Исходную идею его книги читатель неоднократно встречал на протяжении этого повествования. Однако напомним ее: окраска минералов, земли и камня неразрывно связана с природой атомов химических элементов.
Минералоги, как отмечал Ферсман, подчас с пренебрежением проходят мимо законов цвета, хотя, казалось бы, им не должно быть безразлично, почему окись железа всегда буро-красная, турмалины и бериллы — пестрые, изменчивой окраски; почему медный купорос и его растворы всегда синие, а когда купорос выветрится и потеряет свою воду, он делается белым.
Привычка в жизни и даже в науке обладает огромной связующей силой. Привыкнув сочетать тот или иной минерал с определенной окраской: например, считать железный колчедан золотисто-металлическим камнем, цирконий — бурым или буро-красным, каменную соль — белой, окислы трехвалентного железа — бурыми или коричневыми и т. д. и т. п., — минералоги часто забывают, что, в сущности, они далеко еще не разобрались в причинах окраски природных соединений, не поняли до конца, как своеобразно и реально претворяются в них глубочайшие законы строения атома.
А чаще всего они несправедливо думают о цвете, как о самом ненадежном признаке минерала. В самом деле, как ему верить, если, скажем, совершенно бесцветный, прозрачный, как стеклышко, горный хрусталь, черный марион, фиолетовый аметист, дымчатый раух-топаз, зеленый празем — это все один g тот же минерал — кварц![91] В «Цветах минералов» Ферсман спорит с этими привычно несовершенными взглядами. Снова начинает звучать главная тема его творчества: минералогия не мертвый свод описаний, и минералы, которые она изучает, не мертвые. Они создаются и изменяются в той же мере, в какой не прекращается жизнь атомов в земной коре. Опытный минералог прежде всего диагност процессов рождения минералов. А какой диагност может пройти мимо тех показаний, которые может дать ему зависимая от этих процессов и потому переменчивая окраска!
Так, например, увидев на скале сине-зеленые потеки, минералог правильно делает заключение о присутствии здесь медных или отчасти никелевых руд. Белые выцветы позволяют ему безошибочно говорить о растворимых солях щелочей с галоидами или комплексными кислородными кислотами.
Но минералог-геохимик этим не ограничится. Он знает, что цвет минерала изменчив и зависит от условий его образования. Ему известно, что, как правило, интенсивность окраски минерала слабеет с падением температуры его образования. Так, например, темно-бурые, почти черные кристаллы оловянного камня связаны с высокими температурами в горячих газовых скоплениях. По мере охлаждения этих скоплений из них выпадают все более светлые, желтые или даже зеленоватые кристаллы. Таким образом, минералог-геохимик по цвету минерала может сделать правильный и очень важный вывод об условиях образования найденного камня, а отсюда следует заключение о возможном присутствии определенных спутников данного минерала.
Но этого мало!
Зоркий глаз геохимика по едва уловимым оттенкам цвета, густоты тонов, блеска может заключить, откуда взят образец. Одинаковые минералы из разных месторождений имеют свои особенности окраски. Таким образом, цвет связывает воедино прошлое минерала и его географию.
Стоит подумать, о чем напоминают, например, покровы черных базальтовых пород, которые разлились на сотни тысяч километров Сибири. Они напоминают о тех грандиозных катаклизмах, при которых, некогда поднявшись по неведомым путям из разогретых глубин, эти магмы застыли длинными черными полосами. Мрачными утесами застыли они сейчас на берегах сибирских рек и громадными черными колоннами окаймляют их берега. Такими же массами черных базальтов залиты глубины океанов. Из них же образованы разбросанные среди морских просторов вулканические острова.
Эти мрачные, звенящие, как металл, породы характеризуют темнозеленые и черные кристаллы оливинов и авгитов, этих силикатов с закисью и окисью железа, магнитный железняк, блестки магнитного колчедана, богатое железом базальтовое стекло.
В силу внутренней логики образа Ферсман вспоминал далее пестрые, витиевато разрисованные гранитогнейсы Карелии, серые граниты Урала, «веселые» граниты Забайкалья. Эта жизнерадостная характеристика в его устах звучала вполне естественно: граниты встречают путника светлыми тонами, и лишь отдельные точки черного биотита, железистой слюды или темнозеленой роговой обманки разнообразят картину.
Среди этих светлых тонов еще светлей вырисовываются жилы пегматитов с белым кварцем, светлым полевым шпатом, редкими отдельными сверкающими самоцветами. Разведчик радуется, когда на фоне белых и розоватых тонов пегматитов он увидит черную точку, — нередко она может открыть ему месторождение важных редких минералов.
Оставив область мрачных расплавленных пород и их спутников, Ферсман переходил к химическому образованию пород на земной поверхности.
Он мысленно улыбался светлым тонам белых, желтых, розовых, серых, лишь изредка черных от примесей угля известняков юга… Это известняки, осевшие в глубинах меловых и третичных морей, это ослепительно белые меловые скалы у Белгорода, Изюма или Инкермана, слепящие вас даже тогда, когда вы несетесь мимо них в вагоне поезда. Они начинают царство белого цвета.
Он вспоминал также белоснежные скалы по Цилве на Урале, на берегах Суры в Поволжье. Это уже были гипсы, те самые гипсы, которые вместе с известняками встречаются в толщах Северного Кавказа, Средней Азии и Крыма. Самые чистые, белые сорта гипса минералоги называют алебастром, и трудно назвать что-либо белее его. Впоследствии алебастру Ферсман посвятил одну из новелл в своих «Воспоминаниях о камне».
Мысль его летела еще дальше, туда, где на почвах и на берегах лиманов выступают белые, бело-желтые, как сахарная пудра, иногда розоватые, красноватое, легко выцветающие на солнце, иногда сероватые от пыли и глины, но все же белые соли озер Заволжья, Крыма, Казахстана, Средней Азии и Западной Сибири«. На память приходили знаменитые соляные копи Илецка. Это уже были не те полузаброшенные подземные арестантские дворы, с которыми мы встречались в описаниях путешествий его юности. Последние, самые недавние впечатления говорили о них как об отлично механизированных подземных заводах с камерами, залитыми электрическим светом, отраженным многоцветным сверканием зеленоватых кристаллов. В зарисовке этого подземного пейзажа пока еще только намеками проглядывал общий замысел книги: «Прозрачные сосульки солей, как льдинки, свешиваются со стенок камер, всюду шуршит белоснежная мука, всюду соль — эмблема белого, прозрачного, растворимого, — писал Ферсман, — соль, как одно из начал вещества у алхимиков, как величайшая проблема современной кристаллохимии, проблема сочетания положительных и отрицательных зарядов электричества».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
