class="p1">Однако вот и Сара. Хотя их разделяла шумная, сверкающая толпа, хотя она стояла к нему спиной, он не мог ее не увидеть. Сара рассматривала картину Эмили Карр; маленькая головка с аккуратным высоким пучком блестящих каштановых волос вырисовывалась на фоне плотных мазков, деревьев, солнечного света, закрученных в радостный водоворот. Над ярким изумрудным вырезом вечернего платья виднелся треугольник голой спины. Ни пучок волос, удерживаемых усеянным жемчужинами гребнем, ни открытая нежная спина не имели видимой связи со знакомой ему девушкой, но Джейми без колебаний, без сомнений понял – это она.
Его картина, изображавшая орегонское побережье, прямоугольник шесть на десять футов, занимала отдельную стену слева от Сары. Та еще с минуту смотрела на работу Карр, затем шагнула вбок к следующей. Рассмотрев ее, опять передвинулась, подойдя ближе к холсту Джейми, но не глядя на него. Намеренно, решил он. Все в ней казалось намеренным. Удлиненная элегантность сменила застенчивую подростковую угловатость.
Джейми начал продираться сквозь толпу в поисках лучшего места на тот момент, когда Сара наконец увидит его картину, хотя одной частью своего существа хотел вскочить между ней и холстом, не дать ей подумать, объяснить, что он понимает, работа неточная, провал, как, впрочем, и все его потуги.
Кто-то схватил его за плечо.
– Восхитительно, – произнес человек. Джейми смутно помнил его, тот как-то был связан с музеем, маленький, розовый, в кудряшках, херувим, да и только. Член правления? Человек энергично тряс руку Джейми. – Просто восхитительно. Мои поздравления.
Джейми рассеянно поблагодарил его. Сара стояла перед картиной, за которой висел его пейзаж.
– Я должен спросить вас, – приподнявшись на цыпочки, пытаясь поймать взгляд Джейми, продолжал человек, – как вы развили вашу технику углов, создающих пространство? Хотя скорее это стиль. Ощущение, что все сворачивается? Эффект невероятно оригинален, я заинтригован! Вам случайно пришло в голову?
– Оригами, – коротко ответил Джейми.
Он допил шампанское и поставил бокал на поднос, высоко поднятый проходящим официантом.
– Что?
– Оригами. Японское искусство складывания фигурок из бумаги.
– Правда? Да, правда! Такие маленькие птички и лягушки. Фантастика. Я бы никогда не провел связь, но понимаю. Конечно! Скажите, вы бывали на Востоке?
Сара расправила плечи, повернулась налево, сделала несколько шагов и встала перед картиной Джейми.
Серые море и небо можно было отличить друг от друга только по характеру мазков; острые углы передавали высокие волны облаков, ритмичную геометрию течений и вздымающейся воды. Масса на переднем плане напоминала стог сена – знаменитая базальтовая формация в Кэннон Биче. Ее по контрасту с небом и океаном Джейми изобразил плоским монолитом, черной пустотой. На фоне черноты неподвижно стояла Сара.
– Мистер Грейвз? – окликнул херувим.
Тело Джейми распалось на бурно булькающие пузырьки. Во рту пересохло.
– Простите, – прошептал он, улизнув от херувима, как раз когда Сара отвернулась от его картины.
Что выражало ее лицо? Джейми постарался запечатлеть его в памяти для позднейшего обдумывания: щеки вспыхнули; широко раскрытые, выразительные глаза увлажнились; он не заметил в них ни явного признания, ни откровенного недовольства, но картина очевидно произвела впечатление. Увидев Джейми, Сара испугалась, окаменела. Румянец стал еще ярче, быстро спустившись к шее, к декольте. Прижав руку к груди, она робко улыбнулась дрожащими губами.
В смятении он подошел к ней, оттягивая манжеты и проклиная себя за то, что из гордости не купил смокинг. Джейми воображал, ему плевать на внешний вид, он, мол, не собирается строить из себя толстосума (хотя нищенство было позади), и вот теперь возмездие настигло его – он предстал перед ней пугалом. Джейми бросился поцеловать ее в щеку.
– Сара.
Больше он ничего не посмел сказать. Представляя себе их встречу, он не учел адреналин, трясущиеся колени, дрожащие пальцы. Джейми засунул руки в карманы.
– Я думала, приедешь ли ты. – Сара поднесла руку к горлу. – Я так волнуюсь. Почему? Мы ведь старые друзья.
Обрадовавшись ее признанию, обидевшись на слово «друзья», Джейми сказал:
– В общем-то, старые возлюбленные.
– Мы были детьми. – Сара рассмеялась, однако выделила голосом «детей» и, не дав ему ответить, быстро продолжила: – Не могу поверить. Читаю твое имя под в самом деле невероятными (правда, Джейми) картинами – не только эта, остальные тоже – и все еще вижу перед собой мальчика. – Толпа плотно стиснула их, и ее едва не прижало к его груди. В Джейми ожили все чувства. Сара быстро, чуть не украдкой схватила его руку. – Я пыталась представить тебя взрослого, но у меня не получалось, а теперь, когда вижу, ты точно такой, каким только и мог стать.
Он рассматривал ее.
– Я тебя понимаю. Ты изменилась, но не изменилась.
На длинном лице резче, чем раньше, выступили скулы, и тем не менее от ее взрослого облика тоже не уйти. Длинные затеняющие взгляд ресницы, которые у подростка создавали ощущение робости, скромности, зачернила тушь, но, когда Сара подняла на него глаза, Джейми с неприятным чувством увидел не свойственную ей прежде неискренность. Она указала на картину:
– Смотрю и испытываю гордость. Не имею никакого права и тем не менее.
– Мне… – Джейми посмотрел на холст и осекся. – Не то, чего мне хотелось, но спасибо. Правда заключается в том, что, если бы не то лето, я бы никогда не стал художником.
– Неправда.
– Правда.
– Нет. Ты родился художником. И чтобы стать им, тебе не был нужен никакой глупый романчик.
Недовольство Джейми после слов «глупый романчик» компенсировала жадность ее взгляда. Кажется, Сара тоже пыталась его запомнить.
– Не только, – сказал он. – До тех пор меня никто не поддерживал. Ты дала мне ощущение возможности. И не одна ты. И твоя мать, отец, хоть и… – Он помедлил, затем торопливо договорил: – И общение с искусством. Оно стало образованием, началом.
Ему стало трудно дышать, так его удивила собственная серьезность. Сара просияла:
– Ну, тогда стоило сердечной боли.
Тут от толпы отделился человек и, приблизившись к ним, обнял Сару за талию, поцеловал ее в висок, потом отстранился и положил ей руку на лоб:
– Ты вся горишь. Ты хорошо себя чувствуешь?
Она взволнованно отпрянула, потом, извинившись взглядом, вернулась и прижалась к человеку плечом.
– Да, только жарко.
– Тебе надо на свежий воздух. Простите, добрый день.
Незнакомец протянул руку Джейми. Когда тот пожимал ее, ему показалось, что он еще чувствует влажную кожу Сары. «Чья сердечная боль? – хотел он спросить у нее. – Твоя? Что ты имеешь в виду?» Мужчина представился:
– Льюис Скотт. Я вам помешал. Меня сбила забота о любимой жене.
– Льюис, Джейми Грейвз, – сказала Сара. – Художник и мой старый друг. Джейми, мой муж, Льюис.
– О, – воскликнул Льюис, – я уже вечность хотел познакомиться с вами!
Джейми слишком сосредоточился на лице Сары и не заметил ее обручального кольца. У мужа были волосы песочного цвета и добродушный взгляд сквозь очки в черепашьей оправе. Крупный нос с легкой горбинкой не портил красивого лица. Смокинг сидел на нем безупречно.
Наклонившись, Льюис, как и Сара прежде, указал через плечо на Кэннон Бич и понизил голос:
– Ваше лучшее на выставке. Я куда хуже Сары разбираюсь в искусстве, но даже я понимаю, что это нокаут. Все так говорят. Поздравляю.
Джейми, уж как мог, поблагодарил его.
– Вижу, вы не из тех художников, которых хлебом не корми, только похвали. Не буду больше смущать вас. Только скажу, что те старые портреты сестер Фэи – в яблочко. Портрет Сары еще висит у нас дома и мой любимый, из всего нашего искусства. Я, конечно, пристрастен, но так оно и есть. Все, я высказался. Больше никаких пыток комплиментами. К делу. Вы надолго в городе? Мы бы очень хотели пригласить вас на ужин. Вы должны познакомиться с нашими мальчиками.
Почти извиняясь, Сара пояснила:
– У нас двое сыновей. Четырех и семи лет.
Прокашлявшись, Джейми ответил:
– Значит, ты уже давно замужем.
– Восемь лет, – уточнил Льюис. – Саре не было и двадцати. Я изучал в Вашингтонском университете медицину и отличался неумолимой настойчивостью. Вы можете прийти к нам завтра?
– Завтра воскресенье, – напомнила Сара. – Мы идем к моим
