Два города раскопаны — это Мохенджо-Даро, который сейчас на ходится в Пакистане, и Хараппа. В этих городах можно увидеть странные вещи: улицы, шириной восемнадцать метров, трехэтажные здания, ванные да, соединенные со спальнями. Даже сейчас в Индии многие не знают, что такое вообще может быть. Фактически, если вы расскажете им, они станут смеяться, они подумают, что вы немного сошли с ума — разве может быть ванна соединена со спальней? Вы, что сумасшедший?
Последняя дизайнерская разработка из Скандинавии кажется действительно немножко сумасшедшей. В ней спальня включена в ванную. Это большая ванная, а в углу ее находится спальня. В ванной есть маленький бассейн и другие необходимые вам вещи, а также кропать… но не ванна находится рядом со спальней, а кровать внутри ванны.
Возможно, так все и будет в будущем, но если рассказать это миллионам людей в Индии…! В нашей семье в той деревне моего дедушки, где я жил, в единственной семье в деревне, была ванная и туалет рядом со спальней, и все люди шутили об этом. Все шепотом спрашивали меня: «Неужели у вас, в самом деле, ванна присоединена к спальне?»
Я говорил: «Тут нечего скрывать. Да — ну и что?» Они говорили: «Мы не можем в это поверить, потому что здесь никто не слышал, чтобы ванна была соединена со спальней. Должно быть, это придумала твоя бабушка. Эта женщина опасна. Она принесла эту мысль. Она не наша, она пришла издалека. Должно быть, она родилась где-то далеко и не рассказывала об атом даже тебе».
Я сказал им: «Вам не нужно беспокоиться. Вы можете сказать мне, потому что она сама мне все рассказывает».
Они говорили: «Посмотри, мы говорили тебе! Эта странная женщина из Кейджурахо. В этом месте не может быть нормальных людей».
Возможно, что-то во мне было от моей Нани, то, что я называю правильным, а они называли неправильным.
Индуисты не самая древняя религия в мире, как они говорят об этом. Таковы джайны, но их меньшинство, и они очень трусливы. Но они принесли идею о двадцати четырех. Почему двадцать четыре? Я обсуждал это с Масто, с моей мамой, с моей так называемой тещей, о которой я буду говорить дальше. После моей Нани она была самой приятной женщиной, которую я знал.
Эта была шутка, что ее называли моей тещей, но она была мне как мать, хотя и не была ею официально. Это не значит, что я женился на ее дочери, хотя ее дочь любила меня. Но об этом как-нибудь в другой раз, я не хочу начинать говорить об этом сейчас.
Сколько времени?
«Десять тридцать, Ошо».
Великолепно. Еще десять минут. Это было прекрасно.
(Ошо начинает смеяться. Он пытается объяснить, над чем он смеется… но смеется еще сильнее.)
БЕСЕДА СОРОК ПЕРВАЯ
Хорошо. Я даже не мог начать говорить нам, что я хотел. Это просто не получалось, потому что я пытался так много раз не уходить в сторону, но напрасно. Эта была самая прекрасная беседа, хотя ничего не было сказано и ничего не было услышано. Было так много смеха, но я чувствовал себя скованным.
Должно быть, вы удивлялись, почему я смеюсь. Хорошо, что передо мной нет никакого зеркала. Вам нужно организовать зеркало; по крайней мере, это сделает это место тем, чем оно должно быть. Но это было прекрасно. Я чувствую себя освобожденным. Я не смеялся годами. Что-то во мне ожидало этого утра, но я делал никаких усилий в этом направлении, по крайней мере, не сегодня — возможно, когда-нибудь.
Эти круги накладываются друг на друга, и они будут делать это вновь и вновь. Я пытаюсь делать все возможное, чтобы сохранить направление, но эти круги окружают все, что могут. Они безумные, или, кто знает, возможно, это будды, пытающиеся создать проблески старого мира, чтобы увидеть, как все сейчас происходит. Но не это моя цель. Я не мог попасть, куда я хотел, и смеялся вместо тога, чтобы продолжать, несмотря на ваш смех.
Но все это введение, я осознал одно этим утром, это не значит, что я не осознавал это раньше, но я не осознавал, что это нужно говорить. Но сейчас об этом нужно сказать.
Двадцать первого марта 1953 года случилась странная вещь. Произошло много странного, но я говорю только об одном. Другие вещи придут в свое время. Об этом немного рано говорить вам, но я вспомнил этим утром об этой подробности. После этой ночи я потерял все чувство времени. И как бы сильно я не пытался, я не могу — хотя все знают это хотя бы приблизительно вспомнить, который сейчас час.
И не только это, утром, я имею в виду каждое утро, я должен выглядывать из окна, чтобы увидеть — это мой утренний сон или ночной, потому что я сплю два раз в день. И днем, когда я просыпаюсь, первое, что я делаю, я смотрю на часы, а иногда часы шугят надо мной — они прекращают работать. Если они показывают только шесть, значит они остановились утром. Вот почему я ношу наручные часы, просто, чтобы проверить - не шутят ли часы надо мной.
Иногда я хочу выкинуть их, но кто-то мне их подарил, и я не выбрасываю вещи так легко. Это показывает неуважение. Поэтому и жду нужного человека.
У меня в каждой комнате стоят часы. Иногда они обманывают меня, когда я иду спать днем. Я обычно иду спать ровно в одиннадцать тридцать или, реже, в двенадцать. Иногда я смотрю на часы, и они показы-
вают двенадцать, и я говорю себе: «Это означает, что я должен идти спать». И я опять иду спать.
Через один или два часа я опять посмотрел на часы. «Двенадцать», — сказал я себе. «Странно… сегодня, кажется, время окончательно остановилось. Лучше идти спать, чем увидеть, как все вокруг спят». И я снова пошел спать.
Я попросил Гудию разбудить меня, если я не проснусь в два пятнадцать. Она спросила: «Почему?»
Я сказал: «Потому что, если никто не разбудит меня, я могу продолжать спать вечно».
Каждое утро я должен решать утро ото или вечер, потому что я не знаю — у меня нет этого чувства, оно было потеряно так, как я рассказал вам.
В это утро, когда я спросил вас сколько времени, вы сказали: «Десять тридцать». Я подумал: «Господи Иисусе! Это уж слишком. Моя бедная секретарша, должно быть, ждет уже полтора часа, а я еще не начал мой рассказ». Поэтому я сказал, чтобы закончить его: «Дайте мне еще десять минут». Настоящая причина была в том, что я думал, что это была ночь.
И Деварадж также знал; теперь он мог понять это точно. Однажды утром, когда ом сопровождал меня в мою ванную, я спросил его: «Моя секретарша ждет меня?» Он выглядел удивленным. Я должен был закрыть дверь так, чтобы он не смог войти вновь. Если бы я продолжал стоять в дверях, ожидая а вы знаете Девараджа: никто не может быть более любящим ко мне. Он не мог сказать мне, что это была ночь. Если я спрашивал секретаршу, тогда для этого должна быть какая-то причина; и, конечно, ее не было там, она не должна была приходить в это время, поэтому что он должен был сказать?
Он ничего не сказал. Он просто хранил молчание. Я рассмеялся. Вопрос, должно быть, смутил его, но я говорю вам правду, просто потому что время это всегда проблема для меня. Как-то я управляюсь, применяя странные методы. Просто взгляните вот на что: говорил ли какой-нибудь будда так?
Я говорил вам, что джайнизм это самая древняя религия. Она не имеет для меня никакой ценности, помните это, она обесценилась. По факт это факт, ценная или бесценная — это лишь наш подход. Джайнизм в самом деле известен на Западе, но не только на Западе, но также даже и на Востоке, кроме некоторых частей Индии. Причина в том, что джайнские монахи ходят обнаженными. Они не могут жить в не джайнских сообществах. Их забросают камнями, убьют, даже в двадцатом веке.
Британское правительство, которое правило в Индии до 1947 года, ввело особый закон для джайнских монахов, гласящий о том, что, прежде чем они войдут в город, их последователи должны попросить разрешения. Без разрешения они могут войти. И даже с разрешением они не могут войти в такие большие города как Бомбей, Пью Дели или Калькутта. Их последователи должны окружать их так, чтобы никто не увидел, что они обнаженные.
Я говорю «они», потому что джайнскому монаху не разрешено путешествовать в одиночку. Ом должен путешествовать с группой монахов, по крайне мере из пяти человек; это минимальный предел. Он был установлен для того, чтобы они могли шпионить друг за другом. Это очень «подозрительная» религия естественно подозрительная, потому что все, что она предписывает делать — неестественно.
Зимой они дрожат и хотели бы сидеть рядом с огнем но джайнский монах не может сидеть рядом с огнем, потому что огонь это насилие. Огонь убивает, потому что для него нужны деревья, и их уничтожают. Экологи могут с этим согласиться. А когда огонь горит, очень много маленьких живых существ, даже невидимых, — сгорают. А иногда даже на самом дереве есть муравьи и другие насекомые, которые живут на этом дереве.
Поэтому джайнскому монаху нельзя подходить близко к огню. И, конечно, он не может использовать одеяло, если оно сделано из шерсти; это вновь насилие. Конечно, можно найти что-то другое, но поскольку он не может ничем владеть… Необладание — это основное, фундаментальное, а джайны — это экстремисты. Они доводят логику невладения до самого конца.
