— Стража! — Нахмурил брови барон Алькон. — Уважение к суду!
И бабах булавой по кафедре, та чуть не треснула.
Две Стрелы влупил сначала одному по шее, затем другому, с оттяжкой. Братцы попадали ниц в своей загородке, их подняли под мышки гвардейцы и так и держали.
— Слово передается королевскому обвинителю!
— Да какие ж это неустановленные люди! — Выкрикнули из зала. — Это ж Змейка да Шлейка, они у Ночного короля в ночных дворянах ходят!
Голос звонкий, мальчишеский.
Ну вот и хорошо. Опознали.
Я быстро вытребовал клочок папируса и нацарапал записку "За принадлежность к организованной преступной группе выдать обеим гадам по пять лет вдобавок" и отправил записку по окружному пути к судье.
Брат откашлялся.
— Уважаемая и почтенная публика, уважаемый королевский суд. — Начал он. — Сии люди намеревались совершить злодейское деяние. — Голос у бывшего рохнийца оказался на редкость ровным и приятным. — Наверняка всем уже известно, что некоторое время назад были пойманы при попытке поджога неких складов с зерном трое личностей, при них были бутыли с кровью земли и железное огниво. На допросе те двое рассказали, что принадлежат к династии Ночного дворянства…
Большая часть дворян начала недоуменно переглядываться. Ну что же такое — они что, не знают, кто такие ночные дворяне? А мастеровые вот посматривают злобно, им‑то ночные дворяне знакомы, сразу видно.
-…а поджечь склады их подговорил за вознаграждение вот тот человек, именуемый Дубком. Ранее он был управителем у графа Лурга…
Ахи, охи, вздохи, угрюмый шепоток в среде мастеровых. Графа Лурга они тоже очень не любили.
Мало–помалу рассказал Брат всю историю грустную. Ну, да и нечего особо там рассказывать. Получил Дубок приказ, и не придумал ничего лучше, как пойти в Мойку и нанять там двух первых попавшихся головорезов, лица которых показались ему знакомыми. Они‑то его и спалили, в переносном, конечно, смысле, потому как поперлись на дело пьяные. Не услышь Морская стража пьяных лихих воплей, то горели б склады наши синим пламенем. А так услышали, поймали, приволокли в тюрьму.
— Уважаемые дворяне и почтенные горожане, не мне рассказывать про то, что королевство наше вот уже много десятков лет стоит на грани голода. И преступное деяние повлекло бы за собой ужасающие последствия. Ведь зерна на складах хватило бы, чтобы накормить голодных всего нашего города! — Брат сам включился в процесс, расстегнул плотный колет, сдвинул богатую перевязь с кинжалом на бок, и сейчас в одной руке бумаги, а в другой воображаемый меч, которым Брат воздух рубит так и сяк.
Проняло только мастеровых, уж они‑то представляли себе, что такое, когда жрать нечего. Дворян так себе, ну да, ну голод, ну страшно, когда вокруг тебя одни голодные и все поесть просят…
Некоторое оживление в среде дворян вызвала история с попыткой побега и убийством гвардейцев. Такие дела тут не прощали, даже королева за свою гвардию карала. Брат нашел этот момент, быстро сгустил краски, и готово, теперь даже дворяне поглядывают на своих ночных родичей с дозированным презрением.
Ну, и к финалу.
Барон Алькон своей дубиной по столу хлоп, и опять промахнулся мимо деревянного щита, куда ему стучать‑то и предназначалось.
— Признаете ли вы, подсудимые, свою принадлежность к ночному дворянству? — Строго спросил барон Алькон.
Змейка да Шлейка привычно посоветовали окружающим заняться чем‑то таким непонятным, я такого слова не знал, снова получили по шеям и признали по–быстрому.
Дальше пошло нормально, по плану. Слово обвиняемому, сначала тому, который нормально говорить может, а не наполовину мат, который мне даже не понятен.
Дубок рассказал, какой он честный управляющий, как он верно и преданно служил графу Лургу, как сердце его обливалось кровью при виде творимых графом бесчинств, но, как верный слуга, не смел… И вот однажды получил он от графа Лурга, сидящего в заключении, записку с приказом — запалить склады. Что на складах не знал, нанял двоих личностей в Мойке, которых тоже не знал, и пошел поджигать, конечно же с тяжелым сердцем. И очень рад, что королевские воины оказались бдительными и задержали его и его подельников, не дав свершиться непоправимому. И как потом открыли склады, а там зерно, зерно, зерно… И как страдал он в заключении от осознания того великого ущерба, что мог бы совершить…
Несколько раз прерывались на выкрики из зала, но особой враждебности как‑то не заметил. Народ отнеся к признаниям и покаянию Дубка благосклонно.
"Глашатая поставь у порога, — написал я Шуго. — Пусть передает события в зале суда для собравшихся на площади".
Один из писцов–порученцев, отличавшиеся, видимо, луженой глоткой, двинулся к выходу, где‑то там устроился подальше и начал зычно выкрикивать в толпу. Отсюда его почти не слышно.
А вот теперь изюминка, допрос наших козлищ. Уж эти‑то пойдут паровозом друг за другом, на радость моему народу!
Они моих надежд не обманули, матерщина и угрозы сыпались неостановимым потоком. Да, поджигали. Да, гвардейцев поубивали — могли б, и больше поубивали. Да, грабили и убивали, и как только покинут зал суда, будут убивать и грабить вновь, ибо сказано "днем деньги ваши, а ночью наши!". В процессе публика волновалась, дамы охали и ахали, в ход шли платочки и большие длинные веера–опахала, которыми усиленно работали запыхавшиеся слуги.
— По совокупности совершенного, а именно попытка поджогов складов с зерном и убийства королевских воинов, а также учитывая принадлежность обвиняемых к организованной преступной группе, требую для них смертной казни. — Сказал мой королевский обвинитель.
Ай да молодец какой, смысл моей записки уловил верно. Как мысли мои прочитал.
— Казнить! — Согласился барон Гонку, адвокат хренов, и подобострастно поглядел на меня. Правильно ли я делаю, большой господин? Я его едва не выматерил вслух, заметив, как побледнело лицо Дубка. Подручный‑то твердо на жизнь рассчитывал, которую ему король пообещал. А вот барон Гонку просто забыл, о чем я с ним договорился.
— Казнить, уважаемые дворяне и почтенные горожане, самый простой выход! — Нашелся барон Гонку, заметив мой кулак, украдкой показанный ему из‑под полы. — Но так ли велика вина почтенного управляющего, всего лишь верно служащего своему господину? Воля богов священна для человека, а любой господин поставлен над нами не иначе как волей богов! Потому прошу у уважаемого судьи снисхождения к верному слуге графа Лурга, коий всего лишь…
Заранее обо всем договоренный барон Алькон только важно кивнул.
— Как судья, я считаю, что семи… Нет уж, пяти лет заключения почтенному Дубку будет достаточно. Учитывая его чистосердечное раскаяние в совершенном. Пусть трудом на благо королевства искупит свою вину!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
