— Ведите сюда, — посоветовал я. — Не стоит, чтобы ваш разговор подслушали.
— Если его отдаст ваша собачка, — ответил Торкилстон. — То-то парнишка перед нею застыл, как лягушка перед удавом.
— Скажите ей «пожалуйста», — посоветовал я очень серьезно.
Амелия подбежала к окну и с тревогой прислушивалась к разговору. Я слов не расслышал, разве что знакомое «пожалуйста» уловил, хотя Торкилстон, стесняясь, произнес его почти шепотом.
Через пару минут он ввел в комнату, держа за шиворот, невысокого дрожащего парня. Не глядя на меня, объяснил:
— Собачка тоже хотела присутствовать...
— Но долг есть долг, — сказал я.
— Я об этом и сказал, — сообщил Торкилстон, — но она, по-моему, на меня за это обиделась.
— Ничего, — утешил я, — она знает тяготы нашей службы. Так кто это?
Кукушонок и Выдра остались у двери, а парень, бледный и с расширенными в ужасе глазами, упал на колени.
— Ваша милость! Я от мастера Пауэрса!
— От кого? — переспросил я.
Он торопливо выудил из кармана и подал мне на ладони массивный перстень. Я взял, повертел в лучах света. Именное кольцо с печатью, так называемая «печатка». Им мастер Пауэр скрепляет торговые договора, понятно.
— Дальше, — потребовал я.
Он поклонился, стукнувшись лбом о землю.
— Сейчас старейшины цехов собрались на... собрание. Очень хотят, чтобы вы почтили своим присутствием.
Торкилстон насторожился, в глазах заплясали грозные искорки.
— Самому в западню?
— Не думаю, — сказал я, — что в западню...
— А что же?
Я кивнул на парнишку.
— Они сказали точно, хотят чтобы я... гм... почтил...
— С какой целью?
— Ну, например, подсказал, как жить дальше. Сами они поняли и даже сказали вслух, что «так жить нельзя», а вот как дальше... хотели бы свалить бремя решения на чьи-то плечи. Как раньше сваливали все грехи на козла и выгоняли его за город в пустыню, назвав козлом отпущения.
Он покачал головой:
— Оптимист вы, сэр Ричард. Если вздумаете идти, не забудьте проверить доспехи. Чтобы ни одной щелочки.
Я встал из-за стола. Парнишка вскочил, повинуясь моему взгляду. Он уже перестал дрожать, по его глазам я понял, что угадал насчет цели собрания глав гильдий.
— Пойдем, — сказал я, — пора с ними поговорить всерьез. А вы пока... всё же бдите.
Глава 3
Народ, узнавая нас на улице, застывал, будто превращаясь в жен Лота, я чувствовал, как у них трещат от натуги мозги: за мою голову назначена награда в сто золотых, да только кто ее теперь выдаст... да и свою потеряешь быстрее, чем подойдешь к этому опасному, как дикий зверь, благородному.
Парнишка свернул в гущу жилых кварталов, я спросил удивленно:
— Ты куда? Городская ратуша в другой стороне.
Он отвел взгляд в сторону, голос прозвучал трусливо и виновато:
— Старейшины собрались... в другом доме.
— Понятно, — ответил я.
Даже прошли проходными дворами, как подпольщики, хотя рядом широкая улица, перепрыгивали через помойки и горы мусора, пока мой провожатый не скользнул в какую-то грязную щель.
— Сюда.
Щель оказалась проходом, дальше дверь, после условного стука нас впустили, полная темнота, парнишка, вздрагивая от собственной смелости, взял меня за руку и провел в большую, богато обставленную комнату.
Все окна закрыты ставнями, опущены шторы. В комнате царит густой полумрак, но глаза в конце концов привыкнут, однако у меня они приспособились сразу, я отчетливо видел и Пауэра, и мастера Лоренса Агендера, старейшину цеха ювелиров, и других глав гильдий ружейников, кожевников и бронников.
Ближе всего ко мне расположился в кресле грузный солидный мужчина, коренастый, с брюшком, одетый в дорогие шелка, на шее массивная золотая цепь.
Он нервно задвигался, а сидящий за ним крупный мужчина проговорил негромко басом:
— Приветствуем вас, сэр Ричард.
— И вас, — ответил я любезно, но коротко.
Никто не поднялся, чтобы зажечь свет, меня забавляло, как все таращатся в темноту, ориентируясь только на звуки. Мне придвинули стул, конечно, мимо, я взял его и, сев у стены, рассматривал их с большим интересом.
Заговоривший со мной — старейшина гильдии оружейников, крупный человек с суровым лицом, украшенным шрамами, кряжистый и жилистый, такого трудно представить ювелиром или даже ткачом, а вот оружейником — да, в самый раз.
Остальные тоже достаточно колоритные фигуры, но если у них и есть золотые бляхи их профессий, то всё укрыто плащами. Даже капюшоны нахлобучили на лица, хотя и так всё в полной темноте. Мастер Пауэр тоже среди них, ничем не выдает, что знаком со мной, хотя, не сомневаюсь, инициатива встречи исходила от него.
— Я слушаю вас, — сказал я с прежней любезностью.
— Ваша милость, — заговорил Лоренс, — мы наслышаны о вас со дня вашего появления в городе. Вы разогнали хулиганов, обижающих женщину, перебили дебоширов и грабителей в саду госпожи Амелии, а затем еще и... защищали ее дальше. Как могли. А преподобный отец Шкред говорил о вас только с восторгом.
— И что же? — Лоренс вздохнул.
— Вам не нравится, что творится в городе. Нам тоже. Но нам здесь жить... Однако, если попытаетесь изменить город, мы вам поможем. Здесь собрались старейшины основных гильдий...
Я сказал с горьким сарказмом:
— Но ведь город богатеет? Не так ли? Жители довольны? Хоть и перестали ходить в церковь.
Он вздохнул:
— Да нам тоже как-то не очень важно, ходят ли в церковь. Я сам, прости Господи, как-то зашел на прошлой неделе, даже забежал, когда ливень вдруг с ясного неба... А перед этим был, когда проклятые собаки напали и негде было укрыться. Словом, нас волнует другое, ваша милость! Человек должен трудиться, создавать своими руками что-то нужное, а не стоять вышибалой на дверях публичного дома или трактира. А у нас лучшие кузнецы и ткачи уходят в эти... прислуги.
Мастер Пауэр вставил:
— Там учиться ничему не надо, что всем так нравится! Стой себе да гавкай на людей. Тараскон превращается в город бездельников, ваша милость. Вроде бы все при деле, зарабатывают, деньги в семьи приносят, а... не работают. Как люди, не работают.
Я молчал, обдумывая, на их лицах уже не тревога, а настоящее отчаяние. Гильдии, что гордились своим ремеслом, быстро приходят в упадок, терпят громадные убытки, в то время как Бриклайт, ничего не производя, извлекает громадные прибыли. Эти совсем недавно могущественные люди, отцы города, можно сказать, его экономическая мощь и становой хребет, ощутили себя униженными и выдавливаемыми на обочину, где скоро окажутся в одной канаве с нищими.
— Ладно, — ответил я, — ваши проблемы видны невооруженным глазом... Да это я так, глаза тоже можно вооружать, есть такое колдовство. И зачем вы всё это мне?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
