История вытряхнула нас из своего рукава в суровых условиях и рассеяла тонким слоем на большой равнине. Никто не предлагал нам другого местожительства; пришлось тянуть лямку на отведенном участке. Азиатское нашествие – с востока, беспощадное давление более богатой Европы – с запада, поглощение государственным левиафаном чрезмерной доли народного труда, – все это не только обездоливало трудовые массы, но и иссушало источники питания господствующих классов. Отсюда медленный рост их, еле заметное отложение ”культурных“ наслоений над целиною социального варварства». Все эти рассуждения вроде бы правильны, но они нужны Троцкому для унизительных филиппик в адрес российской знати: «Какое жалкое, историей обделенное дворянство наше! Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи? Любовь рыцарская? Ничего нет, хоть шаром покати… Наша дворянская бюрократия отражала на себе всю историческую мизерию нашего дворянства. Где ее великие силы и имена? На самых вершинах своих она не шла дальше третьестепенных подражаний – под герцога Альбу, под Кольбера, Тюрго, Меттерниха, под Бисмарка… Бедная страна Россия, бедная история наша, если оглянуться назад. Социальную безличность, рабство духа, не поднявшегося над стадностью, славянофилы хотели увековечить, как ”кротость“ и ”смирение“, лучшие цветы души славянской»{622}.
Ни согласиться, ни простить подобного русофобства нельзя. Оно не просто ошибочно, но и оскорбительно. Разве «менестрелями» и «пажами» измеряется мощь и мудрость культуры? Без боязни ошибиться скажу, что главный показатель культуры – высота ее нравственности. После революции Троцкий был более осторожен в оценках российского прошлого и его культуры. Но, отмечая (и справедливо!) отставание российского быта, городской цивилизации, других атрибутов наступавшего машинного века, Троцкий не смог по-настоящему разглядеть своеобразия и самобытности русской истории и культуры, которой совсем не обязательно во всем походить на Европу.
Эти оценки, оскорбительные для россиян, проистекали, по моему мнению, от переполнявшего Троцкого чувства интеллектуального превосходства над окружающими, которое он не умел даже скрывать. Не потому ли у Троцкого никогда не было очень близких друзей? Троцким можно было восхищаться, слушая его речи, читая его памфлеты, но его нельзя было любить: он говорил, рассуждал, писал, находясь как бы на пьедестале, созданном им самим. Лишь в конце жизни, загнанный буквально в угол сталинскими охотниками, Троцкий заметно изменился, по-своему тосковал о родине, часто обращался к ее истории, перебирал в памяти блестящие созвездия русских писателей, поэтов, мыслителей, художников. Время способно менять все…
Чтобы писать о культуре, жить литературными интересами интеллигенции, следить за издательской деятельностью, Троцкий поразительно много читал. Он обладал способностью «скорочтения» и одновременно скрупулезно изучал те книги, которые были ему особенно нужны или произвели на него сильное впечатление. Уже в начале 1921 года, кроме библиотеки в поезде, по указанию Троцкого в Москве специально для него создается еще одна. В записке управляющего делами Предреввоенсовета Бутова к Доброклонскому (Московский окружной комиссариат по военным делам) предписывается:
«При Секретариате Предреввоенсовета Республики т. Троцкого организована библиотека по военным, политическим и экономическим вопросам. Количество книг достигает 20 000 экземпляров и, кроме того, все время прибывает пополнение… Ссылаясь на телефонные переговоры с Вами, прошу временно командировать для библиотечных работ не менее 3-х человек, подходящих во всех отношениях для выполнения означенных работ…»{623} По распоряжению Троцкого заведующий «библиотеками и литературным снабжением Агитпропа ЦК РКП» А. Сольц регулярно направляет в кабинет Троцкого все новинки, какие удается получить или обнаружить в стране или за рубежом. Вот, например, 13 октября 1922 года Троцкому положили на стол следующие поступившие книги: А. Ф. Керенский «Издалека», Дионео «Пестрая книга» (часть первая и вторая), А. Н. Толстой «Китайские тени», Г. И. Шрейдер «Нужды деревни», П. И. Новгородцев «Об общественном идеале»{624}. Тот же Сольц через две недели доставил Троцкому уже около сотни книг. Назову хотя бы некоторые,
