И все же им не удалось застать преследователей врасплох. До тех донеслись звуки быстро приближающихся лошадей, но пока они не услышали гневные вопли, то не были уверены, что это не скакала вторая группа их собственного отряда. Следовательно, их действия не были согласованными. Несколько человек, с натянутыми на случай встречи с беглецами арбалетами, разрядили свое оружие, не очень-то надеясь попасть в кого-нибудь. Тем не менее, в силу того, что люди Уолтера скакали из-за деревьев, росших вдоль тропинки, тесно прижавшись друг к другу, две стрелы угодили в цель.
Всадник, скакавший справа от Уолтера, вывалился из седла без единого крика. По чистой случайности стрела попала прямо ему в глаз. Позади раздался резкий крик еще одного воина, но голос звучал скорее гневно, чем отчаянно. Поскольку Бью был сильнее и быстрее других коней и Уолтер немного опережал остальных, падающий всадник задел круп боевого коня. Изумленный Бью еще стремительнее бросился вперед, и Уолтер оказался один среди тех, кто намеревался убить его.
20
Ближе к вечеру, за четыре дня до того, как Уолтер решил, что ему необходимо отправиться к Ричарду и объяснить, что он все еще не доверяет сэру Гериберту, но не может найти повода, чтобы избавиться от этого человека, к Саймону прибыл Сиуорд и сообщил, что Джон Монмутский почти завершил свои приготовления и собирается со дня на день двинуть свою армию в наступление. Саймон передал эту новость Ричарду, спрашивая себя, следует ли ему убеждать Ричарда действовать в соответствии е планом и устроить засаду на войско Монмута.
Однако необходимости в подобных убеждениях не возникло. В прошедший четверг Ричард после объезда некоторых западных замков остановился на ночлег в Мартемском аббатстве. Туда и прибыл к нему с нотациями о «вероломной и несправедливой борьбе против короля» брат ордена францисканцев по имени Агнелль, являвшийся советником короля Генриха. Агнелль утверждал, что никто и никогда «не посягал на жизнь или собственность Ричарда», что он не имел права выступать против короля с оружием, пока у него не было «наглядных доказательств», что король является его врагом. Следовательно, Пемброк ради собственной же пользы обязан был сдаться на милость Генриха.
Едва сдерживая свой гнев, Ричард поинтересовался, какие условия готов был предложить ему Генрих. На это Агнелль высокомерно ответил, что он не сомневается в великодушии короля: Генрих дарует ему жизнь и предоставит солидную часть владений в Херефордшире, дабы поддержать его благородный титул; однако сам Пемброк не имел права ставить условия и должен был смиренно просить о милости, не зная, какие условия перед ним выдвинут.
Ричард лишь потому не раздавил Агнелля, что тот являлся слугой Господа, и они находились в аббатстве. Он даже заставил себя вежливо и пространно ответить на выдвинутые против него обвинения, упомянув, что нарушение перемирия произошло после атаки на Аск, когда король лишил его своим указом земель и должностей без всякого суда пэров, которого Ричард неоднократно требовал и решению которого клялся подчиниться. Однако, несмотря на внешнее спокойствие, Ричард бесился от гнева. Даже сейчас он готов был ухватиться за честное и приемлемое предложение, чтобы положить конец этому конфликту. Высокомерие Агнелля и надменный тон послания отнюдь не вызвали в Пемброке предполагаемого страха и благоговения, а лишь разъярили и укрепили его намерения.
Следовательно, когда Саймон пересказал сообщение Сиуорда, Ричард лишь проклял неподходящий момент, но собрал свои войска и приказал им покинуть Абергавенни и Аск. Силы, находившиеся в Аске, двинулись на север вдоль долины реки, но повозки, перевозившие огромные военные баллисты и катапульты, замедляли движение. С наступлением сумерек эта часть армии Пемброка разбила лагерь там, где в реку Аск впадал приток. На рассвете повозки снова двинулись на север, но большинство людей, которые сопровождали их, исчезли. Ночью они как можно тише отправились вдоль притока на восток в направлении Монмута.
Леди Пемброк жаждала удовольствий. По ее приглашению в Абергавенни прибыло несколько менестрелей, поэтому в замке были и танцы, и фокусы, и смешные представления. Жервез радовалась даже этим незатейливым развлечениям. Она не только не высмеивала варварские обычаи, но вела себя со всей выдержкой и даже попросила Ричарда позволить ей остаться, когда тот предложил безопасности ради снова отослать ее на запад. Поэтому Ричард, который и сам наслаждался улучшением своих отношений с супругой, понимал, что, возможно, у него никогда не появится другого шанса спасти свой брак, если он не уступит Жервез.
Он не думал, что его жене и невестке грозит реальная опасность, если те останутся. Вполне возможно, что его засада не обратится полной победой, на которую он надеялся, но Ричард не сомневался, что войска Джона Монмутского понесут столь существенный урон, что о нападении на Абергавенни не будет и речи.
Мари тоже стремилась остаться в Абергавенни. Хотя она чуть было не пришла в ярость, когда Уолтер столь внезапно покинул Билт, не сказав ни слова, ей было на что отвлечься, пока Ричард и все его люди оставались в замке. В известном смысле она была единственной оставшейся женщиной. Естественно, ни один мужчина не стал бы флиртовать с Жервез на глазах у ее мужа, Рианнон же, как заметила Мари, многие просто боялись. Когда Рианнон пела, и ее звонкий голосок наполнял зал, все лишь безмолвно слушали и наблюдали за ней. Но когда песни заканчивались, мужчины встряхивались, словно освободившись от колдовских чар, и лишь немногие осмеливались вступить с валлийкой в разговор.
Следовательно, Мари была объектом внимания для каждого мужчины, которому нравилось женское общество. Лесть и комплименты не позволили ей поддаться гневу, который она почувствовала, когда Уолтер покинул Билт. Не думала она и о своей ненависти к Сибель, которая, похоже, вырвала из ее рук желанный приз. Однако, когда в замке не осталось никого, кроме нескольких стариков, не имевших здоровья ни сражаться, ни проявлять интерес к ее прелестям, пустое время заполнилось именно гневом и ненавистью. В своих фантазиях она мучила и убивала Сибель с Уолтером, но эти фантазии были слишком бессодержательными, чтобы доставить желанное удовлетворение.
Однако Мари не могла избавиться от мысли насолить тем, кто, по ее мнению, оскорбил и ограбил ее. Теперь Мари признала, что Уолтера гораздо больше привлекали деньги и, власть, чем красота самой Мари, и поняла, что соблазн не заставит его отказаться от такой наследницы. Все же она надеялась, что ей удастся либо вызвать в Сибель такую ярость и отвращение, что та попросит отца расторгнуть устное соглашение, либо – ревность, которая обрушится на Уолтера потоком столь жестоким, что он сам начнет уклоняться от случайных обязательств.
