class="p1">— С Черчиллем? Видел. Здесь тоже такая есть, просто убрана. 
— И вам это не казалось странным? В сознательном возрасте Руперт видел его совсем мало. буквально несколько встреч. И на столе у него стоит не фото женщины, которая его воспитала, а фото её мужа, которого Руперт по сути не знал.
 — Честно говоря, я просто об этом не думал. Возможно, Кристина не хотела, чтобы там стояло фото матери. Знаете, таинственное исчезновение, потом ещё слухи про женщину в чёрном… — Дэвид усмехнулся, а потом внимательно посмотрел на Айрис: — У вас опять есть версия?
 — Пока нет. То есть, мне надо подумать… Я обещаю, что если придёт в голову что-то стоящее, я сразу скажу.
 Айрис встала с кресла и подошла к двери.
 — Вы выйдете к обеду? — неожиданно спросил Дэвид.
 — Не думаю, что мне стоит это делать. Руперт сейчас…
 — Его не будет. Он не очень-то хочет со мной пересекаться.
 — А мне показалось, что у него очень боевой настрой.
 — Нет, он просто плохо контролирует себя. Это первая реакция. Когда у него есть время подумать или когда он вынужден подумать, то ведёт себя более разумно. Он попросит принести обед в комнату, я уверен.
 — Вы очень хорошо его знаете… — заметила Айрис. — Даже для брата.
 — Меня учили этому с детства — смотреть, в каком он состоянии. Моя мать и няня постоянно говорили: «Ты же видишь, какой он сейчас, лучше не тревожь, придёшь потом» или «Видишь, как он расстроен, попробуй успокоить, у тебя лучше получается». Странно, конечно… Мы росли вместе, но у него очень долго был карт-бланш на выражение любых эмоций, а мне ничего было нельзя. Я должен был вести себя достойно, «как Вентворт». Так что, вы придёте?
 — Да.
 — Спасибо.
 Айрис показалось, что он хочет сказать что-то ещё, но Дэвид так ничего не сказал. Но когда она взялась за ручку двери, он произнёс:
 — Айрис, я хотел сказать…
 Она повернулась к нему — потому что ждала его слов.
 — Вы мне нравитесь. Очень. Но сейчас… Полицейские ищут убийцу моей матери и подозревают меня, я, оказывается, усыновлённый ребёнок, а мой брат наверняка подаст в суд…
 — Не то время, не то место, — тихо произнесла Айрис. — Я понимаю.
 Печаль и обречённая, болезненная нежность сдавили ей грудь.
 — Но я хочу, чтобы вы знали.
 Айрис кивнула, а потом спросила:
 — Вы охотитесь на лис?
 — На лис? — озадаченно переспросил Дэвид. — Нет, но…
 — То есть, не охотитесь?
 — Нет. Мой дед охотился, но он умер, когда мне был год с небольшим, а отец… У них была не такая семья, я имею в виду, что у них не было поместья, конюшен, егерей…
 — Вот и хорошо, что вы никогда этим не занимались. Отвратительная традиция.
 — А если бы я сказал, что охочусь?
 — Тогда бы у нас с вами ничего не получилось.
 * * *
 Утром Айрис пришла в библиотеку даже раньше положенных восьми тридцати. Всё равно она уже давно не спала. Есть тоже не хотелось, и она просто попила на кухне чай, поболтав заодно с миссис Пайк. Та рассказывала забавные случаи, происходившие с Наггетом, который лежал на лежанке у двери во двор и как будто прислушивался. Истории, сами по себе смешные, никого не веселили. Они с миссис Пайк пытались делать вид, что всё хорошо, всё как обычно, но обе понимали, что всё совсем не хорошо. Даже хуже, чем когда леди Клементину только нашли. Мюриэл, пусть они и не испытывали к ней большой любви, была под арестом в участке, Руперт после признания Фенвик мог стать владельцем Эбберли и всего остального, а Дэвида считали основным подозреваемым в убийстве матери.
 В библиотеке Айрис механически пролистывала страницы, вносила записи в журнал, печатала карточки. Давно ей не работалось так спокойно. А всё, наверное, потому, что она ужасно не выспалась. Спала часа три или четыре за всю ночь, не больше.
 И почему до сих пор не придумали способ заставить мысли замолчать? Они крутились и шумели в голове, и к середине ночи ей уже казалось, что это не обычный монолог, как будто разговариваешь сам с собой, а целый хор голосов, которые наперебой говорили то о признании Дэвида (радостно и с надеждой), то о перепутанных детях (громко и тревожно), то о расследовании смерти леди Клементины (почти с отчаянием — потому что объяснения по-прежнему не было, всё точно тонуло в густом тумане). Были и более тихие шепотки, звучавшие опасливо, стыдливо, а изредка, наоборот, тщеславно… Ведь если она, именно она, а не кто-то другой, разгадает загадку, то и Дэвид, и инспектор Годдард, и профессор Ментон-Уайт, и даже её собственная мать будут смотреть на неё другими глазами. Но эти мысли терялись на фоне других, оглушительных, не дающих ей спать и заставлявших сердце учащённо биться.
 Айрис бесконечно перекладывала в голове кусочки головоломки, и раз за разом приходила к мысли, что существовал только один способ сложить их правильно, только одна последовательность событий, которая всё объясняла.
 Попробуй приладить их один к другому иначе, и картина разрушится.
 Вчера Айрис пообещала Дэвиду, что если ей придут в голову стоящие идеи, она обязательно расскажет ему. Но вот эта идея, вернее эти выводы, были слишком пугающими, чтобы их озвучивать.
 Айрис не была уверена, что у неё хватит смелости.
 Она сможет рассказать всё Годдарду — просто как одну из версий, — но бросаться такими обвинениями перед Дэвидом… Даже когда она просто думала об этом, по телу пробегала неприятная, болезненная дрожь.
 Мысли лихорадочно крутились в голове, и Айрис, поняв, что всё равно не уснёт, включила свет, села за стол и начала пересматривать записи в своём блокноте с самого начала. Она просидела над ними с полчаса, а потом глаза наконец начали слипаться.
 Айрис легла в постель, устроилась поудобнее и приготовилась уснуть. Сон пока не шёл, но и той раздражающей путаницы мыслей в голове тоже не было.
 И в этот момент раздался звук.
 Айрис вскочила на ноги и села на краю кровати, задыхаясь. Хотелось бежать — непонятно куда, зачем, от чего…
 Звук тем временем затихал.
 При самом своём начале он был неожиданно отчётливым, упругим, как распрямляющаяся пружина, он точно рвался откуда-то… Из заточения в стенах этого старого дома.
 Как ни убеждала Айрис себя, что призраков не существует и всему должно найтись объяснение, всё равно делалось жутко. Это был бессмысленный инстинктивный страх, тот же самый, что охватывает, когда входишь в незнакомую тёмную комнату.
 Айрис снова легла в постель и укрылась