М. ДЕЛЯГИН: — Мне кажется, мы слишком много думаем о других людях и слишком мало думаем о себе. Нам как-то не хватает здорового эгоизма, мы как-то слишком охотно жертвуем своими детьми ради совершенно чужих.
Я не слышал ни одного протеста мусульманской общественности против употребления слова «шахид» со стороны исламских террористов. Когда эти слова употребляют всякие усамы бен ладены, для «мусульманской общественности» это нормально, это не вызывает протестов. А вот когда это слово употребляется нами, это вызывает у них неудовольствие.
Пусть они сами возражают против употребления этого слова своими единоверцами, которые позорят их же собственную веру. Когда они будут протестовать против этого, когда они будут кричать на всех углах, что не имеет права какой-нибудь старик Талибаныч употреблять такое слово, вот тогда мы тоже его употреблять не будем. Но сегодня благодаря их молчанию — дай бог, если нейтральному, а не люто враждебному нам, — в русском языке слово «шахид» имеет совершенно определенное значение. И они своим молчанием к этому приложили руку.
А то вот сейчас могут позвонить итальянцы и сказать, что слово «бандитто» означает благородного партизана, и вы не смеете так называть грабителей. К сожалению, поздно: смеем, потому что определенное представление сложилось, и слово приобрело устойчивый смысл. Сетовать на искажение слово «шахид» сегодня примерно то же самое, как и негодовать по поводу того, что древний священный знак «свастика» сегодня ассоциируется с Гитлером.
Поздно, уважаемые, пить боржоми.
Вообще иногда политкорректность понимается безумным, шизофреническим образом. Доходит до того, что требуют, чтобы в христианских храмах, в которые на юге Испании превращены старые мечети, разрешили мусульманское богослужение. Но сами мусульмане ведут себя так, что о возможности аналогичных просьб в отношении аналогичных турецких мечетей даже мысли не возникает.
Политкорректность иногда хорошая вещь, но слово «шахид» уже имеет значение. И если бы это действительно кого-то всерьез затрагивало, мы употребляли бы сегодня другое слово. Потому что в критические дни 11 лет назад и даже до того, мусульманская общественность заставила бы своих единоверцев не употреблять это слово всуе. У нее такие возможности, как мне кажется, были.
Е. ЧЕРНЫХ: — Шахид в переводе с арабского означает «мученик за веру».
М. ДЕЛЯГИН: — И террористы понимают, что да, это действительно мученик за веру, он против неверных, жертвует своей жизнью, чтобы быстрее попасть в рай. Это их понимание их религии. Есть и другие понимания их религии, что, конечно, замечательно, но почему ее представители обращают свой протест именно к нам? Обращайте этот протест к ним, к террористам, представляющим вашу собственную религию. Это ваши внутриисламские выяснения отношений, и мы со стороны не можем в них вмешиваться, это будет неполиткорректно.
РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: — Здравствуйте, меня зовут Владимир Сергеевич. Сегодня первый день Страстной недели. Это было сделано, чтобы показать, что мусульмане сильнее христианства. Это плохо. Вот и все.
М. ДЕЛЯГИН: — Если бы организаторы теракта хотели показать, что они сильнее христианства, они сообщили бы об этом прямым текстом. Мы бы это прочитали на «Кавказ-центре» и во многих других подобного рода местах. Поскольку таких заявлений впрямую нет — тема отсутствует.
Да, ужасно, что это случилось в первый день Страстной недели, но эта такая неделя, в которую и должна вылезать всякая нечисть.
И мы не знаем, действительно ли террористы были исламистами. И, главное: таких заявлений не было. А поставьте себя на их место: для них это было бы более чем эффективно. Но они молчат — значит, у террористов были другие мотивы. Поэтому, думаю, что вот именно здесь межрелигиозный мотив не носит выраженного характера.
Е. ЧЕРНЫХ: — Как улучшить борьбу с последствиями того, что мы имеем сейчас на Кавказе, в Афганистане, Пакистане?
М. ДЕЛЯГИН: — Пакистанский, афганский след в нашем терроризме резко ослаб в 2003 году, когда началась война в Ираке и когда они переориентировались туда. Если мы увидим, что такой след восстановился, это будет страшной новостью. Но пока, насколько я понимаю, этого нет.
Что касается Северного Кавказа, есть только один способ: нужно обеспечить контроль за деньгами, которые мы туда даем. И тогда те деньги, которые туда направляются, не будут разворовываться на всех этапах и будут достаточны для того, чтобы создать нормальные рабочие места. И тогда количество потенциально опасных людей оттуда сократится в разы.
Корень зла в том, что на Северном Кавказе произошла социальная катастрофа. Не только в Чечне, хотя в Чечне, конечно, в наибольшей степени. Трудовая мотивация в ряде случаев разрушена еще сильнее, чем на остальной территории нашей страны.
Очень много идей, связанных с желанием Северный Кавказ отделить и выкинуть. На что должен сказать: дорогие коллеги, к сожалению, северная граница Северного Кавказа не определена точно так же, как северная граница «северных территорий», о которых бредят японцы. Огромное количество людей оттуда живет на территории остальной России. Что вы с ними собираетесь делать? Депортировать? На основании чего? Что делать со смешанными браками? Это все, к сожалению, нереализуемые вещи.
Северный Кавказ отпилить мы не можем точно так же и по тем же причинам, по которым человек обычно не может себе руку отпилить. Строго говоря, его точно так же и незачем отпиливать. Но там нужно нормализовать жизнь — любой ценой. Не путем задабривания местных царьков и князьков — это путь к новой войне и никуда иначе, — а путем наведения порядка. К сожалению, к моему ужасу, мне страшно произносить эти слова, за последние десять лет порядка там больше, с моей точки зрения, не стало.
Е. ЧЕРНЫХ: — Получается, все, что мы сейчас там имеем, это уже продукт нашего внутрироссийского производства? Идет полномасштабное идейное и финансовое накачивание Кавказа со стороны Саудовской Аравии и кого угодно еще, вплоть до США.
М. ДЕЛЯГИН: — Идейная накачка продолжается, хотя и она продолжается совсем не так, как в 1999 году. На существенно меньшем уровне. Финансовая накачка, наверное, тоже идет, но тоже не существенно меньшем уровне.
Так что в основном — это проблема российского производства. В основном, с моей точки зрения, северо — кавказский терроризм имеет клеймо «made in Russia».
Это не снижает вину тех внешних террористических центров и тех правительств, которые нам улыбаются на переговорах и одновременно подрывают нашу стабильность. Но ключ к решению проблемы терроризма в России лежит не в Эр-Рияде, не в Вашингтоне, не в Каире и не в других замечательных местах. К сожалению, ключ от Северного Кавказа лежит в Москве. Если эта проблема не будет решаться в Москве, она не будет решаться никак, никогда и никем.
