22
11 июня, 2009 года
Мой дневник! Мой дневник, мой дневник, мой дневник…
Все еще обнаженная, лежа на мраморном столе, раздвинув ноги, трепеща всеми фибрами после любовных утех, я повторяла и повторяла мысленно эти два слова до одурения, как Скупой, когда у него похитили сундуки с сокровищами. Мой дневник в серебристом переплете остался лежать на кровати, на виду у всех. Мой «сто-раз-на-дню», в котором теперь начали появляться заметки, написанные моей рукой. Если Дэвид бросит на них взгляд и познакомится с их содержанием, я умру со стыда. Что же касается того, что написано неизвестным почерком, то мне страшно было даже подумать о том, сколько лжи придется наплести, чтобы как-то объяснить Дэвиду наличие этих посланий и сохранить хоть каплю его уважения ко мне и доверия между нами.
Я бежала, перепрыгивая через ступеньки, по лестнице, с голой попой, прижав к груди скомканную одежду, моля бога, чтобы не пересечься случайно с Арманом, который в своих вечных делах по дому мог появиться то там, то тут. Наверху я услышала шаги любимого (он ходил по комнате туда-сюда), а потом вдруг перестала их слышать. Когда я приоткрыла дверь, то увидела его стоящим посреди спальни, спиной ко мне, лицом к окну, он смотрел в сад. Но я не могла догадаться, что у него в руках, которые он держал на груди. У меня перехватило дыхание, когда я обнаружила, что дневник исчез с покрывала.
В конце концов Дэвид обернулся, положив конец моим мучениям, и спокойно сказал:
– Послушай…
Я увидела, что в руках у него ничего нет, что дышит он ровно и смотрит прямо мне в глаза. Конец моим страхам? Откуда он взял время, чтобы забрать его и спрятать среди своих вещей?
Я скрестила руки на груди, чтобы скрыть неуместную наготу, но соски, похожие на сморщенный изюм, остались торчать.
– Да?
Его лицо в сумерках казалось лишенным всякого выражения. Даже голос прозвучал сухо и неприятно, такого я раньше не слышала.
– Тебе, я думаю, следует вернуться.
Куда же? К маме, в Нантерр? Ближе к Фреду? Туда, где до сих пор уныло протекала моя серая убогая жизнь?
– Ты только не подумай неправильно, но выбор, который я сделал, совершенно не зависит от чувств, которые я питаю к тебе.
О чем он говорит? Если уж я здесь, не потому ли, что он любит меня?
– Однако мне пришлось побороться, чтобы все остальные согласились с твоим назначением.
Наконец до меня дошло! Так вот что он пытается мне сказать! Смутившись, я задрожала всем телом и промямлила:
– Моим назначением?
– На BTV. Понимаешь, о чем я? Профсоюзы не одобряют назначение по блату. Они думают, что раз ты не прошла положенных испытаний, твоя карьера пролегла через постель.
Интересно, он такое уже практиковал? Я постаралась скорее выкинуть из головы эту мысль и, сочувственно склонив голову, ответила:
– Да, конечно, я понимаю.
– Они и меня не оставят в покое, – добавил Дэвид мрачным голосом.
Я вздохнула свободно: итак, речь идет только об этом. Значит, все не так плохо, но пока радоваться рано. Куда мог подеваться этот чертов блокнот?
– Если ты хочешь, чтобы в тебе признали профессионала, – продолжил он, – ты должна опираться на собственные силы, должна быть всегда в боевой готовности на своем рабочем месте, демонстрируя лучшие качества. Так же, как и они, даже лучше, быть может. Эти люди, знаешь, либо они принимают тебя, либо ты навсегда остаешься чужой. Они не знают, что такое полутона.
На примере Кристофера и Луи я уже имела представление о бескомпромиссной корпоративной культуре, принятой в группе Барле. У меня не оставалось выбора – я обязана была преуспеть в их суровом коллективе, на их площадке, играя по их строгим правилам. Не следовало рассчитывать на успех, а тем более на их поддержку, оставаясь в четырех стенах здесь, дома, или запершись в стеклянной тюрьме, в своем шикарном кабинете. Мне предстояло все доказать на деле.
– Ты, безусловно, прав, на сто процентов, – покорно согласилась я.
«Но! – вопила во всю мочь пауза, возникшая после этих слов. – Я не вынесу, если мне придется постоянно пересекаться там с твоим братом! Который, кстати, планирует провести передачу, из которой ты узнаешь обо мне ужасные вещи! Как мне с этим разобраться?»
– Тогда… выше нос!
Дэвид подошел ко мне и крепко обнял, так, как умел только он. В нем всегда чувствовалась скрытая энергия, и при каждом контакте он щедро делился ею со мной.
– Как ты думаешь, а ничего, если завтра я в последний раз останусь дома, хоть на один денечек? Обещаю, что после этого вернусь на рабочее место и буду стоять насмерть, как стойкий оловянный солдатик!
Я стараюсь редко пользоваться избитыми трюками, которых у нас, девушек, всегда полно под рукой и которые безотказно действуют на мужиков: широко открыть глазки, приоткрыть ротик, склонить головку на бочок и часто-часто захлопать ресницами – но тут как раз был такой случай – сейчас или никогда. Пусть даже Дэвид не мог видеть выражения моего лица в тот момент, так как мы стояли обнявшись и я уткнулась носом в его плечо, однако он почувствовал мое настроение, и сердце его растаяло.
– О’кей, но только на завтра! А потом – за работу, девушка! И больше никаких возражений!
Он добродушно усмехнулся, и я, почувствовав его теплое дыхание на шее, поняла, что можно попробовать сыграть ва-банк:
– А ты случайно не видел маленький блокнотик, который валялся на кровати?
– Блокнотик?
Он взял меня за плечи и отодвинул от себя, посмотрев вопросительно мне в глаза чистым взглядом, в котором я не обнаружила ни малейшей фальши.
– Ну да, блокнотик в серебристой обложке…
– Нет. А под кроватью ты смотрела?
Да, там он и лежал. Весь остаток вечера мы с Дэвидом кувыркались на кровати, прекрасно проводя время в любовных утехах. Лишь изредка нас прерывали: однажды Арман принес легкий ужин и оставил его под дверью – привилегия богачей, которые могут себе позволить жить у себя дома, как в гостинице, другой раз звонили по срочному делу, и Дэвид вынужден был ответить. Увы, но ни разу больше я не испытала оргазм, как тогда в столовой, на мраморном столике. Мы вернулись к нашим нормальным и давно уже ставшим обычными отношениям.
На следующее утро на столике рядом с утренним завтраком меня ждал не мой дневник – его-то я хорошенько припрятала: положила в сумочку, во внутренний боковой карман, который закрыла на молнию, – а внушительная стопка отпечатанных на машинке листов бумаги, соединенных серебряной скрепкой в виде когтистой лапы орла. Я усмотрела в этом тревожное предзнаменование…
– Доброе утро, Эль! – нараспев приветствовал меня Арман, веселый и доброжелательный.
Уже не спрашивая, что подавать на завтрак, так как он был в курсе моих утренних предпочтений, управляющий приготовил мне большую чашку зеленого чая, заваренного по моему вкусу.
