Фальк беспомощно ерзал на стуле, пытаясь хоть как-то защититься или вырваться. Человек слева что-то отрывисто рявкнул, и на некоторое время в комнате воцарилась тишина.
– Я пришел сюда с добрыми намерениями, – сказал наконец Фальк, стараясь говорить как можно спокойнее, несмотря на гнев, боль и страх.
– Хорошо, – кивнул сидевший слева Аргерд. – Давай выкладывай свою историю. Итак, ради чего ты пришел сюда?
– Переночевать и спросить, есть ли поблизости какая-нибудь тропа, ведущая на запад.
– Почему ты идешь на запад?
– Зачем вы спрашиваете? Я же сказал вам об этом мысленно, когда нет места лжи. Вы знаете, что́ у меня на уме.
– У тебя какой-то странный разум, – слабым голосом произнес Аргерд, – и необычные глаза. Никто не приходит сюда, чтобы переночевать, или узнать дорогу, или еще за чем-нибудь. А если все же слуги тех, других, приходят сюда, мы убиваем их. Мы убиваем прислужников и говорящих зверей, Странников, свиней и всякий сброд. Мы не подчиняемся закону, который гласит, что нельзя отбирать чужую жизнь. Не так ли, Дреннем?
Бородач ухмыльнулся, показав при этом коричневые зубы.
– Мы – люди! – сказал Аргерд. – Свободные люди! Мы – убийцы. А кто ты такой, с наполовину развитым мозгом и совиными глазами, и что помешает нам убить тебя? Разве ты человек?
На своем коротком веку Фальку не доводилось сталкиваться лицом к лицу с жестокостью и ненавистью. Тем немногим людям, которых он знал, было ведомо чувство страха, но страх не правил ими. Они были великодушны и дружелюбны. Перед этими двумя мужчинами Фальк был беззащитен, как ребенок, и это приводило его в замешательство и ярость.
Он тщетно искал какой-нибудь способ защиты или отговорку… Напрасно! Единственное, что ему оставалось, – говорить правду.
– Я не знаю, кто я и откуда пришел в этот мир. И я собираюсь выяснить это.
– Где?
Фальк посмотрел сначала на Аргерда, затем на Дреннема. Он знал, что ответ им известен и что Дреннем снова ударит его, едва его губы произнесут это слово.
– Отвечай! – прорычал бородатый. Он приподнялся и наклонился вперед.
– В Эс Тохе, – сказал Фальк, и Дреннем снова ударил его по лицу, и снова Фальк принял этот удар молча и униженно, как ребенок, которого наказывают неизвестные ему люди.
– Какой в этом смысл? Он не собирается поведать нам что-либо сверх того, что мы вытянули из него под пентанолом. Позволь ему встать, – вступился за Фалька Аргерд.
– И что потом? – спросил Дреннем.
– Он пришел сюда просить пристанища на ночь, и он его получит. Поднимайся!
Веревку, которой он был привязан к стулу, ослабили. Фальк, шатаясь, поднялся. Когда он увидел низкую дверь и черный колодец лестницы, к которому его подвели, он попытался сопротивляться и вырываться, но мышцы еще не были готовы слушаться. Дреннем заставил Фалька пригнуться и с силой пихнул его через порог. Дверь с треском захлопнулась, пока он повернулся и, шатаясь, пытался удержаться на лестнице.
Здесь царила кромешная тьма. Дверь, не имевшая ручки с его стороны, была подогнана так плотно, что сквозь нее не проникало ни единого звука или лучика света. Фальк сел на верхней ступеньке и уткнулся лицом в ладони.
Мало-помалу слабость тела и смятение мыслей начали отступать. Он поднял голову и попытался хоть что-то разглядеть.
Фальк обладал исключительно острым ночным зрением; на эту способность его глаз с огромными зрачками и радужкой ему давным-давно указала Раина. Но сейчас в глазах плясали только какие-то точки и туманные образы. Он был не в состоянии что-либо разглядеть. Поэтому встал и осторожно начал спускаться вниз по узким невидимым ступенькам.
Двадцать одна ступенька, двадцать две, двадцать три – и ровный пол. Грязь. Фальк медленно двинулся вперед, вытянув руку и прислушиваясь.
Хотя темнота чуть ли не физически давила на него, сковывала движения, пыталась обмануть, заставляя думать, что стоит ему хорошенько присмотреться, и он прозреет, – ее самой Фальк не боялся. Методично, шагами и прикосновениями, он обследовал ту часть обширного подвала, в которой находился. Это была только первая комната из длинной вереницы, которая, судя по эху, казалось, уходила в бесконечность. Он вернулся к лестнице – та, будучи отправной точкой исследований, стала его базой, – присел на самую нижнюю ступеньку и некоторое время сидел неподвижно. Его мучили голод и сильная жажда. Всю поклажу забрали, ничего ему не оставив.
«Это твоя вина», – горько укорил самого себя Фальк, и в его мозгу прозвучало нечто вроде диалога.
«Что я такого сделал? Почему они напали на меня?»
«Зоув говорил тебе: никому не доверяй. Они никому не доверяют и, пожалуй, правы».
«Даже тем, кто приходит с мольбой о помощи?»
«А твое лицо и твои глаза? Разве не ясно с первого же взгляда, что ты не являешься нормальным человеком?»
«Но ведь все равно они могли бы дать мне глоток воды», – настаивала детская и потому не ведавшая страха часть его мозга.
«Чертовски повезло, что тебя не убили, едва завидев», – отвечал интеллект, и это крыть было нечем.
Все обитатели Дома Зоува, конечно, давно привыкли к его внешности, а гости были очень редки и осторожны, и поэтому ему никогда не указывали прямо на наличие у него физических отличий от нормальных людей. Казалось, эти отличия играли гораздо меньшую роль в долгой изоляции Фалька по сравнению с его невежеством и потерей памяти. Теперь же он впервые понял, что любой незнакомец, взглянув на его лицо, не призна́ет в нем человека.
Тот, кого звали Дреннем, особенно боялся незваного гостя. Он потому и бил его, что отчаянно боялся всего чужого и питал к Фальку отвращение, считая его странным чудовищем.
Именно это и пытался растолковать ему Зоув, когда давал свое серьезное и почти нежное напутствие: «Ты должен идти один, ты сможешь идти только один!»
Теперь ему не оставалось ничего, кроме как заснуть. Фальк как можно удобнее устроился на нижней ступеньке лестницы, поскольку пол был сырым и грязным, и закрыл глаза.
В какой-то неопределенный миг безвременья он проснулся от мышиного писка. Твари сновали рядом с ним в темноте, едва слышно скребясь и шепча тоненькими голосками у самой земли:
– Нехорошо отбирать чужую жизнь, при-ивет, не убивай нас, не убивай нас…
– Я буду! – рявкнул Фальк, и мыши тут же притихли.
Снова погрузиться в сон оказалось нелегко, или, скорее, трудно было с уверенностью сказать, спит он или бодрствует. Фальк лежал и гадал, что сейчас снаружи – день или ночь? Как долго его будут держать здесь и собираются ли они убить его или накачивать тем самым наркотиком до тех пор, пока его разум не будет уничтожен, а не просто введен в смятение? Сколько времени должно пройти, чтобы жажда из неудобства превратилась в муку? Как можно ловить в темноте мышей без мышеловки и приманки и сколько человек способен продержаться на диете из сырых мышей?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
