Поначалу кремлевские власти, под бдительным контролем которых Монгольская народная республика (МНР) находилась с первых дней своего существования, смотрели на ситуацию с ламством сквозь пальцы. Однако с начала 30-х гг., когда, после захвата японцами Маньчжурии, значение Монголии как военно-политического союзника резко возросло, Сталин начинает все активнее подталкивать местных руководителей на путь борьбы с «реакционным духовенством». При ежегодных встречах с премьер-министром Монголии П. Гендуном Сталин убеждал его, что ламство представляет собой главную опасность для страны, настаивал на увеличении налогообложения монастырей, поощрении выхода из них и т. п.
Но тогдашние монгольские власти были настроены не столь решительно. Еще свежи были воспоминания о предпринятой в 1929–1932 гг. попытке ускоренного продвижения к социализму, закончившейся крестьянским восстанием, после которого пришлось распускать принудительно созданные коллективные хозяйства, восстанавливать частную торговлю и кустарные промыслы, ослаблять налогообложение индивидуальных хозяйств и т. д. Монгольская народно-революционная партия вынуждена была заявить тогда об отказе от руководства государственной властью, после чего партия сократилась в течение последующих двух лет в пять раз.
В этих условиях обострять обстановку в стране новым руководителям Монголии, пришедшим к власти в 1932 г., явно не хотелось, и хотя уклониться от выполнения полученных в Москве распоряжений было невозможно, но и чрезмерного рвения никто проявлять не спешил. Это вызывало растущее недовольство в Кремле, и когда в декабре 1935 года в Москву в очередной раз прибыла правительственная делегация МНР, ей была устроена здесь форменная выволочка.
Для начала Сталин выразил недовольство тем, что Монголия тратит на военные нужды не 50–60 % бюджета, как следовало бы, а только 25. Затем к разговору подключился присутствовавший на встрече В. М. Молотов. «Вы, Гендун, — заявил он премьер-министру Монголии, — в пьяном виде все время говорили антисоветскую провокацию. Мы знаем, что вы перед отъездом сюда говорили, что «наверное, мне через Кремлевскую больницу предложат долгосрочный отпуск и отдых в Крыму «по состоянию здоровья». Мы не собираемся делать такую махинацию и заниматься такой игрушкой»{357}.
После того, как монгольским товарищам дали понять, что церемониться с ними никто не собирается, Сталин перешел к главному вопросу:
«В отношении лам вы ничего не делаете. Ламы вас жрут, они растут и укрепляются. Если вы создадите крепкую армию и не ликвидируете лам, то это… плохо, потому что ламы могут разложить хорошую армию и ее тыл… Вы в отношении борьбы с ламством делаете правый загиб. Раньше у вас был левый загиб. Левый загиб плох, но сейчас теперешний правый загиб еще хуже левого загиба…
Вы, Гендун, хотите, не обижая ламства, защищать национальную независимость. Они несовместимы. Нельзя, не нарушая интересов ламства, защищать национальные интересы. Надо стоять на одной позиции, а не на двух позициях: или за ламство, или за национальные интересы… У вас нет аппетита борьбы с ламством. Когда кушаешь, надо кушать с аппетитом. Необходимо проводить жесткую борьбу с ламством путем увеличения разного налогового обложения и другими методами. Если вы не будете проводить борьбу и не будете трогать ламство, то они скоро вас сожрут совсем»{358}.
В ходе заключительной встречи, состоявшейся неделю спустя, П. Гендун вынужден был признать свои ошибки и заявить:
«В отношении ламства я постараюсь усилить борьбу. Постараюсь сделать так, чтобы при следующей встрече с Вами Вы были бы довольны моей работой»{359}.
Но было уже поздно. Вскоре после возвращения делегации из Москвы на очередном пленуме ЦК Монгольской народно-революционной партии Гендун был выведен из состава ЦК и снят с должности премьер-министра. Тогда же Государственная внутренняя охрана, выполнявшая функции политической полиции, была в соответствии с указаниями из Москвы преобразована в полноценное Министерство внутренних дел, которое возглавил протеже Сталина Х. Чойбалсан.
С этого времени работа по обезвреживанию «контрреволюционных элементов» пошла гораздо успешнее. В апреле 1936 года в Улан-Баторе состоялся открытый судебный процесс над Чжамьянтиб-ламой — настоятелем одного из крупных монастырей в Восточной Монголии. Он обвинялся в том, что в 1932 года установил связь с монгольскими эмигрантами, якобы сотрудничавшими с японской разведкой, и по их поручению занимался контрреволюционной и шпионской деятельностью. Первая заключалась в том, что в целях поднятия авторитета религии он периодически устраивал молебны, на которые собиралось значительное количество верующих, а шпионаж заключался в посылке Чжамьянтиб-ламой писем своим знакомым за пределами страны, в которых приводились различные сведения о положении на востоке МНР. Кроме того, в этих письмах настоятель монастыря якобы обещал японцам, что, в случае ввода их войск на территорию Восточной Монголии, местные контрреволюционеры окажут им всяческую помощь.
По приговору Верховного суда МНР Чжамьянтиб-лама и несколько его «сообщников» были расстреляны.
Следующим был процесс в октябре 1936 года над высшими ламами из монастыря Улэгэй-Хид, обвиненными в том, что, будучи недовольны политикой партии и правительства по ограничению их прав, они собирались «с помощью одной империалистической державы» свергнуть существующий в МНР строй и восстановить власть феодалов. С этой целью ими будто бы была создана контрреволюционная организация, охватившая своим влиянием ряд монастырей, расположенных вдоль южной и восточной границ Монголии, установлены связи с эмиграцией, собирались деньги для закупки оружия и т. д. Из более чем ста арестованных лам для открытого судебного процесса были отобраны 17 человек, Шесть из которых были приговорены к расстрелу, а остальные — к различным срокам лишения свободы.
После этого прошло еще несколько аналогичных процессов, имевших целью продемонстрировать монгольскому народу, как низко пали его духовные наставники. В мае 1937 года министр внутренних дел МНР Х. Чойбалсан доложил Ежову о результатах проделанной работы:
«Мы провели пять крупных судебных процессов, связанных с изменой Родине, ведением разведки и подготовкой к вооруженному восстанию со стороны высших лам и тем самым выполнили советы товарища Сталина»{360}.
Однако это было только начало работы. Теперь, когда духовенство было скомпрометировано и деморализовано, пора было приступать к окончательному решению дамского вопроса, тем более что обстановка на Дальнем Востоке летом 1937 года серьезно осложнилась и принятых мер было явно недостаточно.
В ночь с 7 на 8 июля в районе моста Лугоуцяо неподалеку от Пекина во время учений одного из подразделений японской армии[83] произошла перестрелка между японскими и китайскими солдатами, переросшая в затяжной бой. По прошествии нескольких дней после этого столкновения, в Москве (и не только там) стало ясно, что Япония решила использовать данный инцидент как предлог для широкомасштабной военной интервенции.
Это существенно меняло стратегическую ситуацию в регионе. Разгромив китайскую армию (а такую вероятность нельзя было исключать), японские войска получили бы удобный плацдарм, позволяющий в случае войны с СССР выйти через территорию Монголии в Забайкалье и, перерезав в районе Улан-Удэ транссибирскую магистраль, отсечь дальневосточную группировку советских войск от остальной части страны. Рассчитывать на то, что небольшая по численности монгольская армия могла бы воспрепятствовать осуществлению этих планов, не приходилось, и поэтому следовало, не откладывая, заняться превращением Монголии в неприступный бастион, что, наряду с мерами военного характера, предполагало также и ликвидацию здесь потенциальной «пятой колонны», точно так же, как это делалось в СССР.
Оставалось лишь найти предлог, позволяющий выполнить эти задачи в стране, которая, хотя и находилась в зависимости от СССР, являлась все же самостоятельным государством.
5 августа 1937 года был арестован полномочный представитель (посол) СССР в Монголии В. Х. Таиров. В Монголию он попал с поста начальника Политуправления Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, и на него имелись показания как на участника военного заговора в РККА. Опытным следователям удалось в кратчайший срок выбить из него показания о связях с японской разведкой, о помощи японцам в якобы намеченном захвате Монголии и последующем нападении на СССР, о созданной им разветвленной заговорщицкой организации, которая включала высокопоставленных сотрудников партийно-правительственного аппарата Монголии и руководящих армейских работников, действующих по плану и в интересах японского военного командования. В числе заговорщиков Таиров назвал бывшего премьер-министра Монголии П. Гендуна (руководителя организации) и многих других видных представителей монгольской правящей верхушки.
