Она не заметила, как во время этих слов за ее спиной появились Ринальдо и Родриго.
— Нет, я не оставлю Кириену! — упрямо тряхнула головой Аврелия, и этот ее жест показался Ринальдо знакомым: так делала Вера, когда настаивала на своем.
— В самом деле, зачем разлучать подруг? — с некоторой поспешностью вступил в разговор Родриго. — Отвезем их обеих в Монкастро. И пусть за раненой ухаживает эта сеньорита... как ваше имя?
— Аврелия! — девушка бросила быстрый взгляд на испанца, но тут же опустила глаза.
— Может, ты еще захочешь открыть монастырскую больницу в доме моего дяди? — недовольно проворчала Вера, покосившись на Родриго.
— Но я тоже считаю, что мы должны дать приют этим девушкам, — заявил Ринальдо. — Ты же видишь, Вероника: они из благородных семей, им трудно будет оказаться одним на чужой земле, среди простолюдинов.
— Какое сочувствие к девкам, которых наверняка заманил на корабль красавчик Угуччоне! — фыркнула Вера и повернулась уходить. — Прямо не корсары, а святые угодники!
Ринальдо кинулся вслед за ней и, догнав ее на палубе, схватил за локоть и требовательным тоном спросил:
— Что с тобой, Вероника? Откуда такая злоба на эту девушку, Аврелию? Впрочем, кажется, я понимаю: она слишком красива. Ты ревнуешь к ней Родриго? Но как же ты будешь дальше с ним жить, если так мало в нем уверена?
— Ах, дядя... — глаза ее заметались, избегая его прямого взгляда. — Я, кажется, уже вообще ни в ком не уверена... кроме тебя.
И, отвернувшись, она пошла прочь, к группе матросов, собравшихся вокруг Габриэле, который после напряжения битвы всегда входил в роль весельчака и рассказчика. И никто из них не заметил, как, быстро моргая, девушка сумела прогнать из глаз набегающие слезы.
Глава четвертая
Как ни была Аврелия неопытна и, в сущности, наивна, но и она не могла не заметить, что нравится Родриго. Он пользовался любой возможностью и всяким предлогом, чтобы заглянуть в каюту, где поместили двух кафинских девушек, и с интересом расспрашивал об истории их похищения. Иное дело, были ли его чувства глубоки, или, что казалось Аврелии более вероятным, — он просто ради разнообразия решил приударить за хорошенькой девушкой и, по возможности, склонить ее к греху. Она старалась делать вид, что не замечает его пристальных, обжигающих взглядов, и, чтобы не смотреть на Родриго, наклонялась к Кириене, которая не переставала бредить и метаться в лихорадке. А испанец в такие минуты тоже подходил поближе к раненой и, словно невзначай, касался руки или плеча Аврелии. Она чувствовала, как при этом горят ее щеки, учащенно бьется сердце, и несколько раз хотела напомнить Родриго о его невесте, но не решалась.
Зато Вера сама напоминала ему о себе: она обычно заглядывала в каюту через пару минут после Родриго и под каким-нибудь предлогом звала его за собой. При этом Аврелии она ничего не говорила, даже не удостаивала ее взглядом.
Двусмысленное внимание Родриго и скрытая ревность Грозовой Тучи становились для Аврелии невыносимы — тем более в условиях закрытого пространства, на корабле, где она боялась лишний раз выйти из каюты, чтобы не нарваться на грубые шутки морских вояк, на их бесцеремонное разглядывание, словно она голая стояла между ними. При этом, как заметила Аврелия, с Вероникой моряки обращались уважительно, словно она была не только равной им, но и лучшей из них. Нет, Аврелия не завидовала Веронике, даже когда видела ее силу и сноровку; девушке, воспитанной в благородном доме, с детства внушали, что женщина должна быть женственной и нежной, обладать хорошими манерами, что в этом ее достоинство и привлекательность. Да и книги, которые она читала, учили тому же. И все-таки было в Грозовой Туче нечто такое, что помимо воли внушало Аврелии уважение. Она видела в Веронике ту внутреннюю свободу и смелость, которых ей так не хватало самой и к которым она всегда бессознательно стремилась. Даже беглых наблюдений за темноволосой красавицей Аврелии оказалось достаточно, чтобы понять: эта женщина умеет себя поставить, с ней всерьез считаются мужчины, включая ее дядю и жениха. И от таких мыслей Аврелии становилось грустно, и сама себе она начинала казаться глупой и беспомощной девчонкой.
Но, наконец, спустя четверо суток, в которые входила и высадка освобожденных пленников близ Ликостомо, закончилось тягостное для Аврелии пребывание в замкнутом и качающемся мирке корабля. «Альба» прибыла в гавань Монкастро.
Вера еще в дороге заявляла, что Кириену с подругой следует поместить в дом тетушки Невены, находившийся внутри крепостных стен; там за раненой будет ухаживать и сама тетушка, и лекарки из паствы падре Доменико. Но оказалось, что Невены нет в Монкастро: больше месяца назад она с несколькими богомолками отправилась к какому-то скальному монастырю в Добрудже[30] поклониться отшельникам-целителям и попросить у них живой воды, а ее маленький домик в Монкастро пока стоит заколоченный.
Это обстоятельство помешало Вере поселить кафинских девушек подальше от жилища Ринальдо, а следовательно, и от гавани, в которой стояла «Альба».
В доме Ринальдо было четыре жилые комнаты, сени, кладовая, погреб и пристройка, в которой обитали служанка Хлоя и садовник Ивайло, недавно ставший ее мужем. Супруги присматривали за домом и вели нехитрое хозяйство скромной усадьбы.
Теперь в одну из комнат поселили Кириену и Аврелию, в другой обосновалась Вера, а третью Ринальдо предоставил тем морякам с «Альбы», которые в бою получили тяжелые раны и увечья; остальные же привычно разместились на галере.
К удивлению Веры, Родриго отказался поселиться в доме Ринальдо, предпочтя быть со своими людьми на корабле. Аврелии же вдруг подумалось, что он сделал это нарочно для нее, давая понять, что не так уж близок со своей нареченной невестой.
Оказавшись на суше, хоть и в чужом доме, Аврелия почувствовала некоторое облегчение. Позади остались теснота, качка, наглые взгляды морских вояк. Теперь можно было при содействии расторопной Хлои помыться в чане с теплой водой и постирать свою одежду, временно облачившись в рубашку из простого, но чистого полотна. Да и пища на берегу оказалась получше. За Кириеной здесь тоже было легче ухаживать, чем на корабле, и уже через два дня раненая подруга очнулась от лихорадочного забытья, жар у нее начал спадать, а рана затягиваться.
Хорошо представляя горе и отчаяние своей матери, Аврелия сразу же попросила Ринальдо передать с попутным кораблем весточку в Кафу о том, что девушки спасены и, лишь только Кириена окрепнет, вернутся домой. В это время из Монкастро в Кафу как раз отправлялось судно кафинского купца Лазаря Никтиона, и Ринальдо передал капитану корабля письмо от Аврелии к ее матери.
