А поверх этих изображений или чуть в стороне выбиты писаницы более поздних времен: стада домашних животных, пастухи, собаки; люди натягивают луки, обращаясь лицом друг к другу. У людей теперь есть собственность, есть что отнимать друг у друга и есть что защищать. Вот дома — уже не островерхие чумы, а сложенные из бревен дома-избы. Вот удивительные существа— в точности такие же, как на резной кости и на каменных изваяниях окуневской культуры. Вот свастики — доказательство арийского присутствия. Вот летящий скифский олень — точно таких же оленей, только золотых, находят археологи в курганах от Северного Китая до Причерноморья — везде, где побывали скифы. Вот верблюд, кости которого появляются в Хакасии не раньше II века по Рождеству Христову.
На Большой Боярской писанице изображен целый поселок: тут и юрты, и деревянные избы, и стада лошадей, коров, овец, домашних оленей. Доброе солнышко, почти как на детских рисунках, смотрит на эту картину. А что сделана писаница именно в скифское время, свидетельствуют изображения огромных ритуальных котлов на трех ногах-опорах. Такие котлы известны по всем территориям, на которых когда-либо жили скифы.
Ученые различают писаницы времен нашествия хунну, Средневековья, когда на Енисее появились тюрки-кыргызы, писаницы той краткой, но славной эпохи, когда Кыргызский каганат стал одним из сильнейших государств Центральной Азии.
Эти поздние писаницы сделаны уже совсем иначе. Частично выбиты, но выбиты металлическим инструментом, оставлявшим гораздо более глубокие и ровные ямки-углубления. Часто ямки соединены острым и очень твердым инструментом, позволявшим царапать скалу, наносить на ней длинную борозду с почти что ровными краями.
Может быть, когда-то писаницы раскрашивались. По крайней мере, в Сибири найдены и пещерные росписи, а следы окраски на некоторых писаницах как будто прослеживаются. Но если краска и была — она давно смыта снегом, дождями и туманами, раскрошена перепадами температур и унесена весенними ветрами. Мы любуемся «голыми» писаницами так же, как античными статуями — ведь в Элладе статуи тоже окрашивали в разные цвета, одевали в пышные одежды, вставляли в глазницы камни. Все это великолепие не выдержало натиска времени, но ведь ничто не мешает нам воспринимать благородный обнаженный мрамор статуй.
Конечно же, в разных районах Сибири стили писаниц очень менялись. Сибирь необъятна, и населяли ее народы не менее различные, чем, допустим, русские и китайцы. Или чем англичане и арабы. Народы могли быть маленькие, малочисленные. Даже в самые лучшие для них времена численность юкагиров или нганасан не превышала нескольких тысяч человек. В неблагоприятные эпохи — нескольких сотен. Но ведь каждый народ, даже самый маленький, — это свой язык, своя история и культура, свои отношения с внешним миром, свое восприятие «других». Это особый мир, в такой же степени самобытный и увлекательный, как и мир культуры больших цивилизованных народов, насчитывающих не десятки тысяч, а десятки и сотни миллионов человек.
В книге Якова Абрамовича Шера «Петроглифы Северной и Центральной Азии» насчитывается пять огромных районов, в каждом из которых изображения, сделанные на один и тот же сюжет, исполнялись в разных стилях.
Кроме того, сама Сибирь очень уж разная. На юге Сибири еще возможны были земледелие и скотоводство и на их базе — цивилизация. На юге Сибири возникали культуры скотоводов, передвигавшихся по степному коридору на восток и на запад. По югу Сибири прошло расселение арийских племен. Есть основания полагать, что именно на юге Сибири шло и формирование арийской (индоевропейской) племенной общности.
Здесь обитали могучие народы, влияние которых сказывалось и в более благоприятных районах Земли. Влияние, конечно, не всегда благоприятное — ведь и хунну начали свой путь, завершившийся в Галлии, из Северного Китая и Южной Сибири. Кстати говоря, и Темучжин-Чингисхан родом из современной Бурятии.
И могучие древние цивилизации интересовались тем, что происходит в странах Южной Сибири. Как раз на Енисее проходит граница влияния и Китая, и Переднего Востока: к востоку от Енисея почти нет вещей из Персии. К западу от Енисея редки вещи из Китая, а в Хакасии их очень много.
Ну, а север, области вечной мерзлоты, никогда не были и не могли быть областями распространения цивилизации. Туда, на север, все по той же долине Енисея, уходили те, кого вытеснили с благодатного юга, кто не смог удержаться в зоне действия цивилизации.
У кетов, маленького народа, живущего в низовьях Енисея, сохранилась память о том, что их предки жили на юге и ездили на странных животных: «как сохатый, только без рогов и с длинным хвостом». У самих кетов лошадей давно уже не было.
Соответственно, и сказанное здесь о напластованиях писаниц разного времени касается юга Сибири, но уж никак не ее севера. И тем более не северо-востока: огромных, в 3 миллиона квадратных километров, территорий к северу от Байкала и от Станового хребта, к востоку от бассейна Енисея. Нет и не будет на писаницах Севера ни скачущих всадников, поражающих друг друга длинными копьями, ни типичных скифских колесниц, ни ритуальных котлов. Откуда, если тут все тысячелетия истории продолжалось одно и то же: простенькая борьба за жизнь — за еду, шкуры, дрова, солнце, тепло? Если на все остальное тут не было ни материальной базы, ни сил, ни времени ни средств?
Ученые накопили огромный опыт изучения писаниц. Красноярский художник Владимир Капелько даже изобрел специальную бумагу для снятия с них копий: пористую такую бумагу, которую надо буквально втирать в изображение. Стоит исследователь на шаткой лестнице или на скальном выступе и уже не перерисовывает изображение во всех деталях, а прикладывает бумагу к изображению и трет, пока не получит полноценного отпечатка. И работа несравненно легче, и меньше риска при работе на скалах.
Долгое время изучались писаницы, которые делались в самых заметных, самых ярких местах. Там, где просто не могли не пройти люди. Постепенно накапливался опыт изучения писаниц и в других местах, не таких доступных. В том числе и в местах вообще почти недоступных. Одну писаницу обнаружили над излучиной Енисея в самом сердце Саян — там, где никакая лодка не могла удержаться на стремительном течении. Эту писаницу буквально можно было только заметить, проносясь мимо нее, но никакими силами невозможно подвести к ней пляшущую на волнах, опасно накренившуюся лодку. Только зимой, по льду, ученые смогли подойти к писанице. Наверное, ее так и делали — зимой, специально для этого проникая в безлюдные, промороженные страшными морозами (до 50 градусов) горы. Никто никогда не жил и не мог жить, не ходил и не мог ходить возле этой писаницы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
