Александр Жолковский. Новые виньетки. — “Toronto Slavic Quarterly”, 2004, № 7 <http://www.utoronto.ca/slavic/tsq/07/zholkovskij07.shtml>.
“Хемингуэя спросили, как становятся писателем.
— Как становятся писателем? Я думаю, надо любить предложения. Вы любите предложения?
Я как раз люблю предложения”.
Юрий Жуков. Хозяин демократии. Первые альтернативные выборы в СССР должны были состояться в 1937 году. Но инициатива Сталина обернулась массовыми репрессиями. — “Политический журнал”, 2004, № 7 (10), 1 марта.
О том, что прямые, тайные, равные выборы (формула, введенная сталинской конституцией) будто бы предполагались Сталиным еще и как альтернативные (с несколькими кандидатами) — как средство мирного обновления политической элиты. Случилось иначе…
Заложничество: на весах — человеческая жизнь. — “Мемориал”. Информационный бюллетень. 2003, № 27, декабрь <http://www.bulletin.memo.ru>.
Двойной тематический номер — в специальной картонной папке: история, современность.
Алексей Иванов. “Все мы изнасилованы Голливудом”. Беседу вел Александр Гаврилов. — “Книжное обозрение”, 2004, № 9-10, 9 марта <http://www.knigoboz.ru>.
“— Когда я читал „Сердце Пармы”, было сильное ощущение, что эта история регионального барона в России вечна. Что ваш Михаил Пермский, что какой-нибудь Анатолий Быков...
— Да это же русский архетип! У нас что в XV веке, что в XX, что в XXI — всегда, по-моему, так...
— Насколько вы это в уме держали?
— На сто процентов.
— Какие-то реальные современные истории приходили при этом в голову?
— Да как... Любую газету открой — вся история повторяется. С другими именами, другими суммами, другими мотивировками, а основа та же самая”.
Из Ф. И. Тютчева. Перевод с французского. — “Вестник Европы”, 2003, № 10.
Несколько французских стихотворений Тютчева в переводе Арона Липовецкого. “Работа была сделана при постоянном обращении к подстрочникам К. В. Пигарева, настолько виртуозным и деликатным, что порой мне казалось, будто я просто подправляю их ритм”. Здесь же — французская статья Тютчева “Римский вопрос” в переводе Б. Н.Тарасова.
Из-под глыб. Беседу вел Павел Нуйкин. — “Литературная газета”, 2004, № 8.
Философ Григорий Померанц отвечает на вопрос собеседника, верит ли он в мировой прогресс: “Идет прогресс в частностях, и идет, все больше идет регресс в непосредственном чувстве целого”.
Отар Иоселиани. “Достойны ли люди сострадания?” Беседу вел Юрий Коваленко. — “Русский курьер”, 2004, № 45, 4 марта <http://www.ruskur.ru>.
“Давно, еще при Николае I, у царской администрации грузины вызывали большое беспокойство своей неспособностью к торговле”.
Аркадий Ипполитов. Последний человек Серебряного века. Освобождение Аверинцева. — “ GlobalRus.ru ”. Информационно-аналитический портал Гражданского клуба. 2004, 27 февраля <http://www.globalrus.ru>.
“История — удивительная гнусность. <…> Глупая история с рылом миргородского хряка была обманута, и нежнейшие слова Романа Сладкопевца вливали в душу уверенность, что ничто не потеряно и что ни осквернение храмов, ни сожжение библиотек, ни кровь, ни грязь, ни гибель Константинополя, ни переименование Петербурга, ни замена крестов звездами, ничто не способно истребить человека. Преданная и поруганная Византия, которую все винили в собственной гибели, называя ее порочной, продажной, обреченной и виновной во всех грехах, неспособной к развитию и жизни, сверкала удивительно чистой лазурью, и становилось предельно ясно, что нет провалов в истории человечества. Сквозь полуторатысячелетнюю муть времен Византия улыбалась тому, что тогда считалось современностью, и жить хоть на минуту становилось легче. <…> Вместе с Сергеем Сергеевичем ушел из современности Серебряный век, и что же плакать, зачем томиться — Серебряному веку нечего делать среди пластикового хлама, и смерть не есть конец, а лишь освобождение”.
См. также: Андрей Немзер, “Человек „большого времени”. Памяти Cергея Аверинцева” — “Время новостей”, 2004, № 31, 25 февраля <http://www.vremya.ru>; “Читая Аверинцева, слышишь его неповторимый голос (в прямом, „физическом”, смысле) и видишь спектакль, напоминающий о тех, что прежде разыгрывались в его лекциях. Артистичность и неотделимая от нее популярность опасны, ибо обаятельное лицо рассказчика может оказаться важнее, чем суть рассказа. Так случалось (и по сей день происходит) с Честертоном, которого Аверинцев горячо любил (давая понять, что надо бы тут быть посдержаннее) и часто с удовольствием цитировал (обычно именуя при этом Честертона „легкомысленным писателем”). Ясно, что Аверинцев, назвавший филологию „службой понимания”, высоко ценивший дух смирения старых книжников и ученых, полностью подчиненных толкуемому слову, напряженно переживал эту проблему. Дело усугубляли кулуарные шепотки о „ненаучности”, „звездной болезни”, „эстрадности” и даже „даровании, которое не тому досталось”. Зная, как твердо умел Аверинцев говорить о слабостях своих героев (например, того же Честертона, Брентано, Гессе или Вячеслава Иванова), можно предположить, что заведомо несправедливые речи о себе он воспринимал не только с юмором. И оставался собой. Быть просто академическим исследователем он не мог и не хотел. Публичные выступления и популярные статьи не были случайностями, как не был случайностью удививший многих поход Аверинцева „во власть”. Его гражданское служение продолжало то общественное бытие, без которого невозможно представить себе этого изощренного европейского интеллектуала, всегда ощущавшего себя русским интеллигентом”.
См. также: Ольга Седакова, “Он помогал не сдаваться „духу времени”” — “Новая газета”, 2004, № 13, 26 февраля <http://www.novayagazeta.ru>; “Сложность и простота не относятся как добро и зло, вот что говорит Аверинцев. Есть благо сложности и благо простоты. Сердце когда-то просит одного и когда-то — другого. Зло в другом: в дурном упрощении и в дурной запутанности. „Различай!” — одно из любимых слов Аверинцева. Этому он нас и учил. Не „реагируй”, а „различай”. Не бойся сложного, поскольку без него мы можем возвести напраслину и на мир, и на себя самих. Не бойся простоты, поскольку без нее жизнь обрывается”.
См. также: Наталья Трауберг, “Он умер, потому что повзрослел” — “Огонек”, 2004, № 9 <http://www.ogoniok.com>; “Я не знаю, как рассказать, что в семидесятые годы в Москве жили люди, дававшие христианские обеты написать или перевести книгу ради конца советской власти. Сегодня в это никто не поверит. Тем не менее это было так, и в больницу ко мне пришел однажды Аверинцев — рассказать о третьей книге трилогии Льюиса „Мерзейшая мощь”. Он пересказал мне этот толстенный роман так, что я взялась за перевод и к восемьдесят третьему году закончила, ибо дала обет во имя краха советской власти. Обет мой, видимо, был услышан, и наступило то, чего все мы так ждали. Мы вовсе не питали иллюзий, что это будет прекрасно. Мы надеялись лишь, что кончится гнет. <…> С восемьдесят шестого началась плата за распад империи и за все наши обеты”.
См. также — Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II направил соболезнование в связи с кончиной академика С. С. Аверинцева его вдове Н. П. Аверинцевой: “<…> В трудные годы нашей истории такие работы Сергея Сергеевича, как „Поэтика ранневизантийской литературы”, „Культура Византии IV — первой половины VII века”, „От берегов Босфора до берегов Евфрата”, помогали многим нашим соотечественникам найти дорогу к Церкви, а его поэтические переводы Ветхого Завета позволяли донести до современников смысл и красоту библейских текстов. Молюсь, да упокоит Господь душу раба Своего Сергия в селениях праведных. Вечная и блаженная ему память” (“Литературная газета”, 2004, № 9, 3 — 9 марта).
См. также: Рената Гальцева, “Высший дар” — “Литературная газета”, 2004, № 9, 3 — 9 марта <http://www.lgz.ru>; “Как-то в телефонном разговоре Аверинцев сказал: „Бывали времена упадка, безумия, но времен, когда было разрешено все, кроме гармонии, — таких времен не было”. Великий „сдвиг” всех смыслов, подобный тому, какой переживало человечество в описываемый Аверинцевым момент встречи античности и Средневековья, умозрения и откровения, переживаем мы сейчас, с той, однако, радикальной поправкой, что идет „сшибка” духовных ориентиров, уже не находящих между собой ничего общего, ибо там, где „нет никаких критериев” (тоже слова Аверинцева), нет места ни для откровения, ни для умозрения, а значит, и для смысловой непрерывности истории. Впечатление от встречи с новым веянием, либеральной идеологией ценностного релятивизма, сменившей тоталитарную идеологию коммунизма, запечатлено Аверинцевым в неувядающем афоризме: „У дьявола две руки””.
