XL. В дальнейшем же, после того как республика превратилась в монархию, Цицерон, отстранившись от общественных дел, посвятил свои досуги молодым людям, желавшим заниматься философией, а так как они принадлежали к числу самых родовитых и знатных, он снова, благодаря знакомству с ними, приобрел очень большое влияние в городе. Основным же его делом было составлять и переводить философские диалоги,705 а также перелагать на латинский язык отдельные термины, принятые в диалектике и физике. Ибо, как говорят, он первый, или преимущественно он, дал латинские названия таким понятиям, как «представление», «согласие», «воздержание от суждения», «восприятие», а также «неделимое», «не имеющее частей», «пустота» и многое другое в этом же роде, сумев с помощью отчасти метафор, отчасти собственных значений сделать их понятными и легкоусвояемыми. Способностью же своею легко сочинять стихи он пользовался для развлечения, и всякий раз, как ему случалось увлечься этим занятием, он, говорят, сочинял в одну ночь до 500 стихов.
Проводя тогда большую часть времени в своем тускуланском поместье, Цицерон писал друзьям, что он живет жизнью Лаэрта;706 быть может, он шутил, по своему обыкновению, быть может, страстно стремился к государственной деятельности, побуждаемый честолюбием и печалясь о тогдашних порядках. Изредка приезжал он в город ради того, чтобы приветствовать Цезаря, причем бывал первым среди людей, готовых назначать Цезарю почести и старавшихся всегда сказать что-нибудь новое в похвалу ему и его деяниям. Таковы, например, слова его о статуях Помпея; они были сняты и брошены на землю, Цезарь же приказал поставить их на прежние места, и они были поставлены. По этому-то поводу Цицерон и сказал, что Цезарь, столь великодушно восстанавливая статуи Помпея, воздвигает свои собственные.
XLI. Говорят, что он задумал написать всю отечественную историю, со включением в нее многого из истории Греции и с добавлением цельных греческих рассказов и мифов, но его удержали от этого как многочисленные общественные дела, так и многие личные неприятности и беды, большая часть которых приключилась, как кажется, по его собственной вине. Во-первых, он развелся со своей женой Теренцией707 на том основании, что она нисколько не заботилась о нем во время войны, так что ему пришлось отправиться в путь, нуждаясь в необходимых дорожных припасах, да и по возвращении в Италию он не нашел в ней никакого к себе благожелательства. Ибо она не явилась к нему ни разу в течение всего долгого времени, проведенного им в Брундизии, а когда отправилась туда, в этот дальний путь, дочь-подросток, та не дала ей ни приличествующих случаю провожатых, ни припасов на дорогу. Да и дом передала она ему в совершенно заброшенном виде и пустым, при множестве долгов. Таковы были, говорят, наиболее благовидные предлоги для развода. Но он сам же блистательным образом оправдал отрицавшую все это Теренцию, женившись вскоре на девушке, прельстившей его своею молодостью, как говорила об этом повсюду Теренция, а как пишет о том же Тирон, вольноотпущенник Цицерона, — ради денег для уплаты долгов. Девица была очень богата, Цицерон же, назначенный, по доверенности, ее опекуном, охранял ее имущество, а так как долгов у него было на сумму в несколько десятков тысяч, он поддался убеждениям друзей и домашних вступить с нею в брак, несмотря на разницу лет, и, воспользовавшись ее деньгами, удовлетворить кредиторов. Вспоминая об этом браке в речи, написанной в ответ на «Филиппики», Антоний говорит, что Цицерон прогнал жену, возле которой состарился, — остроумная насмешка над домоседством Цицерона как человека бездеятельного и не воинственного. Вскоре после этой женитьбы умерла от родов его дочь, в доме Лентула,708 за которого она была выдана после смерти ее первого мужа, Пизона. Для утешения Цицерона к нему отовсюду собрались философы, но он был так сильно огорчен случившимся, что развелся со своей молодой женой из-за того, что та, как ему показалось, была рада смерти Туллии.
XLII. Так обстояли домашние дела Цицерона. В заговоре же против Цезаря он участия не принял, хотя был связан самыми тесными узами дружбы с Брутом и, по-видимому, тяготясь настоящим положением дел, тосковал, как никто другой, о старых порядках. Но участники заговора боялись его характера, как не достаточно смелого, да и преклонных лет его — возраста, когда и в самых сильных натурах иссякает отвага.
После того как Брут и Кассий с товарищами привели в исполнение свой замысел, друзья же Цезаря объединились против них — снова возникли опасения, как бы город не был ввергнут в междоусобную войну. Антоний, бывший тогда консулом, собрал сенат и в краткой речи призывал к единомыслию, а Цицерон, приведя множество подобавших к случаю доводов, убедил сенат принять, по примеру афинян, решение об амнистии709 по делам, имевшим отношение к Цезарю, Бруту же и Кассию дать провинции. Но ничего из этого не вышло. Ибо народ, уже сам по себе жалевший о Цезаре, лишь только увидел покойника, выносимого через площадь, между тем как Антоний показывал собравшимся обагренную кровью и исколотую мечами одежду, бросился вне себя от гнева разыскивать по форуму убийц и побежал к их домам с огнем, чтобы поджечь их. А те, приняв заранее меры предосторожности, избежали этого, но, предвидя много других опасностей, покинули город.
XLIII. Антоний же тотчас поднял голову и, как человек, имевший намерение править единовластно, стал страшен всем, а Цицерону в особенности. Ибо, видя вновь возрастающее влияние последнего в республике и близость его к Бруту, Антоний тяготился его присутствием. Надо полагать, что они и раньше относились друг к другу с некоторой подозрительностью, вследствие полнейшего несходства их во всем жизненном укладе. Опасаясь всего этого, Цицерон хотел было отправиться в Сирию с Долабеллой, в качестве его легата, но Гиртий и Панса, которым предстояло быть консулами после Антония,710 люди честные и приверженные Цицерону, просили его не покидать их, обещая, что при нем они лишат власти Антония. Цицерон же не отнесся к ним с недоверием, но и не совсем поверил им; он распрощался с Долабеллой, а с Гиртием условился, что проведет лето в Афинах и вернется, когда тот примет консульскую должность, после чего отплыл один. Но плавание его затянулось, а из Рима, как это часто бывает, стали доходить до него неожиданные вести, будто с Антонием произошла удивительная перемена, что он все делает и решает в угоду сенату и что недостает лишь его, Цицерона, присутствия, чтобы дела устроились наилучшим образом. Браня свою чрезмерную осторожность, Цицерон повернул назад в Рим. На первых порах надежды не обманули его: навстречу ему стеклось такое множество народу, что рукопожатия и дружеские приветствия близ ворот и при въезде заняли почти весь день. Но когда на следующий день Антоний собрал сенат и пригласил его туда, Цицерон не пошел и пролежал в постели, ссылаясь на то, что чувствует себя слабым от усталости. На самом же деле то был, очевидно, страх перед злым умыслом, вызванный в нем некоторыми подозрениями и предупреждением, полученным им в пути. Раздраженный этим, Антоний послал воинов с приказанием привести Цицерона или сжечь его дом, но, во внимание к многочисленным возражениям и просьбам, удовлетворился тем, что взял с него залог. После этого они не здоровались при встречах и остерегались друг друга, и в таких отношениях и застал их приехавший из Аполлонии молодой Цезарь. Он объявил себя наследником умершего Цезаря и вступил в спор с Антонием из-за 25 миллионов, которые тот взял себе из имущества покойного.
XLIV. Ввиду этого Филипп,711 женатый на матери молодого Цезаря, и Марцелл,712 муж его сестры, явившись вместе с юношей к Цицерону, условились с ним, что он будет поддерживать Цезаря и в сенате, и перед народом силою своего красноречия и своим влиянием в делах государственного управления, а тот с помощью денег и войска обеспечит безопасность Цицерона: молодой человек уже располагал немалым числом воинов, служивших под начальством Цезаря. Была, по-видимому, еще более важная причина, в силу которой Цицерон охотно согласился заключить дружбу с молодым Цезарем. Кажется, еще при жизни Помпея и Цезаря ему привиделось во сне, будто некто позвал на Капитолий сенаторских сыновей, так как Юпитер должен был объявить одного из них властителем Рима; поспешно сбежавшиеся граждане стояли вокруг храма, а мальчики, храня молчание, сидели в окаймленных пурпуром тогах. Внезапно открылись двери, и мальчики, вставая поодиночке, торжественно проходили вокруг бога. Озирая каждого, бог отсылал их назад, и они уходили огорченные. Но когда приблизился молодой Цезарь, он простер руку и изрек: «Римляне, наступит конец вашим междоусобиям, когда этот станет властителем». Таково, говорят, было сновидение Цицерона, причем наружность мальчика ясно запечатлелась и сохранилась в его памяти, но самого мальчика он во сне не опознал. На следующий же день, в то время как Цицерон спускался к Марсову полю, а мальчики возвращались оттуда с гимнастических упражнений, первым из них попался ему на глаза именно тот, кто ему приснился. Пораженный этим, Цицерон спросил, кто его родители. Оказалось, что это был сын Октавия, человека не очень знатного,713 и Аттии, племянницы Цезаря, вследствие чего Цезарь, не имевший собственных детей, и оставил ему по завещанию свое имущество и дом. С этих пор, говорят, Цицерон при встречах с мальчиком оказывал ему большое внимание, а тот дружелюбно принимал его расположение. К тому же случилось так, что год его рождения совпал с годом консульства Цицерона.
