И тут же он мысленно добавил: «А также если нас не ввели в заблуждение насчет воды, лившейся по сточному желобу. И если время смерти определено предельно точно. Но если Бероун умер в самый ранний из тех сроков, которые указал доктор Кинастон — скажем, в семь часов, — что остается от алиби Лампарта? Он утверждает, будто это время провел со своей любовницей, но у него была масса возможностей покинуть Пембрук-Лодж и вернуться туда незамеченным. Однако кто-то был все же в церкви в восемь, если, конечно, кран оставили незакрученным намеренно. Но кто? Кто-то, кто приехал раньше, в семь часов, в черном «ровере»? Если Бероун умер в семь, то имеются подозреваемые и кроме Стивена Лампарта. Однако какой смысл был в том, чтобы оставить течь воду? Разумеется, можно предположить, что кран остался незакрученным случайно. Но в таком случае кто и когда закрутил его?»
5
В знак сочувствия друзья леди Урсулы присылали цветы, и ее гостиная выглядела неуместно празднично, уставленная розами на высоких стеблях без шипов, гвоздиками и ветками привозных белых лилий, выглядевших как искусственные пластмассовые артефакты, опрысканные духами. Цветы были небрежно засунуты в разнообразные вазы и расставлены по всей комнате не столько осмысленно, сколько так, чтобы просто не мешали. На столике красного дерева возле ее кресла стоял маленький хрустальный сосуд с фрезиями. Приблизившись, Дэлглиш безошибочно учуял их сладкий аромат. Леди Урсула не сделала ни малейшей попытки встать, но протянула руку, которую он пожал. Рука была холодной, сухой, и он не ощутил ответного рукопожатия. Леди Урсула, как всегда, держала спину безукоризненно прямо, на ней была запахивающаяся юбка до щиколоток и блуза из тонкой серой шерсти с высоким воротом. Из украшений — только двойная цепочка старинного золота и перстни; длинные пальцы покоились на подлокотниках, обремененные огромными переливающимися камнями так, что испещренные синими венами, обтянутые пергаментной кожей руки казались слишком хрупкими, чтобы выдерживать такую тяжесть.
Она кивком указала Дэлглишу на противоположное кресло и, когда он сел в него, а Массингем устроился на маленьком диванчике у стены, сказала:
— Сегодня утром заходил отец Барнс. Наверное, он счел своим долгом доставить мне духовное утешение. Или извиниться за то, каким образом была использована его ризница? Едва ли он мог предположить, будто я могу его за это винить. Если в его намерения входило духовное утешение, боюсь, он разочаровался во мне как в скорбящей матери. Забавный он человек. Мне он показался неумным и заурядным. Вы придерживаетесь иного мнения?
— Я бы не назвал его заурядным, — ответил Дэлглиш, — но предположить, что он мог оказать какое-то влияние на вашего сына, трудно.
— Похоже, он давным-давно оставил попытки повлиять на кого бы то ни было. Возможно, он утратил веру. Для нынешней Церкви это что-то вроде моды, не так ли? Почему же это его так огорчает? Мир кишит людьми, утратившими веру: политики перестают верить в политику, общественные деятели — в общественную деятельность, учителя — в образование, полицейские, насколько мне известно, — в полицейскую службу, а поэты — в поэзию. Таково свойство веры — время от времени она пропадает или оказывается не на своем месте. Но почему бы ему не почистить свою сутану? У него на правом рукаве следы, судя по всему, от яйца, а грудь выглядит как обслюнявленная.
— Это практически единственная его одежда, леди Урсула.
— Пусть бы купил себе другую, на смену.
— Если бы он мог себе это позволить. Он пытался замыть пятна губкой.
— В самом деле? Не очень успешно. Впрочем, вам виднее, вы натренированы замечать такие вещи.
Его не удивило, что они обсуждают церковное облачение священника, в то время как обезглавленное и выпотрошенное тело ее сына лежит в леднике морга. В отличие от отца Барнса Дэлглиш смог найти с ней общий язык еще во время их первой встречи. Она немного сменила позу и сказала:
— Но вы здесь не для того, разумеется, чтобы обсуждать духовные проблемы отца Барнса. Что вы имеете мне сказать, коммандер?
— Я здесь для того, чтобы еще раз спросить вас, леди Урсула, не видели ли вы ежедневник вашего сына в ящике стола, когда генерал Ноллиндж позвонил сюда в шесть часов вечера в прошлый вторник.
Знаменитые своей красотой глаза смотрели на него в упор.
— Вы уже дважды задавали этот вопрос. Мне, разумеется, всегда приятно побеседовать с поэтом, который написал «Резус отрицательный», но ваши визиты становятся слишком частыми, а разговоры — слишком предсказуемыми. Мне нечего добавить к тому, что я вам уже рассказала. Подобные перепроверки представляются мне весьма оскорбительными.
— Вы отдаете себе отчет в скрытом смысле, который содержат ваши слова?
— Естественно, отдаю. У вас есть еще вопросы?
— Я бы хотел, чтобы вы подтвердили, что действительно дважды разговаривали с Холлиуэллом в вечер смерти вашего сына и что, насколько вам известно, никто не пользовался в тот вечер «ровером» до десяти часов.
— Я вам уже сказала, коммандер, что говорила с ним около восьми, а потом в четверть десятого, то есть минут за сорок пять до того, как он уехал в Суффолк, и, думаю, вы можете в этом не сомневаться: если бы кто-нибудь брал «ровер», Холлиуэлл бы это знал. Что-нибудь еще?
— Да. Мне нужно еще раз поговорить с мисс Мэтлок.
— В таком случае я предпочитаю, чтобы вы сделали это здесь, в моем присутствии. Не соблаговолите ли позвонить в колокольчик?
Он дернул шнур. Мисс Мэтлок не спешила. Но минуты через три появилась в дверях все в той же длинной серой юбке с разошедшейся плиссировкой и совершенно не сочетающейся с ней блузке.
— Сядьте, пожалуйста, Мэтти, — сказала леди Урсула. — У коммандера есть к вам вопросы.
Женщина взяла один из стоявших у стены стульев, поставила его рядом с креслом леди Урсулы и безразлично взглянула на Дэлглиша. На этот раз она выглядела совершенно спокойной. «Видимо, начинает обретать уверенность в себе, понимая, что мы мало что можем сделать, если она будет твердо стоять на своем, — подумал Дэлглиш. — Ей кажется, что все очень просто». Он стал задавать ей вопросы насчет того вторника почти в тех же выражениях, что и в прошлый раз, а в заключение спросил:
— В том, что мистер Суэйн приехал сюда принять ванну и, возможно, поесть, разумеется, не было ничего необычного?
— Я уже говорила. Время от времени он это делал. Он ведь брат леди Бероун.
— Но сэр Пол не всегда знал о его визитах?
— Иногда знал, иногда нет. Не мое дело было сообщать ему.
— Когда это случилось в предпоследний раз, не во вторник, а до того, чем вы с ним занимались?
— Он, как обычно, принял ванну, потом я приготовила ему ужин. Он всегда ужинал здесь, если приезжал помыться, но в тот вечер есть не стал. Я приготовила ему свиную отбивную в горчичном соусе, картофельное пюре и зеленый горошек.
Более существенный ужин, чем омлет, который она сделала в вечер смерти Бероуна, отметил про себя Дэлглиш. Правда, в тот раз он поздно предупредил ее о своем приезде. А почему? Потому что сестра позвонила ему после ссоры с мужем? Потому что план убийства начинал обретать реальные очертания?
— А потом? — спросил он.
— Он съел яблочный пирог и сыр.
— Я имею в виду, чем вы занимались после ужина?
— Потом мы играли в скраббл.
— Вы с ним, похоже, большие любители этой игры.
— Мне она нравится. Он, полагаю, играет, чтобы доставить мне удовольствие. Здесь ведь со мной больше никто не играет.
— А кто выиграл в тот раз, мисс Мэтлок?
— Кажется, я. Не помню, с каким счетом, но, думаю, выиграла.
— Вы думаете, что выиграли? Это было всего десять дней назад, разве вы не можете сказать точно?
На него уставились две пары глаз: ее и леди Урсулы. Эти женщины, как он подозревал, не были естественными союзницами, но сейчас сидели рядышком, обе прямые, неподвижные, связанные единством цели, словно грудью защищали общие боевые позиции. Дэлглиш чувствовал, что терпение леди Урсулы на исходе, а в равнодушном взгляде Ивлин Мэтлок ему почудилась искорка торжества.
— Могу сказать точно — я выиграла, — сказала она.
Самый эффективный способ сфабриковать алиби: описывать события, которые действительно имели место, но в другое время. И такое алиби труднее всего разрушить, поскольку, если не считать вопроса о времени, в остальном человек говорил правду. Дэлглиш предполагал, что она лжет, но не был уверен. Он знал, что она неврастеничка, и тот факт, что сейчас ей доставляло удовольствие помериться с ним умом, было вероятно, всего лишь позерством женщины, которая редко могла позволить себе столь утонченное развлечение. Он услышал голос леди Урсулы:
— Мисс Мэтлок ответила на ваши вопросы, коммандер. Если вы собираетесь и дальше ее запугивать, боюсь, нам придется продолжить в присутствии моего адвоката.
