- О чем? О Подскочем?
- Обо всем. Я хочу рассказать вам, что у нас творится, чтобы вы все знали. Завтра я буду в Мурманске, назначьте мне время и место.
- Вы - Маркина? - догадываюсь я.
- Да. Я - Маркина. Это я писала в ЦК, писала в обком, а теперь хочу поговорить с вами. Я все расскажу!
Интересный поворот. Пожалуй, в Белокаменке мне уже нечего делать. Пусть успокоятся все, кого так взволновал мой приезд. Поразмыслив, я диктую Маркиной номер своего телефона и уславливаюсь, что завтра утром она мне позвонит, решив провести эту встречу не в гостинице, а в редакции "Рыбного Мурмана". Георги будет не против, Маркина - тоже, а рассказ ее может редакции пригодиться.
Маркина уже возле двери, но я останавливаю ее:
- Галина Александровна, один только вопрос. Скажите, пытались ли обвинить Подскочего в получении взяток и связывали ли его как-то с Гитерманом?
Она оборачивается.
- Конечно. За это мы его из партии исключали, нам так и сказали перед собранием. И, представьте себе, ни тот, ни другой вопрос на суде даже не всплыл, так их кто-то глубоко упрятал! Не беспокойтесь, я вам все расскажу!
И дверь за ней тихо закрылась. Что ж, все сходится. Взятка - одно из действий, вызывающее большее презрение, чем воровство. Оно кладет на человека клеймо жадности и продажности. Воровство, тем более хищение - гораздо сложнее. За взятку человек переступает через самого себя. В воровстве, в хищении, в ограблении есть какой-то элемент вызова обществу, псевдоромантика "благородного разбойника". Взятка - духовное растление. И обвинение во взятке страшно потому, что "доказать" его много легче, чем опровергнуть. Особенно если оно фальсифицировано показаниями двух "раскаявшихся участников", пришедших с повинной. Два лжесвидетеля, хорошо подготовленные следствием,- и человек обречен. Обвинение во взятке за последнее время стало своего рода отмычкой для беззакония, причем особая эпидемия обвинений прошла как раз в 1985 году. В тот год начала перестройки действительные взяточники проходили полками и батальонами через руки следователей - где же было разобраться, что среди них замешан десяток-другой честных, но оклеветанных людей? Обвинением во взятках сводили счеты, расчищали нужные места, убирали свидетелей преступлений, добывали награды... много чего делали!
Генерал-майор Данков, задумав дело Гитермана, прекрасно знал, как его надо обставить. Он знал, что, обвини он Гитермана в хищениях, ему никто не поверит, потребуют доказательств, ревизий и тому подобного. Но взятка! Кто решится с ходу отвергать ее вероятность? Кто рискнет "замараться" заступничеством за взяточника, если обвинение окажется доказанным? Не потому ли и первый секретарь Мурманского обкома Птицын, когда к нему на следующий день после ареста Гитермана пришел депутат Верховного Совета СССР, начальник "Севрыбы" Каргин, спрашивавший, стоит ли ему, опираясь на полномочия, требовать "осторожности" в отношении Гитермана, посоветовал "не ввязываться", чтобы их обоих не обвинили в оказании давления на правосудие... И Каргин не "ввязался". Вот почему генерал-майор Данков, не имея на руках абсолютно никаких доказательств, беспардонно объявил партийной организации МРКС об "изобличении во взятках" их председателя, повторив то же самое в отношении Подскочего в горкоме Полярного. То есть, намеренно оклеветал их, используя свое служебное положение.
Другое дело суд. Он просто не мог принять к слушанию дело, по которому нет фактов. А суд нужен был во что бы то ни стало! И такой, по которому не пришлось бы оправдывать подсудимого. Поэтому основания для возбуждения дела полностью заменяются. По словам Коваленко, когда его судили, даже имя Гитермана произнесено не было, поскольку того судили за "должностной подлог", к которому ни он сам, ни тем более Коваленко не имели никакого отношения. Что было со Стрелковым, я еще надеюсь узнать в Ленинграде. Подскочего исключали из партии из-за Гитермана, но потом с ним поступили так же, как с Коваленко: никаких следов упоминаний Гитермана и взятки в приговоре нет. Групповое дело не получилось - сделали дела индивидуальные... И -o разбежались.
...На встречу с Маркиной я иду, чувствуя себя усталым и разбитым. Так все сходится - погода, настроение, оставшееся от предшествующего дня, чувство неудовлетворенности самим собой... Мурманск снова прикрыт серой и мокрой полой очередного циклона. Крупные капли дождя хлещут по льду и лужам, сырая зыбкость проникает до костей. Выйдя из гостиницы, я привычно бросаю взгляд на громадный кирпич универмага "Волна", в который за все эти годы я так и не успеваю заглянуть, и, подобно остальным мурманчанам, начинаю скользить по обледенелым мокрым тротуарам. Тоже мне "Заполярье из сказки"... И все это - не погода, а мое настроение - связано с посещением Белокаменки. Кое с кем из колхозников мне все же удалось поговорить.
Плохо там, действительно плохо! Люди никому не верят, говорят о пьянстве и воровстве нынешнего руководства: бросились хватать все, лишь только посадили Подскочего, который их в узде держал. А теперь хозяина нет, контроля нет, ревизии поверхностные, если что и вскрывают, то тут же заминают. Милиция из Полярного приезжает в колхоз только за молоком, мясом, шапками да еще семгу ловить в их единственном ручье... Строить нечего, нет материалов и рабочих рук. От бесхозности пошли пожары: сгорело два дома, детский садик, а виновных нет, тушить было нечем, все оказалось неисправным, да и руководство теперь
нет стр. 376-377
него хорошего не было, насовали ему из РКС вот этих, они его и погубили!
- Разве он не сам себе заместителей подбирал?
- Что вы! Это все сверху ему подсовывали! Сам- то он их, конечно, не взял бы...
Что-то в интонации Маркиной заставляет меня подумать, что сейчас она особенно остро ощущает свою вину перед Подскочим. По ее словам можно понять, что раньше она говорила о нем совсем иначе. И в горком жаловалась. Своими руками расчищала дорогу тем, кто потом с ней соответствующим образом рассчитался. Впрочем, не сразу. Ведь она стала парторгом вместо Осипенко, она проводила исключение Подскочего из партии, она, по-видимому, всем и везде говорила о "хищениях" Подскочего.
- Галина Александровна, вот вы упоминали о том, что Подскочий себе деньги присваивал. Разве он ими пользовался? Ни в акте ревизии, ни в приговоре ничего об этом не сказано.
Маркина испытывает замешательство.
- Но ведь если он не сдавал их в кассу, значит, он их себе присваивал? И потом, знаете, у него молодая жена, она часто меняла наряды. Если в магазин привозят что-то импортное, она всегда первая смотрела. Да и у самого Подскочего было несколько костюмов...
Господи, как это все по-женски!
- А в колхозе знали, что деньги у него и он задолжал в кассу?
- Конечно, знали! И кладовщица ему об этом напоминала, и бухгалтер при мне не раз говорила, а он только улыбнется и скажет: подождите, вот будет ревизия, все до копейки отдам...
- И отдал?
- Конечно же, отдал! А что ему было делать? Еще и сам вторую ревизию провел...
Почему Подскочий клал деньги за проданные вещи в сейф? Ведь мог же сразу передавать в кассу! То, что с его стороны никакого злого умысла не было, можно видеть по тому, что все об этих деньгах знали и сам он о них говорил спокойно. И, что очень существенно, внес он их сразу, а не по частям. Это значит, что они имелись в наличии, дожидаясь этого момента, потому что, если бы Подскочий их тратил, ему пришлось бы брать из своих.
Зачем он их копил в сейфе? Если бы он их потратил, мне было бы понятно и тоже в какой-то мере нашло бы оправдание. Чтобы понять, как часто председателю колхоза позарез нужны "живые" деньги, нужно знать его повседневную жизнь, которую можно назвать непрерывным бегом с непреодолимыми препятствиями, тем более если ты честен. Деньги нужны на представительство, на какую-то срочную покупку, на оплату чрезвычайно важной именно в данный момент услуги. Здесь нет ничего криминального. Просто действующие правила и инструкции не позволяют колхозу пользоваться имеющимися на его счету деньгами так, как это необходимо в хозяйстве. Но жизнь берет свое. И правление колхоза во главе с председателем и бухгалтером, собравшись и взвесив все угрожающие им статьи уголовного кодекса и банковских инструкций, начинает искать обходы и лазейки, потому что требуют жизнь и тот самый "план", ради которого - во всяком случае так считается - эти инструкции составлены. За примером далеко ходить не надо, стоит вспомнить Стрелкова с поставленной перед ним задачей голыми руками отремонтировать технику к сроку или Коваленко с электрощитами, которые государство не могло ему найти для дома. Не платить же и за это из собственного кармана? Кстати, все они всё равно платят. Тот же Тимченко признавался, что свою зарплату в день выплаты он никогда не видит - все выбирает авансами и редко когда приносит домой хотя бы половину. А зарплата у него не такая уж маленькая. И разве только председатели колхозов в таком положении? Каждый хозяйственник, каждый руководитель, каждый начальник экспедиции.
