Сойдя с коня, лейтенант приблизился к всаднице и одной рукой чувственно провел по ее ботфорту, второй притронулся к затянутым в кожаную перчатку пальцам.
– Мне уже не верилось, что я когда-нибудь увижу вас, баронесса.
– Ах, не верилось?! – удивленно взметнулись к увитому золотистыми локонами лбу изогнутые брови Лили. – Как это понимать, граф?
– Наш вояж в Польшу оказался, как никогда, опасным, так что я мог и не вернуться.
– Вы не могли не вернуться, лейтенант, – решительно повела головой Лили. – Это было бы непростительно.
– То есть я имел в виду… – смущенно объяснил мушкетер, – что в одном из сражений я мог бы погибнуть.
– Это еще не основание для того, чтобы не навещать Вайнцгардт. – В устах любой другой женщины слова ее, возможно, прозвучали бы в виде банальной шутки, однако Лили произнесла их с такой мрачной серьезностью, что ни у кого, кто слышал бы ее сейчас, не возникло бы ни капли сомнения в том, что действительно «не основание…». – И потом, погибнуть, прежде чем повидаться со мной?! Какое непозволительное легкомыслие! Как же вы меня, граф, разочаровали!
Не прислушиваясь более к ее словам, потянулся к Лили руками, намереваясь снять с седла. И было мгновение, когда баронесса почти интуитивно подалась к нему, но, метнув взгляд в сторону медленно проходившего неподалеку обоза, все сопровождение которого любовалось их трогательной встречей, богобоязненно отпрянула и, вновь проникнувшись надлежащей баронессе фон Вайнцгардт надменностью, едва слышно молвила:
– И не пытайтесь превращать этот холм в жертвенник моей… моего ожидания, – так и не решилась произнести слово, которое неминуемо должно было сорваться с выразительно очерченных, чувственных губ ее. – Не рассчитывайте, что после каждого вашего исчезновения я стану месяцами высматривать вас с его вершины.
– Да? Жаль. А мне уже почудилось в этой встрече на холме нечто ритуальное. В ней и в самом деле есть нечто такое… Кстати, у него существует название?
– По-моему, нет.
– Так не должно быть, – решительно молвил мушкетер, легко взбираясь в седло. – «Холм Невернувшегося Рыцаря» – как вам такое наименование? Интригующее, не правда ли?
– «Холм Невернувшегося Рыцаря» – с задумчивой грустью повторила фон Вайнцгардт. – Отныне я так и прикажу называть его. Загадочно и мистично. В конечном итоге все в этом мире должно иметь свое имя. Взгляните вон туда, – указала баронесса кончиком хлыста на возвышавшуюся на прибрежном уступе белокаменную башню. На синевато-багряном полотне поднебесья она восставала мощной и в то же время грациозной, как предрассветное видение.
– Это она и есть?
– Когда вы гостили в замке, – тронула коня баронесса, – ее только начинали возводить. Я тогда загадала, что вы появитесь, как только каменщики завершат ее строительство, в связи с чем очень торопила мастера фортификационных дел Гутага.
– У нее тоже появилось название?
– Гутаг назвал ее как-то слишком уж просто – «Башней Лили», – скромно потупила взор баронесса. – И в связи с ее возведением даже начала зарождаться новая легенда.
– О мастере-фортификаторе, который, уложив в башню последний камень, метнулся с ее вершины в ущелье?
– Слишком мрачно и неестественно, граф. У этой башни совершенно иная легенда. В ней речь идет о некоем французском офицере, королевском мушкетере, все дороги которого – куда бы он ни направлялся – неминуемо приводили к этой башне, на вершине которой его высматривала истосковавшаяся баронесса.
– Подумать только: какая необычайно странная, загадочная история положена в основу этой легенды! – не преминул выразить свое восхищение д’Артаньян, стараясь при этом скрыть какие бы то ни было проблески иронии.
– А главное, совершенно непохожая на все прочие, доселе известные истории любви, – в том же тоне поддержала его баронесса Лили. – Понимаю, граф, что вы прибыли сюда как гость, – молвила баронесса, когда после пиршества они уединились в ее спальне. – Но каждый ваш визит я научилась проживать так, словно он составляет многие годы жизни.
– Я тоже попытаюсь научиться этому, Лили, – тут же импульсивно пообещал д’Артаньян, не очень-то задумываясь над последствиями подобных заверений. – Клянусь пером на шляпе гасконца.
43
Корабль, на котором казаки покидали Францию, отплывал с восходом солнца.
Сирко не смог уйти на нем, поскольку сотни воинов еще оставались здесь, на окраине Дюнкерка. Они уже не состояли на службе у короля Франции, деньги их были на исходе, а посла Польши судьба этих солдат не интересовала, так как в Украину казаки возвращались уже, по существу, повстанцами, воинами армии Хмельницкого.
Сирко не взошел на корабль, ибо понимал: он – последний, кто еще может хоть как-то отстаивать интересы казаков на этой окропленной украинской кровью земле; последний, кто еще сможет помочь им вернуться в родные степи.
И те, что уже теснились на палубе судна, и те, что оставались на пристани, не произносили ни слова прощания. Они молча смотрели друг на друга, и над почерневшими от загара и чада сражений лицами их властвовала суровая печать истории, которую они творили своим оружием и своим мужеством и которая теперь навечно оставляла их на своих скрижалях, – степных рыцарей кардинала, покоривших Францию отвагой и служением «не за плату, а за честь».
– Вы все еще здесь, полковник?! – неожиданно услышал Сирко томный женский голос, показавшийся ему удивительно знакомым. Он оглянулся и увидел у самого причала карету, на подножке которой стояла пшеничнокудрая красавица.
«Графиня де Ляфер!» – не разглядел, а скорее интуитивно распознал ее Сирко. Он помнил, что это благодаря ее стараниям они получили корабль «Гяур», на ее средства была закуплена и значительная часть провианта.
– Поскольку здесь все еще остаются мои воины, – ответил он, протиснувшись к карете сквозь строй погрустневших казаков. – Все мы очень признательны вам, графиня. Если бы не вы…
– Честно говоря, мне не очень-то хотелось, чтобы вы торопились с отъездом, полковник, – прервала его Диана. – Не знаю, чем вы будете заняты в своей Украине, но здесь для вас и ваших храбрецов дело еще найдется.
– Что вы имеете в виду, графиня?
– На этом же корабле мы могли бы отправиться совершенно в ином направлении. Такая перспектива вас не прельщает?
– Куда и под чьим командованием?
– Ну, допустим, под командованием князя Гяура. Вы ничего не имеете против такого командира?
– Как и против самого себя.
– Я пока что не могу сказать вам всего того, что должна была бы. Одно только обещаю: этот поход может оказаться интереснее и опаснее, нежели ваш нынешний, французский. Ну что, полковник, заинтриговала? – озорно улыбнулась де Ляфер.
– Почти. Вы знаете, что происходит сейчас в Украине?
– Но, как вы заметили, это происходит не по вашей воле.
– Тоже верно. И все же моя родина там, где земля киевская сходится с Диким полем.
Графиня понимающе промолчала.
– В Дюнкерке у князя Гяура есть дворец. Что-то в виде небольшого городского замка.
– Значит, князю повезло больше, нежели нам, бездомным и безродным казакам.
– До прибытия корабля дворец будет находиться в вашем распоряжении. Поселяйтесь там вместе со своими казаками, берегите его, охраняйте и ждите. Думаю, того времени, которое понадобится, чтобы корабль вернулся, вам вполне хватит, чтобы решиться на небольшое морское путешествие, ну, скажем, к берегам Африки.
Сирко растерянно пожал плечами.
– В общем-то, должно хватить.
– Будь на вашем месте князь Гяур, он согласился бы, не задавая лишних вопросов и не колеблясь, – с грустью упрекнула его графиня. – Но, как я сказала: «Будь на вашем месте князь Гяур…»
– Понимаю вас, графиня.
– Пока корабль вновь появится у причалов Дюнкерка, половина ваших храбрецов уже, очевидно, поженятся здесь. Остальные как-нибудь продержатся. Разве не так?
– Истинно так, истинно…
– Что же касается лично вас, то есть одна особа, которая крайне заинтересована в том, чтобы вы оставили сей берег как можно позже.
– Кто это? – удивленно уставился на графиню Сирко.
– Некая фламандка. Камелия. Вам известно такое имя? Ну не смущайтесь же столь безбожно, полковник. В такую женщину трудно не влюбиться.
«Камелия, – мысленно повторил Сирко. – Господи, из какого она мира?! Ты даже успел забыть о ее существовании, – тут же упрекнул себя. – Действительно, успел забыть…»
– Вот видите, как трудно оставлять землю, на которой ты сто раз не погиб и всего один раз влюбился, – молвил полковник, задумчиво при этом улыбаясь.
– Хочу надеяться, что князь Гяур покидал этот причал точно с такой же мыслью.
Они умолкли и с грустью посмотрели туда, где, уже на выходе из канала, виднелись паруса корабля, увозившего вдаль, в историю, в небытие воинов, вошедших в память Франции как «степные рыцари кардинала».
