Шторм, обрушившийся тремя днями раньше на побережье Индийского океана, унялся, и капитан Хансен из Бергена, стоя на мостике, высматривал в бинокль разбитое судно. Такового не оказалось. Он поискал взглядом обломки среди каменных глыб и коварных песчаных баров у подножия высоких утесов. Обломков тоже не было.
Зато посреди бухты мирно покачивалась на якоре серповидная ладья — самое диковинное судно, какое когда-либо доводилось встречать капитану и его двенадцати товарищам-норвежцам. Не арабская дау. Не китайская джонка. И отнюдь не пакистанская лодка. Какая-то вязанка камыша, на корме даже название не написано.
Малым ходом 1200-тонный спасатель подошел к странному недомерку и отдал якорь. Ладья была покинута командой, но якорные тросы удерживали ее на месте. На палубе и в плетеных рубках — ни души. Но на столе между рубками стояли тарелки, кружки, пустая сковорода; на тростниковых стенах сушились трусы и акульи хвосты. На штагах висела вяленая рыба; в крохотных забортных гальюнах на корме белели рулоны туалетной бумаги.
Внимательно изучая длинный песчаный перешеек на краю залива, капитан и его товарищи заметили на пляже кучку людей, которые что-то разглядывали, сбившись в плотное кольцо, а из-за дюн к ним торопились другие желающие посмотреть на их находку.
Что тут подумал капитан Хансен, может ответить только он сам. Так или иначе, он приказал спустить на воду десантную баржу и, отобрав несколько человек, поспешил к берегу. Ведь он пришел в эту глухую бухту, выполняя инструкции норвежской аварийно-спасательной компании «Сальватор» в Бергене, которой передали сообщение Бахрейнского радио, что судно «Тигрис», приписанное к норвежскому порту Ларвик, потерпело аварию западнее мыса Ормара в Пакистане.
Мелкосидящая баржа ткнулась в грунт, не дойдя до берега. Поручив матросам удерживать ее на месте, капитан и его старший помощник дошли вброд до пляжа, подбежали к толпе, осторожно протиснулись через нее и неожиданно для себя очутились в первом ряду зрителей, наблюдающих фольклорное выступление. Барабаны, восточные пляски, народная борьба... Внутри кольца стояли почетные гости — бородатые иностранцы, представляющие самые различные этнические типы; вместе с хозяевами они так веселились, что не сразу заметили пополнение.
Я в это время отсутствовал и ничего не знал об ожидавшем меня сюрпризе. Мы с Германом ходили в селение и возвращались оттуда почти бегом, чтобы застать представление на пляже, которое директор школы устроил для нашей команды. Перевалив через дюны, мы сразу приметили не совсем обычное судно по соседству с «Тигрисом», там, где он стал на якорь два дня назад, как только утихомирился ветер. Навстречу нам, приветственно махая рукой, шел Юрий, чтобы представить сопровождавших его двух светловолосых европейцев, и один из них, в котором я угадал капитана, широко улыбаясь, крепко стиснул мою руку.
— Вы говорите по-английски? — спросил я, представляясь.
Уголком глаза я заметил, что Юрий с трудом удерживается от смеха.
— Капитан Хансен, — в свою очередь, представился незнакомец на норвежском языке и добавил, что может говорить по-английски, но предпочел бы родной язык, если я не возражаю.
Под дробь барабанов, обтянутых акульей кожей, звучали над пляжем пакистанские песни, плясали танцоры, возились на песке борцы. Импровизированный концерт продолжался. Придя в себя от удивления, я спросил капитана Хансена, какой бес забросил его с норвежским спасательным судном в такой глухой уголок, как Ормарская бухта? Рассказал ему, что приветственный концерт концертом, но симпатичный деревенский полицейский сознался мне, что вообще-то иностранцев в Ормару не пускают. До нас, по словам местных жителей, их посетил только один зарубежный гость, а он прибыл по суше, чтобы собирать камни.
Капитан Хансен ответил, что пришел сюда с разрешения пограничных властей в Карачи. Его спасательный буксир работает по всему свету. Теперь они заняты тем, что выручают суда, застревающие в дельте Инда на илистых отмелях в лабиринте мангровых болот. Только что вернулись на базу в Карачи, как пришлось спасать загоревшийся у входа в гавань старый греческий пароход, и тут получили по радио команду идти в западную бухту Ормара — выручать «Тигриса».
— Приходим сюда — твоя ладья стоит на якоре посреди бухты, а на берегу народ пляшет! — заключил он, недоумевая.
После чего охотно принял приглашение вместе со своими людьми досмотреть до конца представление.
Но что же все-таки произошло? Ведь мы, входя в Ормарскую бухту, ни к кому не обращались по радио. Правда, Норман вместе с Рашадом отправились на берег, но когда они вечером вернулись на обузданный якорями «Тигрис» в прибойной полосе, мы в помощи не нуждались, а если бы и нуждались, все равно никто не поспел бы вовремя. Может быть, наше молчание в эфире, когда вся область от Аравийского полуострова до Пакистана была охвачена песчаной бурей, породило тревожные догадки, что «Тигрис» потерпел аварию? Вот что гласила моя последняя запись в экспедиционном журнале в ту ночь:
«Жестокий ветер с моря подвывает, обтекая мачту; прибой награждает звонкими шлепками пляшущую ладью. Ложимся спать одетые, буйные волны бросают нас вверх и вниз, в небе полыхают молнии, ветер и море расшумелись так, что еле слышно кузнечика на камбузе. Капитан дау сказал напоследок, что для нас стоянка безопасная, но им не годится. И что они вернутся завтра или попытаются прислать кого-нибудь еще. Ин ша'алла. Да, не сладко сейчас нам на «Тигрисе». Ух как воет штормовой ветер! Выдержат ли якоря? Ин ша'алла».
А проснувшись наутро, мы увидели совсем другую картину. В бухте было тихо, мыс надежно прикрыл нас, дул береговой ветер. В море волны курчавились белыми барашками. Ощутив сквозь сон резкую перемену, я уже в четыре часа выходил на палубу и подивился странной тишине. Как будто мы вернулись на реки Ирака: никакого прибоя, никакой тряски, во всю ширь бухты катили неторопливые валы. Лишь откуда-то издалека доносился гул, как от могучего водопада. Я поглядел на берег. Все ясно: теперь сильный прибой дубасил узкий перешеек с другой стороны. Погода резко изменилась. Шторм перекочевал в восточную бухту, где расположилось селение. Пожалуй, для навестившей нас дау было бы лучше отстаиваться вместе с нами.
Скалы, прикрывшие ладью от шторма, напоминали готовые сорваться в море айсберги. Вода была мутнее прежнего, но с приливом уровень ее поднялся, и от пляжа осталась совсем узкая полоска метрах в двухстах от нас. Хлопотавший на камбузе Тору предложил мне чашку горячего кофе. Да, сплошные чудеса... Вернувшись в рубку, я долго не мог уснуть. С прояснившегося неба на меня смотрела луна, мерцал знакомый ковш и Полярная звезда.
